— Мерген! — Будулай схватился за голову. — Самое первое: прошу у тебя прощения.
— Ничего не понимаю! Сначала кладешь передо мной нож, потом просишь прощения. Говори наконец прямо: что случилось?
— Скажу. Ты не обижайся… Мы с Марал любим друг друга.
Дух перехватило, открыл было рот, но забыл, что намеревался сказать. И шевельнуться не мог: окаменел.
Вспомнилось все разом: и первое знакомство в рабочем общежитии, когда Николай называл Будулая донжуаном Каракумов, и совместную работу на тринадцатой скважине, и рассказ о нем Торе-аги… По разве могло когда-нибудь померещиться хоть во сне, в кошмаре, что наши пути так пересекутся?! Ох как часто мы ошибаемся!..
Молодой цыган взглянул внимательно и беспомощно, почти жалобно. Я сидел, стиснув зубы, хотя ноги под столом тряслись…
Ну что, что можно ответить человеку, который пришел и говорит, что увел твою любимую? Что сделали бы вы, дорогие читатели? Убить? Ну об этом нечего и говорить… Избить и заслужить пожизненную ненависть Марал и этого пария? Да и как бить того, кто не защищается?
Неожиданно для себя самого я вскочил и схватил Будулая за ворот, чувствуя, что кулаки наливаются свинцом.
— Хоть зарежь, Мерген, что это теперь изменит?
— Ты просто гнусная, грязная свинья!
— Обожди, сначала прочитай, если не веришь… А после поступай как знаешь…
Кулаки разжались, я взял короткую записку, которую протянул Будулай.
"Здравствуй, Мерген!
Извини меня. У нас с тобой не было ничего, кроме дружбы. Друзьями, если хочешь, мы и останемся. Будулай сказал тебе чистую правду. Будь здоров. Твоя соученица
Марал".
Дышать стало трудно, а горло словно засыпали сухим песком: першит, дерет, слюну не проглотишь. И в глазах плавают цветные пятна. Ощутил, что к губам прижалась холодная кружка, сделал несколько глотков, вроде бы немного полегчало.
Будулай поставил кружку на стол.
— Мерген, умоляю еще раз, прости. И не сердись…
— Чего на тебя сердиться… Тут решаем не мы с тобой. Ступай! Мне не была верной, пусть будет верной хоть тебе.
И махнул рукой: уходи!
Минуту спустя хрипло скрипнула, закрываясь, наружная дверь.
И опять настало одиночество. Теперь уже полное: без иллюзий. И опять печаль, опять тревоги… Неужели так и не встретится настоящая любовь? Может, ее просто придумали влюбленные поэты? Зачем же тогда я столько лет мучился? Нет, нет, нет! Не верю, есть настоящая любовь! Чтобы насмерть, навсегда, без колебаний и перемен.
"У нас с тобой не было ничего, кроме дружбы…" — написала Марал. А что же в самом деле у нас было? Ну-ка давай вспоминай все по порядку. Точно и строго.
Вспоминать я вышел опять на улицу. Низко над барханами висела опухшая, багровая, страшная луна, какой видеть еще не приходилось. Наверное, не замечал: никогда не выходил в позднюю пору, при заходе луны.
Лёг на песок ничком: глядя в песок, легче сосредоточиться.
…27 августа 1968 года в Бакинском аэропорту, улыбаясь, подошла ко мне девушка в красном платье с вышитым воротником. Я сразу узнал: ее звали Марал, мы познакомились, когда сдавали экзамены в институт.
— Добрый день! Как же я не видела вас в самолете?
— А я на собственных крыльях… Нет, правда: чуть не опоздал, зарегистрировал билет в последнюю минуту… А то и впрямь пришлось бы махать крылышками через все море… Скажите, Марал, в Баку у вас есть знакомые?
— Знакомых у меня нет. Но здесь в министерстве работает тетина знакомая. Только сейчас ее нет в городе, уехала в Крым, в санаторий. Потому никто и не встречает.
— Ну мы и сами не маленькие, а Нефтяной институт не иголка — отыщем.
Забрав наши чемоданы, я пошел к стояние такси…
…Лекции, семинары, практические занятия шли непрерывной каруселью. Однажды на уроке физкультуры впервые увидел ее в синем спортивном костюме в обтяжку; заметив мой взгляд, Марал смутилась, повернулась спиной. А я отчего-то ощутил слабость во всем теле. И после старался взглядывать неожиданно, исподтишка, чтоб не заметила. Очень красивая фигурка у Марал, тонкая талия, высокая грудь… Впрочем, об этом не надо!
…Однажды увидал, что она вместо туркменского платья надела короткую юбку с блузкой, и даже обиделся. И Марал как будто заметила:
— Знаешь, даже неловко, когда одна-единственная в институте ходишь в длинном платье до пят. Ну как, по-твоему, идет?
Пришлось признать, что и вправду эта одежда ей к лицу. Со временем, понятно, привык…
На зимней сессии десяти студентам, и Марал в том число, преподаватель Решидов велел пересдать экзамен через два-три дня.
С чайником горячего, только что заваренного на кухне чая я вернулся в свою комнату и увидал на кровати записку: "Если желаешь узнать, Мерген, с кем обнимается твоя землячка, беги в 88-ю аудиторию первого корпуса".
"Тьфу! — подумал. — Какой глупый розыгрыш! Так и и поверил!"
Наверное, смотрят в окно и ждут, когда побегу в первый корпус, чтобы вдоволь нахохотаться. Но разве можно шутить добрым именем человека?! За такую шутку Печорин вызвал на дуэль Грушницкого и застрелил…
А вдруг?!
Здесь всего три минуты ходу: от общежития до первого корпуса.
Ведь сказано: доверяй, но проверяй!
