«Но тайна все-таки у меня. И вы не догадываетесь, что без гауптштурмфюрера вам не обойтись. И если уж делить добычу, то по чести, и большая доля моя. Слышите! Большая доля!» В порыве негодования он забыл об Исламбеке, забыл, что посыльный его не дошел до цели. И не было никакой тайны, она исчезла, растворилась где-то в пути. И посыльный военного министра тоже не дошел, иначе майор Райли не обратился бы за помощью к гауптштурмфюреру. Отделив мысленно часть добычи себе, Ольшер чуточку поостыл и уже спокойнее принялся оценивать сложившуюся обстановку.
Присутствие в ресторане человека со шрамом явно беспокоило капитана. Если действительно идет торг, то что может он продать банде эмигрантов? Чем располагает этот кудрявый господин из Мюнхена? Ольшер вспомнил, что перед самым шестым июня, днем высадки англо-американских войск в Нормандии, Хаит был командирован в Ним и Альби. Он очень торопился и просил начальника «Тюркостштелле» разрешить ему эту поездку с документом Главного управления СС. Только такой документ давал право беспрепятственного передвижения по югу Франции, превращенному в зону «чрезвычайного положения». Ольшер дал такой документ, но указал в нем только Альби: гауптштурмфюрер боялся, что Хаит помешает операции в Ниме. Из Нима была получена шифрованная записка от Исламбека, в которой тот сообщал о выходе на цель и приготовлениях к последнему шагу. Последний шаг не был сделан, теперь это ясно. И не по вине ли военного министра? Ольшер уже тогда заподозрил что-то неладное и потребовал от полковника Арипова немедленного доклада о передвижении туркестанцев в районе Нима, начиная от 6 июня 1944 года. Но доклада не получил, как и не получил никаких сведений от Исламбека. Во Франции начались военные действия, и связь гарнизонов с Главным управлением СС прервалась. Все сообщения шли через ставку главного командования. Доклад застрял где-то в пути, не до него было, а возможно, полковник Арипов не отправил отчет. Не смог или не захотел. Вернее всего, не захотел: он был другом военного министра и укрыл место его нахождения.
Что произошло в Ниме? Кто помешал Исламбеку? И куда девался «Аист»? Кого имел в виду Галицын, когда сказал: «Человек этот жив и находится где-то недалеко…»
Где-то недалеко. Не за тем ли столиком у окна? В компании эмигрантов. Человек со шрамом на левой щеке…
Нехотя Ольшер отвел взгляд от кудрявого и занялся собственным столиком. Здесь все было нетронутым, кроме коньяка и лимона. Капитан наполнил вторую рюмку, выпил залпом и стал жевать мясо, холодное мясо в желе. Мясо было жестким, а желе трепетно нежным – оно падало с вилки, как мокрый снег, и, упав, вздрагивало в тарелке. Мясо не занимало Ольшера, хотя с ним и приходилось бороться, напрягая до судорог челюсти. Вообще ему было не до еды, он с удовольствием бы отставил тарелки, но нельзя же весь вечер сидеть с закрытым ртом – надо что-то жевать, что-то пить. Работая старательно челюстями, он изучал свой стол: небольшой квадрат, покрытый белоснежной скатертью и уставленный тарелками. Тарелок было не так много, чтобы они могли надолго занять внимание капитана – всего три, салатница же с крошечным пучком зелени и глазком лимона вообще не потребовала времени на исследование, не говоря уже о хлебнице с половинкой булочки, ее можно было просто обойти. И вот, возвращая взгляд после скучного путешествия по белому квадрату стола, Ольшер наткнулся на газету, лежавшую с краю. Эмигрантскую газету, выпускаемую Белым союзом во Франкфурте.
Ольшер не подумал сразу, почему газета на столе. Это чтиво в изобилии забрасывалось в кафе, рестораны, гостиницы – всюду, где появлялись туристы, и немудрено, что она оказалась в «Тройке». Капитан не стал бы читать газету – в эмигрантском листке печаталась невероятная чепуха о Советской России, но сейчас, когда необходимо было занять себя чем-то, он взял листок и принялся его рассматривать. Не ради любопытства, а чтобы иметь возможность изредка, через полосу, кинуть взгляд на столик у окна.
С подчеркнутым вниманием капитан проштудировал первую страницу, потом вторую, третью, добрался до четвертой – до хроники и второстепенных объявлений. И здесь наткнулся на ту самую заметку, набранную нонпарелью, в которой говорилось о кончине князя Галицына.
Ольшер не удивился. Он был подготовлен к этому известию ожиданием и предчувствием, но все же слово «смерть» заставило его вздрогнуть. Смерть на улице, от сердечного приступа. Что-то давнее, знакомое вспомнилось гауптштурмфюреру – гибель Исламбека на Берлинском кольце. Внезапная, необъяснимая и таинственная. Оба шли к Ольшеру. Оба упали в пути. Капитан ждал князя у главного вокзала ровно в двенадцать.
В заметке, между прочим, сообщалось о статье Галицына, опубликованной незадолго до этого в эмигрантской газете. Ольшер читал ее. Она была посвящена деятельности эмиграции в дни войны. Упоминался «подвиг» Саида Исламбека на Берлинер ринге в 1943 году. Смертельно раненный, говорилось в статье, он полз к своим, чтобы передать важные сведения. Какие сведения и к кому именно полз, статья умалчивала.
