– Вы хотите облегчить участь несчастного? – сказал он утверждающе, а не спрашивая. – Поздно. Он безнадежен…
Рут не ответила. Чуть склонилась над раненым, будто хотела лучше разглядеть его или утешить своим вниманием.
– Безнадежен, – повторил человек со шрамом. – Четыре пули в живот. От этого не поднимаются…
Она снова не ответила. Тогда человек со шрамом поклонился, теперь прощаясь, и вышел.
Рут осталась. Осталась, чтобы понять что-нибудь. И может, узнать!
И узнала.
«Аист» метался в агонии. Он умирал. Умирал, не приходя в сознание. Рут, видя, что «Аист» уходит; потребовала от врача сделать укол умирающему – не облегчающий боль, а бодрящий. Он хочет что-то сказать, пояснила «шахиня», помогите ему. Укол воспламенил силы, но сознание не вернул. «Аист» стал бредить. Минутами находили на него воспоминания, неясные, обрывчатые, и он говорил, кричал, плакал. Рут замирала, ловя каждое слово. Правда, слов было немного, и все со слезами: «Не убивайте, таксыр!.. Не убивайте!»
«Он пал не в бою, – поняла Рут. – Его убили. Просто убили…»
И снова: «Таксыр, не убивайте… Таксыр!» К врагу так не обращаются. Перед ним поднимают руки.
Одна фраза была странной:
– Я не виноват… Не виноват… Он был пустой. Пустой! Поймите, таксыр!
И еще:
– Возьмите пакет… Будь он проклят…
Перед рассветом он скончался. В последнее мгновение сознание, кажется, вернулось к нему. «Аист» глянул на Рут и спросил испуганно:
– Кто ты, женщина?
Он хотел, видимо, о чем-то попросить, Рут так поняла этот шепот и этот взгляд и ободряюще улыбнулась, но он не попросил, только вздохнул и затих…
Ольшер сидел, откинувшись на спинку кресла и смежив веки. Он казался спящим или отрешенным от всего окружающего.
– Вы слышите меня, Рейнгольд? – спросила баронесса.
Он очнулся, но не изменил позы и не открыл глаз.
– Хотел бы не слышать…
– Налить вам еще вина?
– Нет.
Баронесса встала, подошла к окну – широкому, без переплетов, состоящему из одного стекла. Отдернула до конца штору, словно узкая полотняная полоса мешала ей, и посмотрела вниз, на улицу. Там горела рекламами ночная Брудергриммштрассе. Холодными рекламами. Мостовая была пуста, тротуары тоже.
– Уже поздно, – сказала Рут.
– Я уйду, – ответил Ольшер, по-прежнему занятый своими мыслями. – Сейчас уйду.
Потом поднялся тяжело, будто после недуга, долгого и изнуряющего, прошагал, волоча ноги, к вешалке и взял пальто.
Уже одетый сказал:
– Вы уезжаете?
– Да, завтра утром.
– Туда?
Она опустила веки, молчаливо подтверждая его догадку.
– Не спрашиваю, зачем…
– Не надо, Рейнгольд!
– Тогда прощайте!
Рут подошла к нему с грустной улыбкой.
– Поцелуйте мне руку!
Точно с такой же улыбкой, как когда-то в дешевеньком кафе у Шпрее.
И он точно так же, как когда-то, – скучно и нехотя – поцеловал.
– Прощайте…
12
Он не убивал «Аиста». Все произошло довольно мирно. По дороге на Монпелье, когда поезд, миновав небольшую станцию, вырвался на прямую и стал набирать скорость. Саид пошел по вагонам отыскивать шарфюрера.
Легионеры играли в карты. Трое в купе. Как раз «аист» тасовал колоду, и в приоткрытую дверь Саид увидел его длинные руки, выбрасывающие карты на колени партнера. Игра шла на деньги – стопка марок лежала на столике, и стопка эта была немаленькая.
«Все в порядке, – отметил про себя Саид. – И надо полагать, пакет сейчас при нем, при этом долговязом шарфюрере. Где-нибудь в кармане кителя или в чемодане. А раз шарфюрер и его вещи на месте, пора действовать!»
Саид оттянул створку двери и шагнул в купе.
– Примите в компанию! – произнес он с порога. И произнес не просяще, а требовательно. Легионеры поднялись, выполняя воинский этикет, но унтерштурмфюрер жестом вернул их на место и сам устроился рядом на диване.
Появление офицера вызвало некоторое замешательство. «Аист» опустил колоду, не зная, продолжать игру или нет. Тогда Саид вынул пять марок и бросил их на стол.
– Достаточно для начала?
Легионер, сидевший у столика, нерешительно заметил:
– Здесь тридцать марок…
– По десяти, значит… – понял Саид и добавил еще денег.
– Тогда продолжим, – согласился «Аист». – Ваша очередь, если не возражаете?
– Давай!
Он неплохо играл прежде, по карты давно уже не попадали к нему в руки и, приняв от шарфюрера первую, Саид почувствовал знакомое волнение. Нет, он не поддавался никогда азарту и не рисковал без нужды, теперь же должен был рисковать. Рисковать, потому что карты могли помочь в достижении цели, а могли и помешать.
«Нарочно поддаваться не буду, – решил он. – Игра должна казаться настоящей, чтобы не вызвать подозрения у шарфюрера».
Карта пошла удачно. И первая, и вторая, и третья…
– Достаточно, – сказал Саид.
«Аист» бросил на собственные колени четыре новеньких атласных листа. И проиграл. Сразу проиграл.