Я только взгляну, кто там, в 88-й аудитории.
Добежать?
Нет, это нельзя назвать ни ходьбой, ни бегом, это полет! Уже видел первый корпус, когда из его стеклянной двери вышла Марал. Была она расстроенна, шла быстро к общежитию и не заметила меня: я стоял за деревом.
Что теперь делать? Дойти до 88-й или вернуться?
Вернулся и решил ждать, придет Марал или не придет.
Вот легкие женские шаги. Приближается… Нет, прошла мимо.
А это, топая, идет мужчина…
Придет? Или…
Снова приближаются четкие громкие шаги, затем стихают — и негромкий стук.
— Да, войдите.
И входит Марал… Глаза у нее были мокрые. Вскочил, подал стул. Она села — и сразу:
— Мерген, уезжаю в Ашхабад. Здесь учиться не буду…
Закрыла глаза, приложила к ним носовой платок.
— В чем дело, Марал?! Кто-нибудь оскорбил?
Она помотала головой. Я пересел поближе, взял за руку.
— Не волнуйся, Марал. Объясни, кто обидел?
Марал отстранила мою руку, утерла глаза. И рассказала, неподвижно глядя в окно:
— Вчера преподаватель Решидов заявил, что я должна прийти к нему в четыре часа в 88-ю аудиторию и он даст учебник, по которому надо сдавать экзамен. Ну я, конечно, пришла… А он вдруг предложил поехать с ним за город на прогулку. Сказал, что обеспечит мне на все пять лет обучения легкие экзамены по всем предметам. И пригрозил: "Если кому-нибудь скажешь о нашем разговоре, можешь забыть, что поступила в институт!" Я ответила, что не затем летела через Каспий, чтоб здесь распутничать, лучше оставлю институт. Он долго уговаривал, потом внезапно схватил и привлек к себе, но я вырвалась, дала пощечину и убежала.
У меня, наверно, глаза налились кровью.
— Ступай к себе и жди! — сказал Марал, а сам вышел из общежития на улицу. Ну и был же я тогда разъярен! Кажется, самого аждарху — дракона — разорвал бы в куски… Сначала хотел идти сразу к декану, но увидал возле дома Решидова: он открывал свою "Волгу". Я выбежал и, задыхаясь, сел на заднее сиденье.
— Чего это, Мергенов, так задохнулся?
— Не прикидывайся непонимающим…
Теперь он внимательно смотрел на меня в зеркальце.
— Ты всем раздаешь учебники в 88-й аудитории?
— Гм! Что это значит?
— Сейчас Марал укладывает вещи, чтоб уехать в Туркмению. Наверное, многие спросят: отчего она бросила институт?
Преподаватель побледнел, но еще старался сохранить самообладание, даже снисходительно усмехнулся. А все-таки голос у него дрогнул:
— Старая история: не знает предмета, а обвиняет преподавателя! Пусть докажет…
— И докажет! Люди видели, как ты хватал ее за руку, вот у меня даже расписка есть свидетеля. — Я показал ему издали записку, которую нашел у себя в кармане. — Да еще и я подтвержу: вот уже трое. И могу подтвердить, что Марал в десятилетке по этому предмету получала пятерки. Неужели теперь не смогла ответить хоть на тройку? Могут и создать по нашему требованию комиссию, которой Марал сдаст экзамен… Да твое поведение в 88-й аудитории… Не слишком ли тяжела окажется твоя вина?.. Не согласишься, буду говорить с ректором, с деканом, с министром, даже с твоей женой… Неужели никто не услышит? Не думаю: так у нас не бывает. Я не угрожаю, не уговариваю, а только предупреждаю.
Пару минут он молчал. Потом облокотился на спинку переднего сиденья, повернулся ко мне:
— Ладно. Мы мужчины. Пусть разговор погаснет между нами без дыма. А Марал может завтра зайти с зачеткой ко мне.
— Согласен… Но ты не выслушал моего предложения!
— Слушаю.
— Если Марал не знает предмета, почему не поставил "неуд" в ведомости, а таскаешь девушку по аудиториям? С какой педагогической целью?
— Не слышу предложения, это вопрос.
— И не спекулируй широтой: мол, поставлю в зачетке оценку! Марал сейчас уже неважно, какую ты поставишь оценку: больше она к тебе обращаться не будет.
— Чего же она хочет?
— Сейчас пойду к ней, буду уговаривать, заберу вещи, уже, наверное, уложенные… Ведь чем больше минет времени, тем больше людей узнает об отъезде. Если она согласится и придет к тебе, то прежде всего извинись. Это для нее важнее отметки: чтоб исправить ошибку, тоже необходимо мужество.
— А кто тебе Марал?
— Землячка. Соученица. И если говорить до конца…
— Невеста?
— Пусть будет так…
В тот момент я был уверен, что говорю правду.
Преподаватель снова умолк. Молчал долго, смотрел на осыпанные снегом деревья, отвечал кивком на приветствия знакомых… Тут подъехала черная "Волга", и вышел ректор нашего института в сером кримпленовом пальто, в светлосерой папахе.
Решидов тяжело вздохнул:
— Позови Марал!
Голос звучал глухо.
— Сюда позвать?
— Приходите в 88-ю…
До глубокой ночи мы вдвоем готовились к семинару. Затем я провожал Марал. Она взглядывала на меня внимательно и тут же опускала голову. Не раз думал: вот тут надо сказать девушке, что любишь… И всякий раз слова застревали в горле, овладевала нерешительность. Ведь Марал девушка, а я был женат, у меня есть ребенок. Вдруг сдвинет брови и возразит: мол, тебе, парень, надо рубить дерево по себе, поищи-ка лучше разведенку! Тогда умру на месте от стыда, от позора, от разрыва сердца…