ТЕНОР: В финале романа "Фальконер" Фаррагут, сбежавший из тюрьмы, встречает в ночном городе человека с чемоданом и горой всяких котомок у ног. В ожидании автобуса двое разговорились, и человек рассказал свою печальную историю. Его выселили из квартиры. Нет, не за просроченную плату — деньги у него есть. Но хозяйка дома, из тех вечных вдов, которые остаются вдовами даже если их муж сидит на кухне и пьёт пиво, которые ненавидят жизнь в любой её форме, цвете и запахе, объявила его нарушителем мира и спокойствия. "Меня выселили за то, что во мне есть всё, что свойственно человеку, — объяснял новый знакомый. — Я произвожу шум, я иногда кашляю по ночам, иногда наствистываю, занимаюсь йогой. Шум, испускаемый мною, расходится вверх и вниз по лестнице, и за это меня выселили из квартиры". Не спрятан ли в этом персонаже печальный автопортрет Чивера, каким он видел себя? Постоянно "выселяемым", вытесняемым из мира за то, что не умел подавлять в себе нормально общечеловеческое и тем самым превращался в "нарушителя мира и спокойствия"?
Джером Сэлинджер (1919–2010)
БАС: Начиная разговор об авторе романа "Над пропастью во ржи", мы оказываемся сразу перед двумя загадками. Одна — всемирная неувядающая слава подростка по имени Холден Колфилд. Другая — уход знаменитого писателя на вершине успеха в добровольное отшельничество. О чём молчал сорок лет Джерри Сэлинджер?
ТЕНОР: Приподнять завесу над первой загадкой мы можем только одним способом: вспомнив наши собственные переживания от прочтения романа. Сколько было вам, когда он попал вам в руки?
БАС: Что-то около шестнадцати — самый подходящий или, наоборот, самый опасный возраст для чтения этой книги. Как и всякий подросток, я рос окружённый частоколом из тысячи "ты должен". Ты должен учиться, должен трудиться, должен уважать и слушаться старших, должен помогать товарищам, должен быть правдивым, ответственным, отзывчивым на чужую беду, должен воздерживаться от сквернословия, нечестных поступков, греховных помыслов. И вдруг передо мной возникает очаровательный персонаж, который опрокидывает все эти "должен", вырывается на волю. Он мой ровесник, но при этом плюёт на учёбу, ни в грош не ставит старших, напивается, ругается, врёт по нужде и без нужды, подводит товарищей, издевается над ними, "прелюбодействует в сердце своём" с каждой встреченной девицей, но при этом зачаровывает и обезоруживает тебя своей бесстрашной и неизменной искренностью своих чувств и порывов.
ТЕНОР: Я тоже прочёл роман ещё в школьные годы. Вспоминаю, что моё счастливое волнение могло бы выразиться возгласом: "Какой чудесный друг появился у меня!". Да, слово "ненавижу" мелькает чуть ли не на каждой странице, убийственные стрелы сарказма и презрения Холдена летят во все стороны — но только не в меня. Ведь пока он делился своим гневом и раздражением со мной, оказывал доверие мне, я оказывался как бы его пощажённым избранником, тем единственным, в кого стрелы не летели. Нет, никогда ещё не было у меня такого чувствительного, такого яркого, такого смелого, такого искреннего, такого измученного, такого небанального друга.
БАС: Непослушание предшественников Холдена, например Тома Сойера или Гека Финна, — совсем другого рода. Те пускались на свои шалости, зная, что их осудят и накажут, но у них и мысли не было восстать против самих правил, по которым их подвергнут осуждению. Любой подросток устаёт выступать в роли обвиняемого с утра до вечера. И вдруг появляется Холден и как бы предлагает — или демонстрирует своим примером — возможность упоительной смены ролей: можно повернуть доску и стать обвинителем! Мир взрослых переполнен фальшью, притворством и лицемерием. Они давят на нас заповедями добра и порядочности и не хотят видеть, как низко сами они стоят на другой, более важной шкале. Вершина этой шкалы устремлена ко всему талантливому и неподдельному, а низ тонет в болоте бездарного и фальшивого. Оказаться в этом болоте, сделаться "фони" — вот самое страшное, что только может случиться с человеком. И только ты будешь судьёй того, кто "фони", а кто — нет.
ТЕНОР: Путей в это болото — миллион. В нём оказывается не только ханжа-оратор, призывающий школьников молиться день напролёт и мысленно взывать к Христу каждую минуту, даже за рулём автомобиля; и не только интеллектуал, объясняющий Холдену, что он взял в качестве новой любовницы китаянку лишь потому, что ему близка восточная философия; и не только три провинциалки, приехавшие в Нью-Йорк с мечтой увидеть вживе какую-нибудь кино-звезду. Нет — и замечательный пианист Эрни, который не может скрыть того, что он знает, как хорошо он играет; и превосходные актёры Ланты и Лоуренс Оливье, повинные в том же грехе; и талантливый писатель Хемингуэй, находящий что-то доблестное в поведении солдата, когда на самом деле война — это просто кровавая мясорубка, в которой исчезает всё достойное и человечное, в которой нечем восхищаться.
