Осторожно подняв Шохрата с земли, вместо с каким-то парнем мы отнесли его к машине и положили на сиденье. Я сел рядом, придерживая голову раненого.
— Ну что ты смотришь, поезжай скорее, — прикрикнул я на Ширгельды. — Натворил дел, а теперь сидишь, глаза таращишь.
— А ты не ори на меня, — дохнул он смесью перегара и табака.
— Так ты едешь, гад, или нет?
Ширгельды остервенело нажал на акселератор и рванул с места.
Скривив губы и тряся головой, он забормотал:
— Повезло тебе и на этот раз. Ни за что я его… Мне сказали, что у тебя в руке сетка с зефиром… С тобой спутал…
— Ну что ж, ответишь за свое геройство на суде, а пока жми скорее…
Нагнув голову, отчего подбородок его стал двойным, а кожа на щеках обвисла, как у старого Широва, он еще сильнее надавил на акселератор, все зло вмещая в бешеную гонку машины.
В больнице Шохрата сразу же унесли на носилках куда-то в глубь коридора. Меня с ним не пустили. Я в растерянности ходил из конца в конец коридора. Руки мои непроизвольно дотянулись за сигаретой, но тут ко мне подошла девушка в белом халате. Наверное, она давно наблюдала за мной, а может быть, проходила мимо.
— Здесь курить нельзя. Пройдите, пожалуйста, на улицу…
Смысл ее слов не сразу дошел до меня, и я продолжал стоять, вперив взгляд перед собой.
— И вот еще что, — добавила она, — сегодня к нему все равно никого не пустят. Так что лучше приходите завтра утром.
Девушка терпеливо ждала, не спрошу ли я еще о чем-нибудь. Не Дождавшись, круто повернулась и пошла от меня по коридору. Я же, словно очнувшись, медленно двинулся к выходу. Холодный ветер ворвался в распахнутый ворот рубашки, и только тут я почувствовал, что весь вспотел.
У входа в больницу я увидел свою сетку с зефиром, лежащую прямо на земле. Ширгельды нигде не было. Он словно провалился вместе со своим самосвалом. "Ну что ж, — подумал я, — хоть бы ты и провалился, подлец, в самом деле. А так никуда ты не денешься… Найдем!"
Я пересек двор и сунул руки под кран, торчащий из земли на длинной и тонкой, словно гусиная шея, трубе.
"Бедный Шохрат! Это все из-за меня… Не встретил бы меня, ничего бы с тобой не случилось. И надо же было всучить ему эту сетку с зефиром! И чего только вообще меня занесло сюда? И с чего все началось?.."
Да, все началось с дороги…
Прильнув к холодному иллюминатору, я гляжу вниз на быстро приближающуюся жирную змею дороги. Пассажирский "Ил-18" Москва — Ташауз идет на посадку. Мелькают карточные домики, и вот уже под нами расчерченное квадратами бетонных плит посадочное поле. Самолет выпустил шасси, и я вижу двойные колеса, гладкие от постоянных торможений.
Ташауз. А всего каких-то пять часов назад я был в Москве. Там все выглядело иначе. Вперемежку с дождем шел снег. Люди бежали по улицам, прикрывшись пестрыми зонтиками. Проносились машины, вспарывая заснеженные по краям лужи, выворачивая их, словно лохматые страницы потрепанных книг. "Дворники" на стеклах автомобилей трудились на совесть, "обливаясь потом". Дождь утихал лишь на короткое время, но потом его оркестр звучал с новой силой…
А здесь, в Ташаузе, словно другой мир. Золотая осень… Не зря называют так эту пору… Красиво у нас — залюбуешься.
Самолет при заходе на посадку накреняется, и я вижу, как по ровным строчкам хлопкового поля плывут степенные "голубые корабли". Из открытых кабин козырьков хлопкоуборочных машин виднеются яркие, словно красные яблоки, платья сидящих за штурвалом девушек…
Домики на окраине города похожи друг на друга. Как инкубаторские цыплята. Ильмовые деревья, посаженные вокруг домов, не выше человеческого роста, а отсюда, с самолета, кажутся еще меньше. Их золотистые кроны напоминают харманы или бурты пшеницы. И вся растительность сейчас до горизонта желтовато-коричневых тонов.
Но вот колеса коснулись посадочной полосы. Самолет, чуть подрагивая на бесчисленных линиях бетонных плит, похожих на трещины старого дома, гасит скорость. Вот он взревел в последний раз, словно раненый дракон, дрогнул всем телом и уже плавно и бесшумно покатил к огромному табло "Добро пожаловать".
Вынырнув на лестницу трапа, я почувствовал, как ласковый, теплый ветерок приятно скользнул по моему лицу. У выхода с радостными лицами галдела толпа встречающих.
Я знал, что меня никто не ждет, и, равнодушно скользнув поверх голов взглядом, направился к остановке автобуса. Здесь собралась довольно пестрая, многоязыкая очередь: мелькали узбекские тюбетейки, то тут, то там, среди продолговатых лиц туркмен, выныривали круглые — каракалпаков и белые лица татар. Полное смешение народов — все они живут по соседству с границей Ташаузской области.
В очередь на автобус я не стал становиться, а прошел к стоянке такси.
Если в эти дни москвичи оглядывались на "багаж" гостей из Средней Азии — красивые дыни "гуляби", "чаррыгаз", в сетчатом узоре продолговатые "вахармены", то здесь внимание прохожих, особенно детей, привлекала моя довольно красочная сетка: видны были разноцветные пакетики печенья, нарядные обертки шоколадных конфет.