Ольшер отложил газету. Отложил, как что-то неприятное, таящее в себе опасность.
«Как она сюда попала?» – подумал капитан. Кажется, ее не было, когда он садился за стол и заказывал ужин. Во всяком случае, листок не запечатлелся в памяти, – скатерть была пуста. Его принес официант вместе с салатом.
Зачем? Ольшер вдруг совершенно ясно представил себе дальнейшие события. Ему угрожали. Здесь, в «Тройке».
Надо было принимать меры. Если, конечно, не поздно еще уйти. Сколько времени? Без четырех минут десять, а не двенадцать. Впрочем, и в десять в этом притоне гангстеров и диверсантов, а Франкфурт-на-Майне стал притоном, могут прирезать или пристрелить в самом людном месте. Ольшер пытливо осмотрел соседние столики – не следит ли за ним кто, особенно от окна, где сидит человек со шрамом на щеке. Вроде бы никто не следил, ничьи глаза не встретились Ольшеру: гости мирно и весело беседовали, пили, ели, были заняты своим делом.
Ольшер положил деньги на скатерть – плата за ужин, – и хотел уже подняться, чтобы покинуть зал, как к столику его приблизился человек. Торопливо приблизился.
– Ждете князя? – спросил он, усаживаясь бесцеремонно на стул и так же бесцеремонно протягивая руку к коньяку. – Князя не будет.
Это был туркестанец. Онемечившийся туркестанец с манерами завсегдатая злачных мест. От него пахло вином, и в глазах бегали наглые огоньки.
– Кто такой князь? – спокойно ответил капитан. – И почему я должен ждать его?
Спокойствие давалось Ольшеру нелегко. Внутри он был напряжен, и ощущение опасности не покидало его. Причем опасность обрела теперь конкретность, она исходила от этого развязного человека с манерами ресторанного завсегдатая.
– Фамилия князя – Галицын. А ждете его потому, что намерены получить от него товар… И не надо изображать удивление. Во Франкфурте живут деловые люди, они знают, кто продает и кто покупает…
Изображать удивление действительно было ни к чему, но Ольшер мог возмутиться, что он и сделал довольно откровенно.
– Вас уполномочил князь на этот разговор со мной?
– О нет! У нас другая фирма, – осклабился незнакомец и стал наливать коньяк в рюмку Ольшера.
– Я не хочу, – предупредил капитан.
Незнакомец не обратил на предупреждение внимания, наполнил рюмку и выпил залпом. Выпил и снова осклабился.
– Фирма другая, но товар тот же…
– Конкуренция, – уточнил Ольшер.
– В некотором смысле.
– Хотите принять заказ?
– Разумеется…
Тревога и настороженность не покинули Ольшера. Собеседник хоть и играл роль обыкновенного маклера и старался внушить, что интересуется только заработком, капитан понял – его проверяют.
– А кто вернет задаток?
Незнакомец закатил глаза и притворно вздохнул:
– Господь Бог!
– В чьем образе?
Собеседник вернул глаза с небес на землю, и в них отразилось крайнее недоумение:
– Что вы сказали?
– Поинтересовался, кому Господь Бог поручит вернуть аванс – вам или кому-нибудь повыше?
– Ах, вот что! Аванс вернете с той фирмы! – незнакомец опять обрел уверенность. – С той фирмы, что наверху… У ворот рая или в самом раю…
– А здесь? Кто здесь уполномочен Богом?.. В вашей фирме, например?
– О-о! – протянул важно незнакомец и снова наполнил рюмку коньяком. – Если вы солидный заказчик, то…
Напряжение, что испытывал Ольшер, усилилось, но теперь оно вызывалось уже не ощущением близкой опасности, а ожиданием какого-то поворота событий. Очень важного поворота.
– Каков я заказчик, вы знаете, – самодовольно произнес он. – Должны знать, по крайней мере, иначе грош цена вашей фирме!
Незнакомец начал было пить, но поперхнулся, оставил рюмку и испуганно глянул на Ольшера.
– Гауптштурмфюрер?
– Да, гауптштурмфюрер, и незачем затыкать себе рот, когда произносите это слово.
– Нет, нет… Но удобно ли?
– Теперь удобно… Так кто ваш уполномоченный?
Испуганный взгляд незнакомца все еще держался на Ольшере.
– Вы не вспомнили меня? – спросил капитан. – А я вспомнил! Сотрудник отдела пропаганды Туркестанского национального комитета Али…
– Не надо! – поднял предостерегающе руку незнакомец. – Не Али…
– Хорошо. Так кто ваш уполномоченный?
Незнакомец встал, оправил зачем-то пиджак и, приняв важный вид, кивнул в сторону компании эмигрантов:
– Прошу!
11
Саид находился как раз в штабе у полковника Арипова, когда пришел «Аист». Вызвал ли его командир батальона или он сам явился, понять было трудно, но разговор показался Саиду неновым. Оба как бы продолжали начатое прежде.
– Значит, вы хотите перевестись в Альби?
– Так точно, господин штандартенфюрер.
Полковник достал какую-то бумажку, повертел ее в руках, давая понять этим, что рапорт поступил к нему не сегодня и что он уже рассмотрел его.
– Желаете служить вместе с товарищами?
– Так точно.
Полковник повернулся к Исламбеку.