"Да-а, весьма оригинально провожу я свой отпуск", — подумал Сапалы, делая над собой усилие, чтобы подняться с места. Верблюд лежал в сторонке, в тени другого дерева, и, прикрыв, словно в дремоте, глаза, пожевывал жвачку. Сапалы подошел к спрятанному за стволом саксаула хурджуну и вынул из него кувшин, наполовину опустевший и сделавшийся совсем легким. Вода, однако, в нем была всегда прохладной.
"Надо поэкономнее расходовать…" — подумал Сапалы я, сделав всего два глотка, осторожно вложил кувшин обратно в хурджун. В сосуде заплескалось. Тусклые глаза верблюда ожили, загорелись. Он повернул голову и, вытягивая шею, потянулся к кувшину, высовывая язык.
"А… тебе уже хочется пить? Нет, ты уж потерпи, голубчик. Верблюды могут и по месяцу обходиться без воды. Хоп-ба! — Сапалы погрузил на верблюда хурджун. — Я сам не пью вдоволь. А для тебя весь мой запас воды — капля. Вот найдем золото, и тогда… Хочешь воды — пожалуйста. Есть хочешь — ни тебе цветущий янтак, и приятного тебе аппетита. Да что там колючка-янтак! Белым хлебом кормить тебя стану! Ты только потерпи и помоги мне. Кувшин с золотом где-то тут, в этих местах. Может быть, вон за тем барханом. Ну, пошли, пошли! Если бы Вепалы был мне настоящим братом и указал точное место, я бы сейчас ни себя не мучил, ни тебя. Это он, скотина, виноват… Ну, вставай же!"
Сапалы окриками заставил верблюда подняться и, намотав на руку конец веревки, стал взбираться на холм. Ноги по щиколотку увязали в песке, идти было трудно. Верблюд нехотя следовал позади. Он тоже устал и тоже ослаб, как и человек. Но у человека как-никак, а все же были хлеб, жареное мясо и вода. А бедному животному нечем было восполнить иссякшие силы.
Близилось утро. За ночь выпала обильная роса. Сапалы надел шерстяной свитер и все же продрог. Самый раз погреться чаем. Спускаясь с холма, он стал в саксаульнике подбирать сухие ветки для костра. Нашел несколько крепких сучьев, которые будут долго гореть. И вот еще…
Нагнулся и… отдернул руку. Не сук ему попался, а кость. Человеческая берцовая кость. А с расстояния пятишести шагов на него смотрел темными пустыми глазницами череп.
Собранные дрова посыпались у Сапалы из рук. Он стал лихорадочно оглядываться и увидел еще один полузасыпанный скелет. А возле него из-под песка торчала горловина кувшина, заткнутая куском черной кошмы.
Странный вопль, похожий на всхлип, издал Сапалы, метнувшись к сосуду, словно боясь, что он исчезнет или невесть кто выхватит его прямо из-под рук. Оступился, свалился ничком возле кувшина. Бормоча что-то бессвязное, принялся разгребать песок. "Тот самый! Тот!.."
Он обнимал кувшин, прижимаясь к нему грудью, кровоточащими губами целуя шершавую затычку из войлока и не замечая, как по впалым и грязным щекам бегут слезы. Все еще не веря в такое счастье, он извлек свою находку из-под песка, дрожащими руками открыл горловину. Да, тот самый! Кувшин, до краев наполненный золотыми монетами, в его руках. Прижимая его к груди, Сапалы с трудом поднялся на ноги. Ему казалось, сердце его переместилось в кувшин и стучит внутри него: тук-тук, тук-тук… Наконец-то!.. Перенесенные муки оказались не напрасными. Сапалы теперь богач. Он уже не прежний Сапалы. В руках у него такая силища!
Сапалы и смеялся, и бормотал, как пьяный делая шаг за шагом. Его взгляд вдруг запнулся о человеческие кости, и померещилось, что скелет шевельнулся. А предельно обостренный слух вдруг уловил голос: "Ты обещал над нами возвести гробницу…"
Теперь Вепалы не оставался подолгу на пастбище. Каждые три-четыре дня он поручал отару чолуку и приезжал домой. Привозил мясо и брынзу.
Как-то в воскресенье он застал Гулькамар за работой, которой та никогда прежде не занималась. Поскольку в их доме нечем было застелить пол, жена решила собственноручно сделать кошму, благо в доме оставалась шерсть еще от весенней стрижки овец. Но как Гулькамар ни билась, у нее ничего не получалось.
Ей пришли на помощь соседки. И вот они, четверо женщин, уже второй день валяли кошму. Настроение у Гулькамар было приподнятое. Она обрадовалась приходу мужа, скоренько приготовила ему еды и снова принялась за прерванное дело. И Вепалы отметил про себя, что жена теперь смеется чаще, чем в первые дни, перекидывается с соседками шутками. Он радовался про себя, что жена так скоро подружилась с местными женщинами и сама пришлась им по душе.
Пока Вепалы, сидя в тени, пил чай, женщины, засучив рукава и заткнув края подолов за кушаки, сворачивали в рулон спрессованную между двумя рогожами шерсть. В двух огромных котлах кипела вода. Старшая из женщин скомандовала, чтобы принесли кипяток. Гулькамар подхватила ведро, зачерпнула из котла. Руки у нее до локтей покраснели от холодной воды, пальцы в краске, которой они расцвечивали шерсть, наносили узоры.
Взглянув на ее округлившийся живот, Вепалы вскочил, отобрал у жены ведро.
— Ты не поднимай тяжелого, — шепнул он ей на ухо.
