Из бесед со Шварцем Майер сделал вывод, что тот сломлен, предельно напуган и готов предпринять усилия, чтобы спасти себя если не от гибели, то хотя бы от мучений в застенках гестапо. От Майера Шварц получил заверения, что с берлинской группой будет работать СД и что в случае отказа от сотрудничества им грозит максимум лагерь для английских военнопленных, в отношении которых соблюдаются положения Женевской конвенции. Шварцу, считал Майер, выгодно было поверить ему, чтобы заглушить пульсации совести. В любом случае, решил он, англичанин готов к тому, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу.
Между тем Мюллер пребывал в бешенстве, но, с учетом резолюции Гиммлера, он смог добиться лишь того, что гестапо привлекли к операции в качестве вспомогательной силы, ответственной за обеспечение безопасности. В результате Майеру пришлось согласовывать весь комплекс действий со штурмбаннфюрером Шольцем из отдела организации радиоигр, которому Мюллер безоговорочно доверял. Задача Шольца была жестко определена: в нужный момент перехватить инициативу и не дать Шелленбергу получить шпионскую ячейку англичан в единоличное пользование.
Шольц заблаговременно выкупил четыре места на рынке, который вот уже сто лет открывался на площади Панкова ровно в час пополудни: больше мест он взять не решился, чтобы не вызвать подозрений у старожилов. Его люди должны были присутствовать в каждом из четырех рядов с корзинами чеснока, редиса, капусты и прошлогодних яблок. В прилегающие переулки были стянуты подразделения войск СС и разбросаны по дворам.
Со своей стороны Майер выделил четверых сотрудников СД — двух мужчин и двух женщин — для сопровождения Шварца на расстоянии. Охранную полицию решили не посвящать, предоставив патрульным возможность работать в обычном режиме.
Шварцу надлежало установить контакт с агентом, которого он знал в лицо, и, если получится, войти в группу как полноценный участник. Для этого его снабдили некоторыми сведениями по развитию технологий в рамках «уранового проекта», якобы полученными от сотрудника лаборатории Вайцзеккера в Лейпциге доктора Фридриха Эбеля. Сведения были подлинными, но с негласной оговоркой: предложенная технологическая цепочка вела в тупик, и от нее в рейхе уже отказались.
На пятом этаже нависающего над площадью серого здания телеграфа, построенного в скучном немецком стиле баухаус, Майер посадил снайпера и остался с ним сам. Туда же неожиданно прибыл Шелленберг, пожелавший своими глазами проследить за ходом операции. Он заметно нервничал и был не в духе.
— Не понимаю, для чего Шольц выставил своих людей на площади? — раздраженно спросил он. — Если они хотят взять англичан прежде нас, нам тут нечего делать.
— Я так понимаю, что лучше бы их совсем не брать.
— Объясните это Мюллеру.
По правде сказать, рынок не производил былого впечатления изобилия и достатка, больше напоминая обыкновенную барахолку, хотя людей собралось довольно много. Жители тащили на площадь все, что могло принести хотя бы несколько лишних рейхсмарок в кошелек: посуду, тряпки, украшения, обувь. Немногочисленные фермеры торговали в основном зеленью, сыром и овощами прошлого сезона, а также консервами, выпечкой и сушеной рыбой.
За двадцать минут до назначенного срока Оле затесался в толпу и, запихнув руки в карманы, слонялся среди торговцев, прицениваясь то к широкополой шляпе, то к полосатой футболке, оставшейся от молодого фронтовика. Тем временем Хартман сидел в кафе, расположенном в крошечном переулке, откуда был виден край рынка и водоразборный фонтан, возле которого должна была произойти встреча. Предполагалось, что, встретившись со Шварцем, Оле проведет его мимо кафе, и они направятся к трамвайной остановке. Дымя сигаретой, Хартман лениво пролистывал свежий номер «Фёлькишер беобахтер» и неохотно допивал чашку невкусного, жидкого кофе.
День выдался жаркий. Палящее солнце, словно по линейке, расчертило мир на геометрические пространства, залитые попеременно то ослепительным светом, то непроницаемой тенью. В воздухе тихо плыли редкие клочья тополиного пуха.
Шварца высадили в начале улицы, ведущей к площади. Неуверенно ступая по теплой брусчатке, он пошел в сторону рынка. Навстречу шли обычные люди с сумками и без, дети на деревянных самокатах, рыжий пес перебежал дорогу. Шварц задрал голову: в окнах верхних этажей играли солнечные лучи. Воздух был сух и свеж и благоухал смолой молодых лип.
До встречи оставалось пять минут. Шум голосов постепенно нарастал. Шварцу надо было приблизиться к водоразборному фонтану посреди площади и ждать, когда к нему подойдет связной, которого он знал. Шварц неспешно лавировал среди людей, выискивая глазами знакомое лицо. Над площадью с оглушительным карканием взмыла черная туча ворон. Пожилая женщина в шляпке с откинутой вуалью предложила ему купить набор кухонных ножей. Где-то заплакал ребенок, по-видимому, потерявшийся в толпе. «Не хотите ли супа? — спросил старик с бидоном. — Фасолевый». Шварц почти физически ощущал на себе взгляд множества глаз, удерживающих его, как собаку на поводке. Прямо перед ним возник серо-голубой мундир патрульного шуцмана. Рука Шварца невольно потянулась к лицу. Он обернулся и буквально ударился о твердый взгляд Оле, промелькнувший в толпе. Секунду-другую он стоял неподвижно, словно обдумывая свое положение, затем обратился к женщине в шляпке: «Позвольте, фрау» — взял у нее из рук коробку с ножами и с грохотом уронил ее на мостовую.
