БАС: Среди сюжетных конструкций, используемых Ротом, нередко повторяется одна, которой подошло бы название "а что если?". Она не раз использовалась и в мировой классике. "А что если человек превратится в нос?" — и Гоголь придумывает своего майора Ковалёва. У Кафки — "а что если человек превратится в жука?". То же самое и у Филипа Рота: "А что если профессор литературы превратится в гигантскую женскую грудь?" (роман "Грудь", 1972); "а что если Анна Франк не погибла в немецком концлагере?" ("Литературный негр", 1979); "а что было бы, если бы в 1940 году президентом был избран Чарльз Линдберг?" ("Заговор против Америки", 2004). В этот же ряд можно поставить и роман "Людское клеймо" (2000): "а что если в негритянской семье родится мальчик с белой кожей?".
ТЕНОР: Примечательно, что никто из персонажей этого романа не задаётся естественным вопросом: "А не было ли у матери героя, Колмана Силка, связи с белым мужчиной?". Нет, миссис Силк, чёрная медсестра в большой больнице, по замыслу автора, — женщина слишком достойная и любящая своего мужа, она должна остаться выше таких подозрений. Двое других детей у неё родились чёрными, а Колман Брутус родился белым, видимо, в результате каких-то генных перетурбаций, возможно, связанных с недостойным поведением белых плантаторов в далёком прошлом.
БАС: Как и сам Филип Рот, в юности страстно отдававшийся бейзболу, как и еврейский подросток "Швед" в романе "Американская пастораль", чёрно-белый подросток Колман был талантливым спортсменом, его победы на ринге возносили его над сверстниками. И в какой-то момент его страсть побеждать подтолкнула его на попытку победить судьбу: при поступлении на военную службу, заполняя анкету, в графе "раса" он написал "белый".
ТЕНОР: Однако обо всём этом читатель узнаёт лишь где-то в середине романа. На первых страницах перед нами — пожилой профессор античной литературы в небольшом колледже, вдовец, имеющий четырёх взлослых детей, живущий одиноко в своём загородном доме. Своё происхождение он успешно скрывал ото всех, включая членов своей семьи, в течение сорока лет.
БАС: После долгой и успешной карьеры, поднявшей его на пост декана, ему довелось пережить унизительный скандал: коллеги, рьяно отстаивающие правила политической корректности, перетолковали невинное замечание, обронённое им перед студентами, как расистское и требовали, чтобы он принёс извинения. Возмущённый несправедливостью профессор Силк увольняется из колледжа и собирается написать разоблачительную книгу о происшедшем. За помощью он обращается к живущему неподалёку писателю, которого зовут — как? Конечно, Натан Зукерман.
ТЕНОР: Между двумя стариками возникает дружба, и вскоре Колман Силк сознаётся Натану, что на восьмом десятке у него загорелся роман с уборщицей вдвое моложе него. Фаня Фарли — ещё один вариант того типажа в творчестве Филипа Рота, который мы договорились обозначать словом ДУМ (девушка, униженная мужчинами). Ей было восемь лет, когда богатый и властный отчим начал использовать её для сексуальных утех. В четырнадцать она убежала из дома и скиталась по стране, пока не вышла замуж за ветерана вьетнамской войны. Он оказался жестоким пьяницей, избивал её по любому поводу. Она развелась с ним, забрав двоих детей, но он продолжал преследовать её, хотя суд наложил на него запрет приближаться к бывшей жене. В довершение всех несчастий её жильё загорелось, и дети погибли, задохнувшись в дыму.
БАС: Рот мог бы назвать свой роман "Гроздья гнева", если бы Стейнбек не использовал это название раньше. А о гневе, переходящем в ярость, "сердитый писатель" Рот знает всё и умеет воссоздавать его с богатейшими оттенками. Колман Силк полон гнева на своих коллег по академическому миру, отказавшихся расслышать прямой смысл произнесённых им слов и исказивших его ради отстаивания своих псевдо-либеральных идей. Его старший брат полон гнева на Колмана за то, что он притворился белым, порвал со своей чёрной семьёй, лишил обожавшую его мать возможности узнать её белых внуков. Фаня Фарли полна презрительного гнева на свою горькую судьбу и мужчин, попадавшихся ей на пути. Но страшнее всех разгневан её бывший муж, Лестер Фарли.
ТЕНОР: Впечатления и опыт вьетнамской войны, казалось, выжгли в этом человеке всякую тень доброты и способности к состраданию. Друзья-ветераны пытаются помочь ему вернуться в нормальное состояние, приглашают принять участие в совместной встрече, происходящей в китайском ресторане. Но один вид азиатских лиц приводит его в такую ярость, что друзья просят официантов не приближаться к их столику, сами приносят блюда из кухни. Лес Фарли выписан с таким мастерством, что его можно причислить к череде масок-автопортретов Филипа Рота. Он — маска гнева. По роману был поставлен отличный фильм с участием Энтони Хопкинса и Николь Кидман, но сильнее всех врезается в память зрителей Эд Харрис, сыгравший Леса Фарли.
БАС: Тот факт, что Колман Силк преподаёт античную литературу, позволяет Роту использовать аллюзии к греческим трагедиям. Упоминание гнева Ахилла, ярости Филоктета, безумия Аякса, мести Медеи кажутся уместными на фоне разворачивающейся драмы. В конце обуреваемый ревностью Лес Фарли убивает Колмана и Фаню. Он подстраивает аварию их автомобиля так умело, что не оставляет никаких улик для полиции. Лишь Натан Зукерман догадывается о том, что произошло на самом деле, но доказательств у него нет.
