"Столкнули… — сказала старуха, — загубили"… С чего она взяла? Может, Пиркули сказал что-нибудь там, в кабинете? Но ведь он был почти без сознания…
Я попытался представить еще раз тот момент, когда Пиркули прыгал в воду. Первым прыгнул я. Проплыл метров десять — двенадцать и тут вспомнил, что Пиркули не умеет плавать. Повернулся я увидел… что он, хватая воздух руками, с перекошенным от страха лицом, падает в воду. А на том месте, где он только что находился, во весь рост стоит и хохочет Бегхан. Да. Сам с таким лицом не прыгнешь. Он, видимо, жутко боялся и не хотел прыгать. И тогда, наверно, Бегхан "помог" ему… Да, так и было. Если бы он не столкнул Пиркули, я успел бы вернуться и ничего бы не случилось… Он даже не успел меня позвать. Как там с ним? Этот парень из "Скорой" сказал, что еще неизвестно, будет ли жить, Пусть пройдет три дня, и нам скажут, что Пиркули поправляется, что ему лучше, что он будет жить! Может, Пиркули в "Скорой" сказал, что его столкнули? Столкнули… Бегхан столкнул. Кто же еще… Я все напишу как было, только пусть Пиркули живет… Скорее бы прошли эти три дня!..
Я взял ручку и стал писать. Все, что знал, что видел.
Прошло три дня.
Пиркули стало лучше. Я каждый день ходил в больницу, где он лежал. От Бегхана я решил уйти как можно скорее. Не нужен мне этот университет с физкультурным факультетом. А главное — не хочу, я такого "покровителя". Лучше совсем уехать из Ашхабада. Случай с Пиркули так меня потряс, что я не мог и слышать об экзаменах, об учебе. А Бегхан стал просто противен. Когда у Пиркули миновал кризис, меня пропустили к нему. Здесь я и узнал, почему старушка тогда так сказала: "Столкнули…"
Оказывается, когда мы ушли из комнаты, врач сделал укол Пиркули. Он пришел на минуту в сознание, и врач спросил: "Что случилось? Тебя, может быть, столкнули?" Неизвестно, понял ли Пиркули, что от него хотят, но ответил: "Да". Позднее его еще расспрашивали, и он рассказал все, как было.
Пиркули улыбнулся мне виноватой улыбкой и сказал:
— Ведь в самом деле Бегхан столкнул меня в воду. Я и сообразить ничего не успел…
— Но ведь там неглубоко. Я потом вспомнил, что ты не умеешь плавать, повернулся, но не успел…
— Я и сам хотел тебя позвать. Но никак не мог нащупать дно. И стал тонуть…
— А ты помнишь, как я вытащил тебя из воды?
— Нет. — Он вновь виновато улыбнулся.
Я задал этот вопрос, а потом и сам сообразил, что он не мог ничего помнить, так как был без сознания, почти мертв…
В те дни я прочел в "Комсомольце Туркменистана" о том, что Газ-Ачак объявлен комсомольско-молодежной стройкой и туда едет группа ребят из Ашхабада…
— Здесь, в Газ-Ачаке, сделал свои первые трудовые шаги юноша по имени Шохрат Багшиев! — с деланным пафосом воскликнул Шохрат. — А в институт, как ты знаешь, я потом поступил. Заочно, — закончил свой рассказ Шохрат уже обыденным голосом. — Теперь и ты все про меня знаешь. Это тот самый главный геолог управления Бегхан Шамурадов, который вместе с Аллаяром Шировым пытался воспрепятствовать твоему приему в партию в Газ-Ачаке.
— Значит, они друзья. Ясно. Рыбак рыбака… Но ведь ты говорил, что он преподавал в университете….
