И мы живем потихоньку, — сказал Сапалы, чтобы развеять грустные мысли приятеля.
— Вижу, что потихоньку, — мотнул головой слегка захмелевший Алеша. — Когда студентом был, дела твои двигались куда быстрее. У тебя, кажется, профессор свояк? Что же ты не защитился до сих пор?
— Не пришью же я себе голову свояка, — отшутился Сапалы.
— Ну, давай за твои успехи!
— Может, хватит, а?
— Взяли! Не каждый день видимся. Или жену боишься? В свое время ребята поговаривали, что ты не смеешь ослушаться жены.
— Кто? Я? Брось ты!..
— Ничего удивительного. В наше время редко кто жены не боится. А почему мужчина не может себя чувствовать свободным? Ну скажи, почему? Вот сейчас — разве мы женам изменяем? Сколько сидит вокруг девушек, а мы ни разу и не взглянули в их сторону. Но стоит прийти домой чуть позже обычного, это уже расценивается, будто ты из чьих-то объятий явился. Жена не посчитается, с другом ли ты сидел, с братом ли. И ты в дураках… Вот почему у нас стало больше разводов… Да, наши женщины давно во всем превзошли мужчин! Закабалили нас…
— Бро-ось… — неуверенно пытался возразить Сапалы.
Под сводчатым потолком погасли и снова вспыхнули хрустальные люстры, напоминая, что время позднее. Музыканты стали зачехлять свои инструменты. Друзья и не заметили, как за разговором промелькнули часы.
Алеша проводил Сапалы до остановки. О чем только не говорили они! А о главном Сапалы забыл. Уже войдя в троллейбус, вспомнил, что не пригласил Алексея в гости. Выкрикнул свой адрес, но дверца со скрежетом закрылась и троллейбус, тронулся.
Сапалы прошел вперед и сел у окна. После дождя воздух посвежел, и, несмотря на позднее время, по улицам прогуливалось много народу. Многие возвращались из театров, с последних сеансов кино. Витрины магазинов ярко светились, отражаясь в мокром асфальте.
Кто-то толкнул Сапалы палкой. Не сильно, правда, но чувствительно.
— Чего там не видел? Отвернулся и делает вид, что не замечает инвалида!
Рядом, опираясь на костыль, стоял седой мужчина.
— Что вы кричите, яшули? Пожалуйста, садитесь. — Сапалы встал, сдерживая раздражение.
— Занял место для инвалидов и еще пререкается, когда ему говорят! — Мужчина опустился на сиденье. Руки его, сжимавшие костыль и палку, дрожали. — Защищая таких, как ты, я оставил в Европе ногу!
Пассажиры молчали. Некоторые с интересом поглядывали в их сторону. Стоявший поблизости парнишка заметил:
— Мы же не виноваты, отец, что родились после воины. Если бы жили тогда, тоже воевали.
— Да, конечно! Ты бы непременно ушел на фронт. Это по твоим длинным космам видно…
Троллейбус остановился, и Сапалы вышел, испытывая в душе сочувствие к вступившемуся за него юноше. Что надо старому сундуку? У самого плохое настроение, так нужно и другим испортить? Защитнички! Неизвестно еще, где ты ногу свою оставил — в Европе или поездом оттяпало по пьяному делу!
Калитка была заперта. Сапалы нажал на кнопку звонка. Подождал. Опять нажал, аж пальцу больно стало. Наконец на застекленной веранде вспыхнул свет. В наброшенном на плечи халате вышла Джовхар. Шаркая тапочками, не спеша приблизилась к воротам, не спрашивая кто и что, отперла и, сразу отвернувшись, пошла назад.
Войдя в дом, он застал ее лежащую на софе и при свете бра рассматривающую какой-то журнал. А рядом с ней, на месте Сапалы, сладко спали дети.
Конечно же она это сделала нарочно — перенесла малышей из детской. Но он сдержался, не подал виду и даже стал тихо насвистывать какой-то мотивчик, всем видом выказывая, что ему безразлично, где лечь — с женой или отдельно. Пусть так. Он устроится и на диване. Сапалы открыл шифоньер, чтобы достать белье.
Джовхар резко отбросила журнал.
— Нельзя ли потише?
— Тогда постели мне сама.
— Кто хочет иметь нормальную постель, не шляется невесть где, а вовремя приходит домой!
— Что ты кричишь? Детей разбудишь…
— Нашелся заботливый! Когда шляешься, про них не думаешь!
И самообладание вдруг покинуло Сапалы. Его захлестнула ненависть. Такая ненависть, какой он никогда ни к кому не испытывал. Словно не жена была перед ним, а самая ядовитая на свете змея.
— Я покажу тебе!.. — дико закричал он и, схватив с приемника будильник, изо всей силы швырнул в Джовхар.
Она нырнула с головой под одеяло, но тут же вскочила.
Часы ударились о стену, завешанную толстым ковром. Повскакали испуганные дети. Но Сапалы уже ничего перед собой не видел. Его так трясло, что стучали зубы. Он хватал все, что попадалось под руку, и швырял в Джовхар.
И вдруг Джовхар словно испарилась. Как сквозь землю провалилась. А пол весь усеян осколками битой посуды, статуэток, обломками стульев. В голос ревут дети. Стоят, забившись за шкаф, прижавшись друг к другу.
И сразу сник Сапалы. Прошла дурная ярость. Ступая по хрустящим осколкам, приблизился он к детям, обнял их, расцеловал, как бы прося прощения. А они все тряслись, словно замерзли, а он крепче прижал их к себе, бессвязно бормоча:
— Родные мои… Хорошие мои…
Младшая прижалась к отцу горячим тельцем. И Сапалы, взяв ее на руки, стал расхаживать по комнате. А старшая взяла веник и стала сметать с ковра черепки.