Глазенки стоящих рядом ребят прямо-таки загорелись при виде сладостей. Мне стало неловко, захотелось тут же раздать все это богатство. И если бы не Батырчик, так бы и сделал. И невольно подумалось о том, что вот богата наша Туркмения и сладким виноградом, и ароматными дынями, и сочными сахарными арбузами, и другими вкуснейшими фруктами, ягодами, и все это дети могут есть сколько хотят, а к конфетам все равно тянутся… И почему это у нас в республике никак не наладят выпуск кондитерских изделий из щедрых даров земли и солнца? Ведь научились же делать и одежду, и даже сахар из газа…
Занятый своими мыслями, я почти машинально опустился на сиденье стоявшего с открытой дверцей такси.
— В город! — бросил я водителю.
— А куда именно?
— На железнодорожный вокзал.
— Так что, снова в путь? И далеко еще ехать? — допытывался водитель.
Да, разговорчивый попался мне таксист. Вот любопытный, какое ему дело, куда я еду? Чего пристал? От скуки, что ли? А может, просто настроение у человека хорошее, перебил я себя мысленно. Увидел мою постную физиономию и решил развеселить разговором. А с чего мне веселиться, продолжал я свой внутренний монолог, вот уже сколько месяцев не был дома. Соскучился и по матери, и по сынишке, и по друзьям… по работе, наконец… Как бы хорошо сейчас оказаться на буровой, среди шипения насосов, шума моторов, глухого рева "МАЗов"… И скорей бы увидеть мою милую, нежную Наргуль… Заждалась она меня, если судить по письмам, за эти месяцы разлуки. Как встретит? Так ли ждет на самом деле?.. А ему что — перевел я взгляд на водителя — крути баранку! Он дома, у него все хорошо — вот и настроение веселое. Сейчас меня везет из аэропорта, а через минуту повезет другого. И что ему до нас… Вози туда-сюда… А нет клиента — шапку на глаза и спи себе, пока пассажир не появится. Не жизнь — малина…
— В Газ-Ачак, — ответил я наконец водителю.
— А-а-а! Денежное место, говорят. Многие из города ездят туда на работу, — охотно подхватил он разговор. — Мой сосед там работает. Повкалывает пятнадцать дней, а потом дома отдыхает — лежит себе кверху пузом да поплевывает…
— Как соседа-то зовут? Может, я знаю его?
— Не думаю… Он ведь просто рабочий. А вы…
— А я?..
— Ну… вы человек… другого круга…
— Почему это вы так решили? — Ход мыслей моего собеседника показался мне любопытным.
— Почему решил?.. Ну… по виду вашему, очки темные. Манера разговора: мало говорите — больше думаете, молчите… И вообще… весь вид… интеллигентнее, что ли.
— М-да… Значит, по-вашему, тот, кто носит черные очки, мало говорит и прилично одет, тот занимает высокий пост? Так?
— Может быть, и не всегда так, но… Вы на простого рабочего не похожи, — подытожил свои рассуждения водитель. — Разве я не нрав? Вот скажите сами, кем вы работаете?
— Кем я работаю? — Я задумался. Действительно, как тут ответить? Прав он или нот? Тут и ответить трудно…
— Что же вы? Может, говорить нельзя, тогда не надо…
— Да нет. Ничего секретного. Просто не знаю, что ответить… Дело в том, что я сейчас никем не работаю…
— Как так? Вы что, переезжаете? В первый раз в этих краях?
— Да нет. Не впервые. Я работал в Газ-Ачако буровым мастером…
— Ага! Вот видите, я был прав! Мастером! Не простым рабочим, — довольно усмехнулся он и, слегка поплевав на руки, крепче сжал баранку.
— Только вы сказали "работал", а что же… почему уволились? Или неприятности какие были? Тогда зачем же?..
Несколько смешавшись, запутавшись в словах и, видно, опасаясь моня обидеть, он умолк. Чувствовалось, однако, что ему хотелось узнать, почему я возвращаюсь на старое место. Помолчав некоторое время, он все же не выдержал:
— Может, совсем другая причина?..
В голове моей все еще стоял гул самолета. Уши заложило, словно после ныряния. Своими вопросами мои любопытный собеседник разворошил прошлое, и теперь оно встало передо мной так явственно, словно все случилось вчера.
…Вот я в кабинете Ата Кандымовича, и в ушах у меня отчетливо звучит его голос:
"Видишь ли, Мергенов, такая большая задача не каждому человеку по плечу. Эта скважина — слишком ответственный участок, и прежде чем его доверить кому-либо, приходится советоваться с другими, серьезно думать. Понимаешь?.. Ну вот мы тут посовещались и решили, что тебе рано. Если бы не этот прихват у тебя на буровой, то… Конечно, кто не ошибается… Одним словом, у каждого мастера, даже опытного, могла случиться такая авария, но тут… понимаешь, большинство… Не могу же я против всех… Короче, поработай, поглядим… Придет время — станешь мастером, начальником смены или участка, а там, глядишь, и мое место займешь…
Ты еще молодой… В твоем возрасте не стоит гоняться за должностью. Это всегда плохо кончается… Чтоб забраться на крышу дома, надо приставить к нему лестницу и пройти по всем ее ступенькам, начиная с первой. Одним словом, мы назначили тебя на 55-ю скважину. Но не мастером, а буровиком…"