Здесь все как на «Кузнецове». Главное, понять, где это – все…
Донован от изумления схватил Гошу за руку. На его глазах раскаленная верхняя палуба авианосца, разделившись пополам, стала разъезжаться в разные стороны. Стоял оглушительный гул и скрежет. Даже непосвященному в секреты механики должно было быть понятно, что в механизмах не хватает машинного масла. Палуба раздвигалась медленно, из-за недостатка смазки шестерни почти визжали, и то правая плита палубы, то левая отставали от равномерного хода.
Вскоре завыли другие устройства. Еще более ужасный шум заставил Донована поморщиться. А через мгновение он оцепенел – перед ним, из ниоткуда, из преисподней, медленно поднимались пять самолетов…
И вдруг все стихло. Случилось это сразу, как только нижняя палуба авианосца с самолетами сровнялась с краями взлетной палубы. В этот-то момент и обернулся Гоша на грохот за спиной. По сравнению с общим воем это был не грохот, а просто шепоток, но во внезапно оглушившей всех тишине он прозвучал как гром. Быстро переставляя ноги, а иногда и просто съезжая по перилам, сев на них, как на санки, из рубки спускался Макаров.
– Сейчас мы берем торпеду и оттаскиваем ее с поднявшейся палубы. Это все!
Вцепившись в оперение стабилизатора и кряхтя, они отволокли торпеду на безопасное от края платформы расстояние.
– Опускаю нижнюю палубу! Как только верхняя сомкнется, тащите заряд к корме!..
И он, перепрыгивая через несколько ступеней, помчался наверх.
– Вы знаете, что он делает?
– Я – нет, – ответил Гоша. – Но он, по крайней мере, что-то делает. Как всегда…
Вдвоем тащить было тяжело. Упираясь сандалиями в шершавость палубы, они волокли девятисоткилограммовую торпеду медленно. Но все-таки волокли. Им помогала безупречность палубы и решительность Макарова.
Послышался грохот стекла. Не справившись с заржавевшей оконной задвижкой, Макаров просто выбил стекло и теперь кричал сверху, поторапливая…
Он посмотрел на часы. Пятьсот сорок секунд осталось в его распоряжении. Торпеда на взлетной палубе. А что дальше?.. Он знал, он помнил, эти торпеды времен Второй мировой часто не взрывались, но кто скажет наверняка, что это как раз та самая, не способная взорваться?
На непослушных ногах он сбежал вниз. Донован с Гошей, напрягаясь из последних сил, волокли снаряд к корме. Сто метров до них, сто метров… А что дальше? Он посмотрел на часы. Пятьсот десять секунд.
Гоша, упираясь, двигался почти горизонтально палубе. Отпусти он руки – и в мгновение ока улетит в сторону. Подоспевший Макаров налег на конус, и цилиндр поехал чуть быстрее.
– Макаров… – задыхаясь, прохрипел Донован. – Вот дотащим мы ее до кормы… и что потом?
– Что потом… что потом… – повторял как в ступоре тот. Глаза его были налиты кровью, вены на лбу вздулись. Он толкал торпеду с девятьюстами килограммами тротила и не знал, что ему делать потом.
Четыреста восемьдесят секунд…
– Проклятье! – вскричал, тряся головой и сбивая с головы брызги пота, Гоша. – Она зацепилась за что-то!..
Дальше они с доктором тянули вдвоем. Макаров стоял и смотрел на паз, пересекавший палубу поперек.
– Эй! – с досадой окликнул его Гоша.
Но Макаров не слышал его. Его глаза блестели, он смотрел в паз так, словно собирался выковырять из него грязь. Подняв голову, он увидел то, что ожидал. Гоше пришлось согрешить перед небесами еще трижды. Четыре паза шириной в семь сантиметров располагались на расстоянии двенадцати метров друг от друга. Первый рубеж был преодолен, оставалось еще три…
Все как на «Адмирале Кузнецове»!
Он еще не сделал вывода. Он чувствовал, как разрывается от перенапряжения мозг.
«Это немыслимо… – думал он, налегая на торпеду. – Это сумасшествие. Это кирдык, если я просчитаюсь… Но разве есть другой выход?»
– А есть ли у меня другой выход?.. – прохрипел он, ощериваясь от напряжения и перетаскивая груз через последний, четвертый, паз.
– О чем вы? – вяло моргая, пробормотал Гоша.
Макаров поднялся на ноги и, петляя от изнеможения, побежал не к лестнице, а к помещению в надстройке судна на первом этаже. Рванул дверь на себя. Заперто. Отошел на шаг, врезал по стеклу локтем. Брызги крови и осколки стекла влетели внутрь.
Перевалившись через стенку в проем, он поднялся с пола и, качнувшись, включил механизм. Включая, посмотрел на часы. Триста шесть секунд… Кровь лилась с распоротого локтя, и было слышно, как капает она на пол, капает, словно отсчитывая последние мгновения жизни – по две капли за секунду: кап-кап… кап-кап….
Механизм чавкнул, раздался сначала щелчок, потом гул…
Донован уже перестал удивляться. Он решил быть всему свидетелем без комментариев. Для объяснений есть Макаров, в конце концов…
– Сморите, Джордж, – облизав губы, просвистел он. – Канат какой-то появился…
Из первого паза на высоту пятнадцати сантиметров выскочил стальной трос. Он был растянут между двумя механизмами, утопленными в палубу. И вдруг снова – щелчок, и – трос ослаб. Более того, он стал выползать с двух сторон – из распорочной установки на палубе. Он вился, как живая металлическая змея. Выползал, сворачивался в крупные кольца, падал плашмя и снова бугрился кольцами… И наконец замер.