— Преподавал. Но то уже давно в прошлом. После того случая жена порвала с ним. Тетя Гульджемал и раньше догадывалась, что он обманывает ее. Берет взятки с родителей абитуриентов, обещая свою помощь. Как пора приемных экзаменов, так у него куча "родственников". Некоторые потом приходили, требовали обратно деньги, так как протекция не помогла… Пошли жалобы. И дали Бегхану от ворот поворот. А потом он каким-то образом втерся в доверие к газовикам. И пока ему удается прикидываться ангелом. Но, думаю, там скоро раскусят, что это за личность…
Все медленнее стучит колесами поезд. Вот он последний раз тяжело вздохнул в вечерних сумерках. Вагоны заволокло туманом. Станция Газ-Ачак.
Поселок расположен метрах в четырехстах от станции, и мы с Шохратом пошли пешком.
— Когда я в первый раз приехал сюда на работу, эта станция даже названия никакого не имела. Собственно, и станции-то не было. Только строилась. Мы тогда доезжали до местечка Пинтек, так оно называлось, там пересаживались на маленький автобус и ехали на нем в Газ-Ачак. Едешь, бывало, а от пылищи не только дороги, своего носа не видишь. Ребята шутили: "Бесплатная пудра".
Я рассказывал Шохрату, и передо мной вставали картины прошлого. Первая ночь в "Газ-Ачаке… Общежитие газовиков… Ребята пьют пиво… Будулай… Володя наградил тогда его прозвищем "каракумский донжуан"… Злосчастная кличка оправдалась, когда судьбы наши столкнулись… "
Белые "Жигули", мчавшиеся навстречу, отвлекли меня от грустных мыслей. Сидевшая за рулем женщина нажала на акселератор, машина скользнула на незаасфальтированную часть дорогу, угостив нас изрядной долей пыли. В женщине за рулем я узнал мою бывшую жену Айну.
— Вот бесстыжие! — сердито проворчал вслед машине Шохрат, отмахнувшись от клубков ныли. — Ты узнал их? Это же Айна с твоим "другом" Аллаяром.
— Ее я узнал. Значит, она опять с этим Аллаяром. Парочка выехала на вечернюю прогулку. Ты думаешь, они нас узнали? Нарочно угостили пылью?
— Думаю, что так.
— Ничего, дорожную пыль стряхнем. А эту гниль вместо с Шировым стряхнуть потруднее.
— Вечно ты, Морген, придумываешь всякие сравнения. Так, глядишь, скоро бросишь свою профессию газовика и засядешь за поэмы…
— Да. И первую посвящу тебе, так достойно оценившему мои способности…
Мы подошли к магазину.
— Тебе не надо в магазин? — спросил я.
— Нет. А ты хочешь зайти?
— Надо купить сигарет, — похлопал я по карману.
— Я подожду тебя здесь. Давай свою сетку.
Я отдал свою сетку Шохрату и направился к магазину…
Так это было. То, что случилось потом, вы уже знаете…
Домой я вернулся в подавленном состоянии. Я, конечно, был счастлив, когда мать обняла меня своими высохшими горячими руками, а Батырчик повис на шее. Но радость встречи отдавала горечью от несчастья, происшедшего с Шохратом.
Материнское сердце чуткое. Мать сразу поняла, что случилась какая-то беда, и стала донимать меня расспросами. Пришлось ей все рассказать.
Мать слушала меня, горестно качала головой: "Вах-вах!.." — и посылала проклятия на голову Ширгельды. А что она могла еще сказать?
Батырчик вертелся рядом, сияя перемазанной сливками рожицей. Но у меня не было сил приласкать ребенка.
Мать поставила передо мной чайник и пиалу.
— Поешь что-нибудь, сынок.
— Ничего не хочется, мама.
Я плеснул себе на донышко, но на этот раз ароматный чай не пробудил во мне никакого аппетита. Отставил чайник.
— Папа, а ты в Москве был?
— Да, сыпок.
— А там интересно?
— Очень.
— А ты возьмешь меня в Москву?
— Обязательно, Батырчик.
— А ты дядю Ленина видел там?
Мать горестно вздохнула, легонько шлепнула Батырчика.
— Иди-ка ты, Батыр-джан, спать. Да в ванную не забудь заглянуть. Ты ведь уже поел? Потом будешь вопросы задавать. Папе отдохнуть нужно с дороги.