— Стоять! — схватил он за плечо оказавшегося рядом худого ефрейтора с рукой на перевязи. — Куда прешь?
Ефрейтор даже не успел удивиться, как вдруг Шварц нагнулся и схватил кухонный тесак. Краем глаза он увидел вытянувшееся лицо шуцмана и руку, летящую к кабуре. Раздались крики. Толпа отхлынула. Шварц выпрямился, озираясь, как загнанный в угол зверь. Переворачивая корзины, с разных сторон к нему прорывались переодетые эсэсовцы.
— Fucking ass![2] — задыхаясь от ужаса, заорал он на чистом английском и замахнулся тесаком. — Fuck you![3]
Хватило пары секунд, чтобы шуцман выхватил пистолет и произвел два выстрела в грудь Шварцу.
Точно пал прошлогодней травы, по толпе пронеслась паника. Услышав выстрелы и не понимая, что происходит, люди кинулись во все стороны, стараясь как можно скорее покинуть рынок, однако, по приказу Шольца, все выходы с площади мгновенно перекрыли подразделения гестапо. Толпа взвыла, началась давка.
Оле все видел собственными глазами, и у него не было ни секунды на размышления. Преодолевая сопротивление человеческой массы, он стал пробиваться к небольшому фургону, стоявшему возле здания районного суда. В ход пошли локти и зуботычины. Наконец ему удалось вырваться из толпы. Фургон стоял в глубине площади, и люди сюда не бежали. Оле вытащил из-под колеса стальной крюк, подцепил им чугунную крышку канализационного люка и сдвинул ее в сторону.
— Куда вы смотрите? — крикнул Шелленберг снайперу и рывком распахнул окно. — Вон же он! Туда, смотрите, туда!
Палец шефа СД прямо указывал на Оле, который собирался спуститься в люк.
— Бейте!
Пуля чиркнула по крышке люка в тот момент, когда Оле уже закрывал ее над своей головой.
С прусской тщательностью сотрудники гестапо просеяли без исключения всех, кому не посчастливилось оказаться в этот час на площади и прилегающих к ней улицах. Было задержано тридцать три человека, которых впоследствии отпустили. Остальные — за вычетом детей, глубоких стариков и беременных женщин — подверглись проверке на месте. На стол Шольцу легли списки тех, кого можно было хотя бы теоретически заподозрить в связи со Шварцем, систематизированные по возрасту, полу, профессиональной принадлежности, которые незамедлительно были переданы шефу гестапо Генриху Мюллеру.
Берлин, Шарлоттенбург, «Адлерхоф»,11 июня
Как обычно, ровно в десять утра Хартман вошел в холл «Адлерхофа», одетый элегантно и строго: светло-серый костюм, темно-синий галстук. Поздоровавшись с привратником, приставленным к нему службой безопасности, он двинулся было в ресторан, где его ждал завтрак, как вдруг заметил утонувшую в глубоком кресле Дори, пролистывающую майский выпуск «НС-Фрауэн-Варте». Секунду помешкав, Хартман шагнул к ней.
— Откуда ты здесь? — нагнувшись, тихо спросил он.
Дори сдернула с носа очки и вскочила. Он невольно залюбовался воздушной голубизной ее сияющих глаз.
— Господин Хартман.
— Франс, — мягко поправил он.
— Да, Франс… — тепло улыбнулась она. — А я зашла, потому что у нас сегодня перерыв… до двух. Ты сам говорил: зайти утром… а я смогла только сегодня.
Он взял у нее из рук журнал, со страниц которого посылала воздушные поцелуи беспечная Марика Рёкк, и сравнил ее с Дори.
— Ты краше, — сказал он и тоже улыбнулся.
— Во всяком случае, живее.
Они рассмеялись.
— Помнишь, я говорила, что брат хочет тебя поблагодарить. Так я его привела, вон он. Отто! — сдавленно крикнула она. — Иди сюда.
Из дверей, ведущих в сад, как раз выходил, озираясь по сторонам, долговязый, скуластый парень лет тридцати в плотной жилетке и пестром платке вокруг шеи, не очень-то похожий на свою сестру. Услышав Дори, он вперевалку подбежал к ней.
— Отто, — Она поправила платок у него на шее, — вот господин Хартман, о котором я тебе говорила.
— Роскошное местечко, господин Хартман, как на афише, — растянул губы в кривой улыбке Отто. — Я думал, таких уже не осталось. Мы с сестрой живем в Кройцберге. Так у нас там сплошные ночлежки. Есть, конечно, пара туда-сюда приличных гостиниц. Однако это совсем не то, что здесь.
— Не преувеличивай, Отто.
— Но дело не в этом, — спохватился он. — Хочу сказать вам спасибо за то, что вы для меня сделали. Ведь меня и впрямь могли упечь за решетку, а то и куда подальше, за компанию с этими бандитами. Вы вмешались очень вовремя, господин Хартман, умереть не встать. Одним словом, спасибо.