— Пусть извинит нас!
— Мастер, скажите гостю, пусть пройдет вперед, встанет у кабины. Там обдует свежим ветерком.
Утирая лицо носовым платком, держась за плечи сидящих, журналист пробрался к кабине.
Кто-то окликнул Анатолия Чернова.
— Уснул! — отозвался за него сосед.
— Ага! Еще бы, жена приехала! Мерген Мергенович, видно, нынче вам стоять на его месте. Изнемог, обессилел, несчастный!
— Ха-ха-ха!
Так, шутя и смеясь, незаметно доехали до буровой.
Было три часа ночи, когда разбудил Будулай.
— Мастер, на скважине прихват!
Я сел на койке, моргая спросонья, постепенно приходя в себя. Прихват! Это значит — на глубине двух с четвертью километров грунт зажал сверло. "Прихватил" так, что оно не в силах шевельнуться…
Трясущимися руками натянул брезентовые сапоги на голые ноги и выбежал в кромешную темноту, где и понизу метет песком, и сверху сыплет песок, отчего огни вышек вроде бы скрыты плотной желтой завесой.
На вахте стоял бурильщик Анатолий Чернов, взмокший от нота. Его помощники Будулай и Джуманияз, дизелисты, электрики сновали с места на место в растерянности и волнении. Ревели дизели, оглушительно дышали насосы.
Молча я отобрал рычаг у Анатолия. Бесполезно было ругать или требовать объяснений: каждое слово пришлось бы орать в самое ухо. Да и он был растерян: беспомощно размазывал по лицу жирную грязь.
— Какая глубина? — спросил я Анатолия.
Он наклонился, чтобы ответить, и на меня дохнуло водочным перегаром.
— Две тысячи двести двадцать один метр…
Поняв, что я почуял задах, Анатолий опустил повинную голову.
Не до него сейчас!
Поглядел на стрелки картограммы: они показывали давление. Крикнул Анатолию:
— Проверь раствор!
Будулай схватил вязкомер, побежал следом за бурильщиком.
Только сейчас я увидал, что поодаль стоит и наблюдает за нами ашхабадский журналист. Только его и не хватало. Тьфу!
"Две тысячи двести двадцать один… Две тысячи двести двадцать один. Ох, осталось всего двадцать метров — и там газ! Проектная глубина, но нечего размышлять. Все смотрят на меня. Будь хладнокровным! И действуй, Мерген, действуй!
Закусив губу, осторожно повысил давление.
Жуткий рев дизелей заставил трястись металлические стойки гигантской вышки. Стальные тросы, толстые, как моя рука, напряглись и заскрипели. Чудилось, что буровая вышка вот-вот оторвется и ракетой ринется в небо…
Но трубы не шелохнулись. Что же делать? Что теперь делать?
Случайный взгляд упал на трясущийся металлический лист: красными буквами там написано: "Мастер, помни! Ты отвечаешь за всякую аварию и несчастный случай на своем участке".
Конечно, отвечаю! Сперва отвечу перед Аллаяром Шировым, потом перед начальником Кандымовым… Чем же оправдаюсь, что отвечу? Из-за чего, по-твоему, образовался прихват? Как проверишь на такой глубине? Может, станешь бранить строение земных пластов, а? А вдруг причиной всему состав раствора? Неспроста буровики называют раствор "кровью буровой скважины". Когда у человека изменяется состав крови, он обессилевает, и необходимо переливание свежей крови… Так и буровая скважина…
Если причина аварии в плохом растворе, все равно мы виноваты. Должны были проверить! Есть у туркмен поговорка: "Вожака верблюдов бьют на мосту палками". Ну а здесь я "вожак верблюдов". И разговоров-то, разговоров пойдет по буровым вышкам, конторам, управлениям! Вот уж понаделают слонов из мошек!
Тут на глаза попался Джуманияз, и я приказал сейчас же радировать Аллаяру Широву. Со всех ног кинулся он к вагончику. Наверное, я все-таки полуоглох и очумел от шипения и рева механизмов, потому что вдруг отчетливо услышал негромкий голос начальника Ачакского управления Кандымова:
— Молодой человек, мы доверяем тебе государственное имущество на миллионы рублей. Постарайся. Желаю успеха…
Желаю тебе успеха… Еще и недели не проработал. Успех!
Припомнился и разговор с Аллаяром:
— На нового работника начальство смотрит во все глаза и ждет. Если заговорят, что, мол, парень-то не дурак, соображает, то утвердятся в этом на ближайшие двадцать лет. А прослывешь неумехой и незнайкой, после хоть из шкуры вылезешь, не переменят оценку.
Что ж, Аллаяр, наверное, прав. Вот только есть у туркмен поговорочка: мол, коли языком косить сено, то спина не заболит!
Мысли путались… Ну как, чем распутать проклятый тугой подземный узел?
Растерянному, подавленному, мне вдруг почудилось, будто захлестнула меня сердитая волна Каспия и я тону… Тону!
Заставил очпуться голос, что прорезался сквозь рев и шипение.
Оглянулся: рядом стоит Джуманняз.
— Ну что?
— Аллаяр Широв говорит, что сейчас приедет.