Теперь, когда злость в Сапалы улеглась, звон сметаемых осколков причинял ему такую боль, что хотелось стонать. Он каждый день чуть свет уходил на работу, трудился в поте лица — и все для того, чтобы купить эти вещи. А теперь накопленное за несколько лет уничтожил мгновенно. Ему казалось, не по ковру шаркает веник, а царапает прямо по сердцу. И виной всему — Джовхар. Она виновата. Она довела!
Во дворе хлопнула калитка. Послышались торопливые шаги. Дверь отворилась.
— А-а, змея, явилась!..
И осекся. Следом за женой появился Арслан Агаевич. Войдя в комнату, он хмуро огляделся. Увидел в углу кучу черепков, многозначительно кашлянул.
— Ну, в чем дело? Чего взбеленился? — спросил Арслан Агаевич с ледяным выражением лица. Вид у него был крайне недовольный. Конечно, подняли среди ночи с постели…
Наверное, Джовхар успела с три короба нагородить сестре, всхлипывая и причитая: "Вот такая у меня жизнь. Приходит в полночь пьяный, концерты устраивает!" А та конечно же тотчас растормошила Арслана Агаевича. Насколько хватило фантазии, дополнила услышанное и заставила его немедленно поехать и унять хулигана. И вот разгневанный Арслан Агаевич уже здесь.
— Все равно не поверите… — буркнул Сапалы.
— А, чему, собственно, верить, и так все на виду! — воинственно заявила Джовхар, ткнув носком туфли груду битого стекла.
— Ну что вы все это выставили тут напоказ? Выбросьте в мусорный ящик, — посоветовал Арслан Агаевич, не скрывая раздражения.
— Да-а? — ехидно прищурилась Джовхар. — Нет уж, я не стану это выбрасывать в мусорный ящик! — Она быстренько принесла из соседней комнаты большую скатерть и принялась складывать в нее черепки. — Я еще кое-кому покажу. Если ты не можешь наставить его на путь истинный, поучить уму-разуму, я положу этот узел на стол президента Академии наук. А если и он не обратит внимания, тогда я повыше дойду. Я этого дела так не оставлю. Не позволю, чтобы на моей голове ломали стулья! Я еще не знаю, как все это отразится на моих детях: то ли заикаться начнут, то ли умом тронутся! Не-ет, я не потерплю такого. Чего ради? Идите, дети, ложитесь спать.
Связав узел, Джовхар не без усилия подняла его и отнесла в другую комнату. Припрятав где-то, вернулась.
— Нажрался где-то, развлекал бог знает кого, а дома закатывает скандал…
Арслан Агаевич вздохнул, опустился на мягкий стул и закинул ногу на ногу.
— А ну, Сапалы, скажи и ты что-нибудь.
— Что говорить…
— Ты его всячески поддерживаешь, хочешь ученого из него сделать, а он вон какой… — тараторила Джовхар и, обращаясь к мужу, бросила: — Что ты вытаращился на меня? Не правда, что ли? Я бы на твоем месте от стыда сквозь землю провалилась. А ему хоть бы что!..
— Ты же никогда не пил помногу, что с тобой сегодня приключилось?
Сапалы рассказал Арслану Агаевичу, где он был. Что Джовхар его понапрасну обидела. Вот он и не сдержался.
— Ну, братец ты мой, тебе тогда надо показаться невропатологу, — сказал Арслан Агаевич. — Нельзя себе позволять такое. Особенно в присутствии детей. Они же все понимают.
— А что соседи завтра скажут? С какими глазами ты покажешься им? Ну конечно, если нету совести, тогда все дозволено…
— Что ты заладила: совесть, совесть? А самой не совестно на каждом пальце золотые перстни с бриллиантами носить, в то время когда у меня чистой рубахи переодеться нет? Пусть неудобно, но скажу: сегодня утром я не нашел ни чистых трусов, ни носков. Соседи-то этого не знают!..
Арслан Агаевич снова кашлянул.
— Нашел о чем говорить! Мог бы в день зарплаты зайти в любой универмаг и купить себе все, что надо.
— Вот именно! — обрадовалась Джовхар. — Нет, я чересчур избаловала его. Привык, чтобы ему все на блюдечке с золотой каемочкой подносили.
Послышался стук в дверь. Все трое переглянулись. Затем Джовхар отправилась на веранду, и оттуда донесся ее голос: "Входите, дверь открыта!"
В комнату вошли трое. Один в гражданской одежде и два милиционера. У Сапалы сразу мелькнула мысль, что его жена милицию вызвала.
— Что случилось? Что за шум? — Милицейский старшина обвел вопросительным взглядом Сапалы, Арслана Агаевича, Джовхар.
— Собственно, ничего особенного. Во всякой семье иногда… — начал было Арслан Агаевич, поднимаясь со стула.
— Пустяки, — перебивая его, обворожительно улыбнулась Джовхар.
— Тогда зачем звонили?
— Кто звонил? — удивилась Джовхар.
— Какой-то мужчина…
"Значит, не она, — Сапалы посмотрел на жену почти ласково. — Кто-то из соседей постарался".
— Только что приходил один из рабочих, делающих у нас ремонт, — начала фантазировать Джовхар. — Так поздно. И пьяный. Мужа дома не было, я испугалась. Прогоняю — не уходит. Накричала на него, с трудом выставила… А они только что пришли, вот я им как раз об этом и рассказываю.