Ребенок отправился в ванную.
— Была тут Наргуль Язова и сказала, чтоб ты непременно зашел. Вот, оставила, — протянула мать какую-то открытку. — Говорит, сон видела, будто ты должен приехать сегодня или завтра.
Я взял в руки золотистый квадратик — это был пригласительный билет на свадьбу Марал и Будулая. Честно говоря, я последнее время совсем забыл о них. А ведь Будулай вырвал меня из лап смерти. Это он вытащил меня из огня.
Они узнают, что я приехал накануне свадьбы, и если не зайду и не поздравлю — обидятся. Кстати, увижу там Наргуль, Ата Кандымовича, да и других знакомых встречу… И хотя тяжело на душе, идти надо.
Я достал сигарету.
— Никак ты курить стал, Мерген-джан?
— Да, мама. В больнице научился. Там в палате товарищ мне попался, курящий… Сперва так, от скуки попробовал, потом за компанию. А теперь привык.
Мать опять вздохнула.
— Ну что ты, мама? Я брошу. Скоро брошу… А сейчас я пойду, хорошо?
— Пап, ты куда? Можно я с тобой?
— Тебе скоро спать ложиться. Поздно. А я скоро вернусь.
— А можно, я сегодня с тобой буду спать? Можно, бабушка?
— Можно, сынок, можно. Я вам вместе постелю.
— Пап, а ты вернешься к концу "Спокойной ночи, малыши!"?
— Постараюсь. Но ты меня не жди, ложись. А я приду и тихонько лягу с тобой рядом. Хорошо?
— Ладно. Но ты сразу меня разбуди, когда вернешься.
— Я тебя обниму, ты и просеешься. А сейчас я пойду.
Мать погладила Батырчика по головке и вытерла глаза кончиком платка.
— Соскучился, бедный ребенок. — Голос у матери дрогнул. — Что ж, он все с бабушкой да с бабушкой, а ему хочется… — Она махнула рукой. — Идем, Батыр-джан. Мы с тобой сейчас телевизор включим, посмотрим, какая там передача…
— Да, бабушка, идем, идем скорей. — Батырчик потянул ее за передник…
— Да, детка, сейчас… Мерген, поди-ка сюда, — Мать решительно направилась в свою комнату.
Я последовал за нею.
Небольшим ключиком, который висел у нее на шее, она открыла узорчатый сундук. В большом ярком платке, завязанном в узел, лежали отрезы шелковой и атласной материи, шерстяные платки, искусно вышитые женские шаровары.
— О-о-о!.. Да ты, я вижу, мама, богатая! Не сундук — клад! Чего здесь только нет!
— Э, сынок, как говорится, благое намерение — половина богатства. Вот потихоньку собирала все это в надежде, что аллах пошлет когда-нибудь в мой дом хорошую невестку. Может, встретится еще тебе порядочная, скромная девушка, приведешь ее в дом женой. День и ночь молю аллаха…
Слова матери были наполнены горечью и воспринимались мной как упрек. Мне расхотелось идти на свадьбу. Что мне там делать? Все-таки я любил Марал… Конечно, все это уже в прошлом. У меня есть моя Наргуль. Но видеть, как Буду-лай в черном торжественном костюме сидит рядом с Марал, а она в белоснежном платье невесты, веселая, красивая… Все будут кричать им "горько!". А они… Нет. Мне это будет неприятно… Ведь я когда-то мечтал, чтобы Марал вот так сидела рядом со мной и нам кричали "горько!". Что же, взамен любви она мне предложила дружбу. Я не вправе обижаться или винить ее… Сердцу не прикажешь. И Будулай… Я очень благодарен ему за то, что он спас меня от пожара. А Торе-ага, приемный отец Будулая, всегда ко мне хорошо относился, помогал советом, поддерживал. Он простит меня, а может быть, и поймет. А потом, мало ли кто окажется на этой свадьбе! Выпьет да ляпнет про наши с Марал прежние отношения или что-либо в этом роде. Всем будет неудобно. К тому же неизвестно, как это воспримут Наргуль и Будулай.