Молчу. Да и что могу ответить?.. Может, он привезет аварийную бригаду? Кажется, я совсем одурел! Ну конечно же привезет. Должно быть, уже поднял аварийщиков на ноги. Должно быть, позвонил и Кандымову… Как же: начальник обязан быть в курсе… Наверное, тот схватился за голову: "Как я мог доверить буровую желторотому юнцу?" Прав был начальник кадров Бегов, когда сказал: "Не надо спешить, Перман Назарович. Пусть поработает, отведает и горького, и сладкого". Тогда я обиделся…
Теперь казалось, будто и рев дизелей, и змеиное шипение насосов слышу не снаружи: это все у меня в голове. И не металлическое сверло, а несчастную мою голову сдавили земные пласты на глубине две тысячи двести двадцать один метр.
Больше нечего и мечтать, что выполним план по буровой проходке. Придется забыть о премиальных для газовиков, а люди трудятся в беспощадную жару, в адском пекле. И все порицания, осуждения, обсуждения посыплются на мою голову. На любом собрании станут напоминать: "А вот на тринадцатой буровой, где мастер Мергенов, был прихват". Словом, всегда, везде — и на техсовете, и на партсобрании — будут об меня ломать палки. И Кандымова не раз попрекнут, пока во гневе и обиде он не перебросит меня куда-нибудь подальше; словом, проглотит, как лягушку разозленная змея.
Тут заметил, что Анатолий Чернов и Будулай стоят рядом со мной.
Да, раствор для этого земного пласта не подходил: слишком легок и жидок. Смягчить пласт, освободить сверло могла только вязкая, жирная нефть. И аварийной бригаде придется пустить в трубы, наверное, семь-восемь тонн государственной нефти! Да еще время и труд, который надо затратить…
И все же затеплилась огоньком слабеньким надежда: а вдруг? Я приказал Чернову и Будулаю изменить состав реагента: добавить в раствор нефти.
— А ты, Джуманияз, ступай в вагончик! — Я махнул рукой: не был уверен, что расслышит и сразу поймет.
Но он понял и бросился со всех ног к вагончику: ведь в любую минуту нам могли передать радиограмму. Джуманияз быстро исчез в желтой песчаной завесе. Что ж, остается последнее. До приезда аварийщиков и Аллаяра, когда Анатолий Чернов и Будулай изменят раствор, надо попробовать повысить давление, показанное на картограмме.
Ну а если и тогда не получится?! Что ж, даже если сам аллах тогда встанет на мое место к пульту управления, и он ничего не сделает до появления спасателей.
Прибежали Будулай и Анатолий. Жестами, кивками объясняют, что приказ исполнен, нефть добавлена даже с избытком.
Оглядываюсь исподлобья: и дизелисты, и слесари, и окаменевший поодаль журналист смотрят на меня и ждут.
Все! Теперь гляжу только на картограмму. И постепенно начинаю работать руками и ногами.
Стальные колонны вышки, тело ротора затряслись как в лихорадочном ознобе. Грохот такой, будто прямо на тебя летит реактивный самолет.
Во мне тоже все тряслось и грохотало. Но сейчас я видел лишь показания картограммы.
А вдруг…
Первыми радость ощутили руки, вцепившиеся в рычаг: он вздрогнул! И радость проникла в сердце, разлилась по телу. В то же мгновение изменился шум, пропали в нем напряжение и ожесточенность. Оцепеневшие было люди задвигались, зашевелились, бросились к рабочим мостам; тут я ощутил прикосновение к щеке холодных и влажных губ: ото был Анатолий.
Я улыбнулся, передал ему рычаг и уже отошел было от вышки шагов на пятнадцать, когда осветилась вершина бархана. Остановился вытереть пот со лба, а рядом затормозил "КрАЗ". Аллаяр Широв, огромный грузный человек, выскочил из кабины на удивление легко. И сразу что-то понял, сложил рупором большие ладони и закричал:
— Одолели? Справились? — И даже хлопнул меня по плечу. — Воистину молодцы, ребята! Здорово!
Оглянулся на старика, что вышел из второй машины, и крикнул:
— Молодой мастер извиняется за беспокойство!
— Ну что ж, неплохо! — весело ответил тот. — Увезем назад масло, которое приволокли во спасение! Можно меня звать попросту дядей Мишей. А хотите понарядней, называйте майором, молодая гвардия! У меня такой же красивый сын, как ты. Только-только окончил десятилетку и не пожелал сидеть у материнской юбки. Пару дней назад приехал с Урала, заявил: буду с тобой работать! Что ж, пускай попотеет! Скоро Аллаяр пошлет его на какую-нибудь вышку!
— Хоть завтра! — воскликнул тот.
— Поспешность нужна при ловле блох, дай мальчишке отдохнуть с дороги! Аллаяр-то, оказывается, любит тебя: все масло забрал у нас подчистую! Сказал: "Обязан помочь молодой гвардии". Ну, молодая гвардия, хозяин дома, а стоишь будто каменный. Двадцать лет живу здесь, а еще не видел туркмена, который не приглашает гостя в дом!
— Прошу, — воскликнул я, — пойдемте в будку, сейчас приготовлю чай!
— А нет ли чая, который не кипятят, молодая гвардия? Это… ведь какая беда стряслась, вы сами устранили аварию, так неужели победу отметим водичкой?
Аллаяр Широв улыбнулся:
— Понял, Мергенов? Нет ли у тебя припрятанного про запас?
— Аллаяр-ага, здесь и сам не пью, и другим не разрешаю. Тут и запаха водки нет!
— Бай-бо! Тогда даже и не зайду в твою будку… Это худо, молодая гвардия. Для гостей надо бы кое-что припасти. Дядя Миша может еще понадобиться…
— Майор, не обижайся на молодого. Пойдем ко мне, угощу вместо Мергена.