Гулькамар благодарно улыбнулась.
Женщины поставили рулон вертикально и велели Вепалы лить сверху кипяток. Пропарив хорошенько, захлестнули рулон петлей и стали валять его. За один конец веревки тянул Вепалы, за другой — полная и смуглая женщина с сильными округлыми руками. Через некоторое время ату женщину сменила другая.
Вепалы запарился.
— Надо бы еще одного мужчину, чтобы сменил Вепалы, — машинально вырвалось у Гулькамар.
— Нет, вы только поглядите, как некоторые за своих мужей болеют! — не преминула заметить острая на язычок смуглянка. — Ничего с твоим мужем не случится, если сваляет одну кошму. — И, окинув взглядом ее живот, засмеялась. — Он к такому делу привычен.
Гулькамар покраснела, смущенно опустила голову.
Шерсть, спрессованная между рогожами, валяли до тех пор, пока из нее выжалась почти вся влага. Потом рулон перенесли в тень, развязали и расстелили красивую, всю в разноцветных узорах кошму, чтоб просохла. Каждая из женщин подошла и пощупала край кошмы, проверяя, достаточно ли она мягкая и прочная.
— Тьфу!.. Тьфу!.. Тьфу!.. Такая чудная кошма получилась! И рисунок какой четкий, ни один узор не сместился!
Гулькамар принесла мужу свежезаваренного чая.
— Попей еще… Они-то сменяли друг дружку. А ты устал.
Поев и утолив жажду, Вепалы вновь засобирался в дорогу. Сложил в хурджун лепешки, накануне испеченные Гулькамар, каурму и стал седлать коня. Поскольку у него теперь не было верблюда, колхоз ему дал коня — чтобы он объезжал отару и время от времени наведывался домой. Вепалы попотчевал своего Беркута кусочком хлеба и легко вскочил в седло. Конь хорошо знал дорогу и рысцой понес седока в сторону песчаных холмов. А Гулькамар стояла у порога, смотрела вслед всаднику, пока его силуэт не скрылся за барханами.
Уже близилась полночь, а никто не появлялся, не наткнулся на Сапалы. Неужели проклятый верблюд дождется его смерти? Сапалы теперь лежал, уткнувшись лицом в песок, не в силах даже приподнять голову, чтобы посмотреть по сторонам. До него несколько раз донесся издалека сиплый вой. Сперва он был едва различим и мог легко сойти за посвист ветра. Но вот тот же самый вой, протяжный и зычный, раздался поблизости, и у Сапалы мурашки побежали по спине. Он почувствовал, как тело верблюда напряглось и по нему пробежала дрожь. Через некоторое время вой послышался с другой стороны.
"Волки! Только их не хватало! Чертов верблюд сам станет их добычей и меня погубит!"
Собрав последние силы, Сапалы приподнял голову. Напротив, на верху бархана, он увидел три тени и светящиеся точки волчьих глаз. Верблюд тоже их заметал и от страха начал мочиться. Чтоб ты околел! Сапалы задыхался от едкого запаха верблюжьей мочи.
Один из хищников приблизился и замер, пригнув голову.
Это был старый тощий волк с впалым животом. Он заметил, что человек жив, и оскалил клыки. Два других волка тоже приблизились и сели рядом с вожаком.
Верблюд задвигался, заревел и начал медленно подниматься. Сапалы выскользнул, вскочил и метнулся к хурджуну, из которого торчало ружье. За спиной послышалось рычанье, клацанье зубов, хрип. Сапалы схватил ружье и обернулся.
Все три волка набросились на верблюда, даже не дав ему встать. Один повис у него на шее, другой сидел верхом, а третий мертвой хваткой держал заднюю ногу.
У Сапалы молнией пронеслась мысль: "Я погибну без верблюда!.." Он вскинул ружье.
Раздался выстрел.
Волки метнулись в разные стороны. Верблюд вскинулся на дыбы, заревел и рухнул на бок. Раз, другой дернулась его задняя нога и замерла.
Звери уже скрылись за барханом, а Сапалы все заряжал и стрелял, заряжал и стрелял. Потом без сил опустился на песок, положил ружье поперек колен и просидел, не двигаясь, до рассвета. В нескольких шагах от него лежал верблюд, вытянув длинную шею.
Опершись на ружье и превозмогая боль во всем теле, Сапалы поднялся, Подошел к верблюду. Возле головы животного разлилась лужица крови. Картечь угодила! Выходит, промазал. Не в волка попал, а в верблюда. "Заслужил, поганец!.. Но мне сначала нужно было выбраться из пустыни… Так тебе и надо! Так тебе и надо!.. А мне как теперь быть?"
Сапалы выпростал из-под туши верблюда хурджун. В нем звякнули осколки кувшина. Не осталось ни капли воды. Сапалы сглотнул слюну, но и слюна исчезла, пересохшее горло сдавили спазмы.
А рядом лежал другой кувшин. Вокруг него, словно выпавшая за ночь роса, ослепительно сияло несколько кругляшей. Сапалы собрал монеты, высыпал в кувшин. Он чувствовал, что его силы на исходе. С трудом поднял сосуд и, держа за горловину, положил на плечо. Огляделся, прикидывая, в какой стороне юг. И пошел.
Он шагал, все еще пребывая в каком-то полузабытьи. Словно не наяву все это происходило с ним, а в кошмарном сне. Он не заметил, как из горловины кувшина выпал клок черного войлока и сыплются золотые монеты, падают бесшумно в песок, что кувшин с каждым шагом становится все легче и легче…
Перевод Э.Амита