– Бывает, – успокоил противника Саид.
Прошел круг. «Аист» еще проиграл, а потом выиграл. Метать банк стал Саид. Он сразу предложил партнеру полную ставку – все, что лежало на столе, а там было пятьдесят марок. Тот отказался. Второй тоже. Саид надеялся на «Аиста». Соблазн был велик, но смелости у шарфюрера не хватило.
– Только двадцать, – произнес он взволнованно.
– Двадцать так двадцать. Бери карту!
Прошел круг. Второй. Банк вернулся к шарфюреру. «Аист» перетасовал колоду и посмотрел вопросительно на лейтенанта.
– Сколько?
Саид заранее знал, что сказать, но для видимости помялся, изобразил отчаяние и бросил:
– На все!
На столе лежало девяносто марок. Легионеры замерли боязливо: уитерштурмфюрер мог сорвать банк – ему везло – и тогда отыграть свои двадцать-тридцать марок не удастся, деньги уплывут в карман лейтенанта. Что ему стоит сгрести эту кучу и исчезнуть в своем купе?
«Аист» уже потянул карту из колоды, на ходу потирая ее пальцами. Саид вдруг остановил его.
– А не выпить ли нам, друзья?
Легионеры переглянулись: никто не решался ответить на предложение офицера. Да и притом у них не было вина. Так понял смущение партнеров Саид.
– Откройте мое купе! Там внизу, в бауле, бутылка коньяку. Тащите сюда ее!
Двое, что не участвовали в игре, поспешили выполнить приказ. Сапоги их затопали по проходу.
– Через десять минут станция, – сказал Саид шарфюреру, едва только шаги легионеров стихли. – Последняя станция перед Монпелье.
Сказал не между прочим, как это делают скучающие пассажиры, раздумывая – сойти или нет на остановке, а нарочито подчеркнуто, напоминая о необходимом и даже неизбежном.
Пальцы «Аиста» поглаживали по-прежнему вытянутую на четверть из колоды карту. При упоминании Монпелье рука вздрогнула и замерла.
– Больше остановки не будет, – предупредил Саид.
«Аист» не ответил. Руки преодолели оцепенение и начали бешено тасовать колоду, словно их кто-то торопил. За этим занятием шарфюрера и застали вернувшиеся с коньяком легионеры. Они были веселыми – не от вина, а от предчувствия удовольствия.
– Разливайте! – скомандовал Саид. – И по полной!
Выпили. «Аист» совсем стих. Уставился в окно – темное, закрытое наглухо шторой, и не произносил ни слова.
– Подождем станцию или будем играть? – спросил Саид.
Губы шарфюрера нехотя раздвинулись, и он буркнул зло:
– Играть.
«Не выйдет, значит, – понял Саид. – Струсил. Или передумал…»
– Дай карту!
Осторожно, словно боясь расстаться, «Аист» протянул атласный лист.
– Еще!.. Еще!.. Еще!
Саид решил проиграть. И проиграл. Положил на стол девяносто марок рядом с марками «Аиста». Шарфюрер своими длинными руками стал сгребать деньги в кучу – все сто восемьдесят. Сгреб, но спрятать в карман постеснялся. Мешали завистливые глаза товарищей.
– Еще раз? – предложил Саид. И чтобы подтвердить свое намерение играть дальше, вынул бумажник, отсчитал двести марок и стопкой сложил с краю.
– На двести? – давясь воздухом, взволнованно спросил шарфюрер.
– Да, для ровного счета.
Рука «Аиста» утонула за пазухой и стала там старательно шарить. Она натыкалась на что-то, что-то ощупывала, от чего-то отскакивала – от пакета, подумал Саид, – и наконец вытянула тридцать марок.
– Все, – вздохнул он.
– Значит, на двести десять? – подсчитал Саид.
– Нет, десять пусть останутся.
Поезд замедлил ход. Защелкали стыки рельс под колесами, загромыхали буфера.
– Разыграем до остановки, – предложил Саид. – А там пойдем пить…
Четыреста марок лежало в банке. Шарфюрер не мог оторваться от них и, конечно, согласился разыграть. Правда, минуту или две он колебался, страшась богатства, вдруг свалившегося на него, и близкой возможности его потерять тут же. Саид подтолкнул:
– Ну!
Рука потянула карту. Для унтерштурмфюрера. Потянула медленно, останавливаясь на каждом сантиметре. Пока все четыре вышли из колоды, минула, кажется, вечность. Саид остановил «Аиста»:
– Теперь себе!
Рука еще медленнее потянулась к колоде. Почему-то «Аист» подумал, что проиграет. И не ошибся. Перебор!
Все четыреста марок лежали на столе, но они уже не принадлежали «Аисту». Широко открытыми глазами, полными отчаяния и боли, смотрел он на деньги. Смотрел, и бледность покрывала лицо его.
Поезд остановился.
– Последняя станция перед Монпелье, – напомнил Саид.
«Аист», кажется, не слышал ничего. Он все смотрел на деньги.
– Пошли пить. Здесь, наверное, есть винный погребок.
Легионеры засуетились, стали застегивать кители и надевать фуражки.
– А ты? – спросил Саид шарфюрера.
– Я не пойду.
«Не пойдешь. Ни сейчас, ни позже! – вспыхнул Саид. – Дотянешь до Альби. До своего хозяина… Ну что ж. Я хотел миром…»
– Бегите, ребята! Вот деньги. Если найдете коньяк, берите побольше. – Саид снял со стола пятьдесят марок и протянул легионерам. – Бегом, и без бутылок не возвращайтесь!