БАС: Философ Кьеркегор в своей книге "Или — или" описал два способа отношения к жизни: можно выбрать либо этическую шкалу суждений о поступках — своих и чужих, либо эстетическую. И Холден, и его создатель явно выбрали эстетическую. Её главное преимущество и привлекательность для миллионов: она избавляет от мук раскаяния. Ни Сэлинджер, ни Холден ни разу не выражают сожалений о содеянном ими. Потерял в метро всё снаряжение своей фехтовальной команды — плевать, ничего другого эти типы не заслуживают; провёл с сестрёнкой час в обувном магазине, заставляя для потехи взрослого продавца без конца примерять ей ботинки с длинной шнуровкой, — отлично развлеклись; разбудил всё общежитие, завопив ночью в коридоре "кретины!" — так им и надо.
ТЕНОР: Роман "Над пропастью во ржи" был опубликован в 1951 году. Но работал над ним Сэлинджер больше десяти лет. Листки с первыми набросками были в его ранце, когда он в июне 1944 года, вместе с 12-ым пехотным полком штурмовал немецкие позиции в Нормандии. Имя Холден Колфилд встречается уже в раннем рассказе "Последний день последней увольнительной". В нём в уста главного героя, Джона Глэдуоллера по кличке Бэйб, вложена настоящая декларация, отражающая отношение Сэлинджера к войне: "В эту войну я верю… Верю, что надо убивать фашистов и японцев, потому что другого способа остановить их я не знаю… Но моральный долг всех мужчин, кто сражался или будет сражаться в этой войне, — потом не раскрывать рта, никогда ни одним словом не обмолвиться о ней… Если все мы примемся разглагольствовать о героизме и об окопных вшах, плавающих в лужах крови, тогда будущие поколения снова будут обречены на новых гитлеров".
БАС: И Сэлинджер выполнил этот завет. Кажется, только в одном его рассказе — "Солдат во Франции" — действие происходит в окопах, да и то — в момент затишья. Во всех других мы сталкиваемся либо с военными на отдыхе, либо с их воспоминаниями о каких-то малозначительных эпизодах, связанных с военной службой. В произведениях Сэлинджера нет стрельбы, нет бомбёжек, нет артобстрелов. Но, видимо, ему довелось хлебнуть и того, и другого, и третьего. К концу лета 1944 года потери его полка составили 70 %. Сам он отделался травмами, сломанным носом, частичной глухотой, измочаленными нервами. Летом 1945 года ему пришлось лечь в военный госпиталь в Германии с диагнозом: психический срыв в результате боевого переутомления.
ТЕНОР: Многое указывает на то, что увиденное Сэлинджером на войне и в освобождённых концлагерях произвело в нём настоящий душевный переворот. Его переписка с друзьями и родственниками в Америке, до тех пор весьма активная, почти прекратилась осенью 1945 года. Он не воспользовался демобилизацией для того, чтобы вернуться домой, а остался работать в контрразведке в качестве штатского сотрудника. В его обязанности входило разыскивать бывших нацистских чиновников и офицеров, арестовывать их и вести допросы. Только на территории Германии его 970-ый отдел задержал 120 тысяч подозреваемых, из которых 1700 были признаны военными преступниками, ответственными за уничтожение узников концлагерей.
БАС: Этой же осенью случилось что-то невероятное и необъяснимое: Сэлинджер женился на арестованной нацистке, с которой познакомился во время допроса. Впоследствии он сумел набросить на этот эпизод такой плотный покров тайны, какому могли бы позавидовать сталинские историки, вычёркивавшие имена казнённых из памяти людей. Биографам удалось по крохам собрать обрывочную информацию об этой женщине. Её звали Сильвия Велтер, она была ровесницей Сэлинджера. По профессии — врач-офтальмолог. Образованная, страстная, знала четыре языка. Разделяла взгляды Гитлера на евреев. Американским военнослужащим не разрешалось жениться на немках, но Сэлинджер каким-то образом устроил Сильвии французский паспорт. Молодожёны поселились в доме в окрестностях Нюренберга, завели автомобиль и собаку. В апреле 1946 года срок контракта Сэлинджера кончился, и он вернулся в Америку с женой. Они попытались жить в квартире родителей, но отношения между еврейской свекровью и немецкой невесткой сразу обострились. Через полтора месяца Сильвия вернулась в Европу и подала на развод. С тех пор имя первой жены в семье не упоминалось.
ТЕНОР: В предвоенные годы у Сэлинджера был серьёзный роман с дочерью знаменитого драматурга Юджина О'Нила. В свои шестнадцать лет Уна О'Нил была ослепительно хороша, полна живости и очарования. После призыва в армию, находясь на военной базе в Джорджии, Сэлинджер писал ей пламенные письма, длиной в десять-пятнадцать страниц. Но для юной красавицы бумажных нежностей было мало. Про неё говорили: "Уна без памяти влюблена в Уну". Вскоре она уехала в Голливуд, где у неё запылал роман с Чарли Чаплиным, который был на 36 лет старше неё. Вопреки протестам отца, невзирая на горе Сэлинджера, она вышла замуж за знаменитого артиста и прожила с ним до самой его смерти, родив ему восьмерых детей.
БАС: Возможно, это любовное разочарование оставило сердце Сэлинджера опустошённым и жаждущим новой любви. Возможно, этот душевный настрой способствовал тому, что он так неосмотрительно женился на женщине, ненавидевшей евреев. Но мне мерещится и другая причина этого странного выбора. Все последующие связи Сэлинджера с женщинами — брачные и внебрачные — имели одну и ту же черту: он требовал от ни