ТЕНОР: Три романа, составляющие "Американскую трилогию", вернули Филипу Роту признание читателей и критиков. Посыпались награды, призы, почётные звания. "Американская пастораль" была удостоена Пулитцеровской премии, "Людское клеймо" получило Британскую премию Смита за лучшую книгу года. На доме, в котором Рот рос в Ньюарке, теперь установлена памятная доска, его именем названа улица. Есть общество поклонников Филипа Рота и журнал, освещающий его творчество. Недавно вышла однотомная энциклопедия, посвящённая исключительно Филипу Роту и его творчеству, содержащая подробное описание его произведений, библиографию, хронологию жизни, перечень статей о нём.
БАС: В 2006 году "Нью-Йорк Таймс Бук Ревью" разослала письмо двумстам видным писателям, критикам, редакторам, прося их назвать одну самую лучшую книгу, опубликованную за последние двадцать пять лет. Среди двадцати двух наименований, получивших наибольшее число голосов, оказалось шесть романов Филипа Рота.
ТЕНОР: Конечно, не умолкали и голоса тех, кто был недоволен писателем. Серия коротких романов, написанных им в первую декаду 21-го века, действительно, варьирует снова и снова поднадоевшие темы эроса, болезней, творческого бессилия, приближающейся смерти. Снова перед нами проходят любовные треугольники, снова подробные описания того, как и что именно проделывают друг с другом в кровати две женщины и один мужчина. Так пишут не для читателя, так пишут, чтобы возбудить и потешить самого себя.
БАС: Безжалостная и проницательная Мичико Какутани в своей рецензии на роман "Умирающий зверь" (2001) писала: "Автор манипулирует персонажами как режиссёр, заставляя их иллюстрировать одни и те же философские идеи: что эрос, как и искусство, может быть использован в качестве иллюзорного барьера против смерти; что радостные надежды на счастье впереди слишком часто разбиваются о жестокую реальность; что порыв к свободе часто чреват не только утратами, но и новой неволей".
ТЕНОР: И вдруг, точно спортсмен в марафонском забеге, нашедший новый запас сил на последнем километре дистанции, в 2010 году Филип Рот выпускает свой 31-ый роман "Немезида", в котором его талант снова заблистал, как полвека назад. 1944 год, война в разгаре, но герой, Баки Кантор, не взят в армию из-за плохого зрения. Он работает со школьниками на городских спортивных площадках. И в его жизнь вторгается враг не менее страшный, чем нацисты и японцы: в Нью-Джерси началась новая эпидемия полиомелита. Вакцина ещё не открыта, и его ученики гибнут один за другим. Он ухаживает за ними, утешает семьи, а потом заболевает и сам. Простая и страшная драма воссоздана с таким мастерством и достоинством, что невольно вспоминается "Чума" Альбера Камю.
БАС: Думаю, этот роман займёт в творчестве Филипа Рота такое же место, какое занимает в творчестве Хемингуэя "Старик и море": чуть в стороне и выше остального. Впервые мы видим у него героя, для которого безопасность и благополучие других важнее его собственных вожделений и амбиций. Однако и ему присуща черта, пронизывающая жизнь самого Рота и многих его персонажей: уверенность, что он умеет отличать правильное поведение от неправильного, что на свете есть некий неписанный кодекс, по которому можно отличать достойные поступки от недостойных. Баки Кантор выжил, но остался инвалидом. Девушка, с которой у него был роман, клянётся, что продолжает любить его всем сердцем, умоляет не губить их чувство, жениться на ней. Но Баки считает, что было бы нечестно обременить собой возлюбленную на всю оставшуюся жизнь, и отказывет ей.
ТЕНОР: Искусство немыслимо без прикосновения к тайне бытия. Особенность творчества Рота, мне кажется, состоит в том, что эта тайна присутствует в нём негативно: мы ощущаем её через ужас, испытываемый автором перед ней, через отталкивание от неё, через отчаянные попытки подменить Тайну загадками. Загадочная смена масок, загадочные переносы героев во времени и пространстве, непредсказуемые скачки и смены эротических отношений, загадочные недуги и неуверенные попытки бороться с ними — всё это необходимо Роту для того, чтобы не остаться лицом к лицу с простым кошмаром Небытия. И толпы критиков и литературоведов с готовностью включаются в предложенную им погоню за разгадками, погружаясь в то, что писатель Герман Гессе назвал "Игрой в бисер".
БАС: Готов согласиться с вами. Хочу лишь отметить, что своим духовным исканиям Филип Рот предавался с искренней страстью, не боясь нарушать барьеры и запреты своей эпохи. Его можно сравнить со спелеологом, спускавшимся в самые тёмные пещеры человеческого бытия и не боявшегося вопить оттуда об опасных змеях и ящерах, скрывающихся за туманом приличий. Даже если будущие поколения читателей найдут его искания бесплодными, они останутся важной метой на карте духовных плаваний. Ведь в истории географических открытий мы ценим не только тех первопроходцев, которые открыли нам цветущие острова и континенты, но и тех, кто оставил на картах спасительные пометки: мель, рифы, водоворот, подводный вулкан, цунами. Да, уже из истории Фауста мы узнали, что в упоённом собой эгоизме найти спасение невозможно. Но когда мы видим перед собой нашего современника, снова погрузившегося в эту пещеру и прошедшего весь извилистый путь до грани безумия и самоубийства, — это убеждает сильнее, чем стихи Гёте и музыка Гуно.