Грохнула отпертая изнутри дверь, и из нее вывалился Макаров. Придерживая раненый локоть, он засеменил к бомбе.
– Вы же не в первый раз делаете это, дружище? – требуя успокоительного в виде ответа «да», спросил Донован.
Не глядя на него, Макаров стал выбирать из образовавшейся бухты трос.
– Ни один – вы слышите меня? – ни один психически адекватный военный моряк не станет делать то, что делаю сейчас я, слышите? – бормотал он, заходя с тросом за торпеду.
– Матерь Божья… – отходя на три шага, прошептал Гоша. Было очевидно, что образовавшаяся конструкция пробудила в нем какие-то ассоциации.
– Что это за канат? – требовал надежды на будущее доктор. – Что за канат может быть натянут поперек палубы, по которой взлетают самолеты?!
Макаров посмотрел на часы. Двести восемь секунд.
– У вас три с половиной минуты, чтобы попрощаться, – и он направился к надстройке.
– Что все это значит?!
Донован хотел еще что-то прокричать, но, когда поднялся на ноги и отошел, когда рассмотрел подробности случившегося, из уст профессора вырвалось ругательство.
– Он спятил?!
– А у вас есть другое решение?!
– Макаров?! – сдергивая с носа очки и вцепившись пальцами в волосы, в отчаянии прокричал доктор.
Развернувшись, тот пошел к надстройке спиной вперед. Чем дальше он отходил, тем громче кричал…
– Это аэрофинишер, доктор!.. При посадке летчик выпускает из-под хвостовой части самолета посадочный гак, который зацепляется за него. Тросовая система растягивается, плунжер гидротормоза входит внутрь цилиндра и вытесняет из него тормозную жидкость через калиброванное отверстие в воздушный аккумулятор! Этим обеспечивается торможение самолета по заданной программе. После отцепления самолета от троса сжатый воздух, расширяясь, возвращает поршень и связанный с ним тормозной трос в исходное положение… Что вам еще рассказать, док?! Вытяжка троса при посадочной скорости самолета примерно в двести пятьдесят километров в час и перегрузке торможения в четыре «жэ» достигает ста с небольшим метров! Мы растянули его на максимум!..
Макаров посмотрел на часы. Восемьдесят секунд.
Он взялся за скобу двери, чтобы зайти. Последнее, что видел Донован, была улыбка Макарова. Это была улыбка афериста за минуту до разоблачения.
– Если эта сволочь может тормозить пятнадцать тонн веса при скорости в двести пятьдесят километров, то почему он не может подвинуть неподвижный предмет весом в девятьсот килограммов?!
Гоша шумно глотнул. Донован обреченно произнес:
– Мы – трупы.
Зайдя внутрь, Макаров закрыл глаза и склонился над пультом. Лампы горели, кнопка сжатия гидравлики была перед ним. Он посмотрел на часы в последний раз. Шестнадцать секунд.
Сжал веки поплотнее и как тогда, на подлодке, попытался представить лицо Питера. Странное дело. Он не увидел его таким, какой Питер был сейчас. Он видел его малышом. Он и его мать улыбались Макарову…
Открыв глаза, он посмотрел в окно. Торпеда, как заложенная в арбалет стрела, лежала на палубе.
И вдруг Макаров схватился ладонью за лоб. Он снова сходит с ума?..
Наступала ночь. Очередная, внеплановая, ночь. Ночь средь бела дня.
– Макаров! – вскричал Гоша, задирая голову и ища солнце. – Что происходит?! Который сейчас час?!
Тот не слышал его. Он смотрел на лежащий на палубе заряд.
Если он ошибся с выбором центра троса, ее развернет поперек вектора движения. Трос выйдет из оперения стабилизатора, и авиабомба либо останется лежать там, где сейчас стоят Донован с Гошей, либо поедет в сторону. К нему. К открытой двери на первом ярусе палубной надстройки.
Стиснув зубы, Макаров нажал на кнопку.
Чудовищный скрежет работающей гидравлической установки распрямил трос, как нитку…
Палуба от кормы до носа вспыхнула фейерверком золотистых искр. Словно огненный дракон промчался по ней истребителем, дыша тяжело, жарко… Взлетев на высоту человеческого роста, искры осыпались пеплом и погасли в то мгновение, когда на палубе воцарилась такая тишина, что ее можно было резать на ремни…
Пахло каленым железом, когда возник и тут же пропал разрывающий барабанные перепонки скрежет. Только что под ногами Донована и Гоши лежало девятисоткилограммовое металлическое тело. И теперь его нет. Словно кто-то зацепил его контур курсором и отнес в другое место…
Ни слова не говоря, находящийся в ступоре Донован поднял руку. Он показывал Гоше уменьшающуюся в размерах и заходящую за джунгли, по нисходящей, точку. Гоша, вяло моргая, стоял и покачивался с пятки на носок. Он знал, что если не сядет, упадет.
И он сел.
Глава пятая
Левша приказал себе не смыкать глаз. Но за три часа до рассвета пробормотал: «На минуту…» – и закрыл. И этого оказалось достаточным, чтобы в мгновение, когда он их снова открыл, люди с третьего катера были уже на ногах.