– Она была очень красива, эта твоя… компьютерная женщина, да? Лучше чем я?
– Она была так себе, с тобой не сравнить! И, к тому же, страшная зануда, – слукавил Герман. – И вообще. Она была примитивной голограммой, к тому же управляемой Суперкомом моего корабля. Я ее сделал от скуки, ну и еще кое для чего… И знаешь, Пигмалион из меня получился никудышный. Голограмма все время выходила из строя и к тому же все путала. В общем, я совсем не жалею о том, что в итоге мне пришлось ее стереть из памяти Суперкома…
Герман разошелся ни на шутку, сам начиная верить во всю ту откровенную ложь, которую он так непринужденно излагал девушке.
Но ОНА, похоже, ему верила. По крайней мере черты лица ее смягчились, на губах проступила чуть заметная улыбка и в томных темно- карих глазах заискрился жизнерадостный огонек.
Герман облегченно вздохнул и поспешил перевести свою исповедь в другое русло.
Он рассказал ЕЙ все. Все, что случилось в его жизни с момента их расставания. Он рассказал ей про мятеж «Рыцарей Свободы» и про свою, далеко не последнюю, роль в нем. Про потерю друзей и последовавшее вслед за этим крушение его карьеры. Про вынесенный ему Верховным Трибуналом Лиги Наций смертный приговор и свою печальную «одиссею» на Плутонианских титановых рудниках. Про его возвращение к пилотской деятельности и неожиданную амнистию. Про огненно-золотистые рассветы на Эльдорадо и пурпурные джунгли Эдема. Про двенадцатого марсианского сфинкса и беспросветные туманы Венеры. Про бесшабашных лунных контрабандистов и отчаянных головорезов Североафриканского Иностранного Легиона. Про грязно-серые доки, ангары и форпосты спутников Юпитера и злополучную сволочь Пикеринга.
Девушка слушала его затаив дыхание. Время от времени он бледнела, крепко сжимая своими изящными пальчиками его руку и испуганно заглядывая ему в глаза.
Когда Герман дошел в своем рассказе до своей миссии на «Иуде», он неожиданно помрачнел и остановился на полуслове.
Его терзали сомнения и он никак не мог собраться с духом.
– Знаешь, дорогая моя, – наконец произнес он. – Пожалуй это все. Последний рейс моего транспортника был мало чем примечателен. И вот я оказался здесь, пред тобой. И впереди у нас целая Вечность. Если, конечно, я все правильно понял?!
Девушка понимающе кивнула и, чуть помедлив, добавила:
– Мне тоже есть что тебе рассказать. Но…, – она загадочно улыбнулась, прежде чем продолжить. – Я этого не буду делать.
Герман с наигранным безразличием пожал плечами, но не проронил в ответ ни слова.
Ему, конечно, было не очень приятно то, «что», и, главное, «как» она сказала. Но, несмотря на свой от природы буйный темперамент, он ни за что на свете не решился открыто выразить свое недовольство.
ОНА была для него слишком дорога. Слишком. И он искренне боялся ЕЕ обидеть. Боялся, быть может первый раз в жизни. Боялся, и не мог ничего с собой поделать.
Никогда раньше он не испытывал этого чувства. Страх был чужд всему его естеству. И это не было пустым бахвальством. Скорее напротив. Этот качество его характера, в реальности и объективности которого он сам никогда не сомневался, было тем единственным, с чем он бессилен был что-либо поделать.
– Нет, подожди, ты меня неправильно понял, милый, – вырвал Германа из бездны раздумий разгоряченный голос девушки. – Мне нечего от тебя скрывать. Как раз напротив. Я хочу, чтобы ты знал обо мне даже больше, чем ты думаешь. Я хочу подарить тебе не просто мой мир, а нечто большее. Ты себе даже не представляешь…
Герман ЕЕ уже не слушал. Он чувствовал себя полным идиотом и толстокожей, самоуверенной и ко всему безучастной скотиной.
Как он только мог так о ней подумать? Кто дал ему на это право? И главное, на каком основании?
Герман до крови прикусил губу и на его ресницах предательски блеснули слезы отчаяния и презрения к самому себе.
Он резко отвернулся в сторону и прикрыл лицо руками.
Тягостно потянулись минуты, жадно подминая под себя энергию и пространство.
Часть втораяЖизнь, которую можно и нужно прожить дважды
Глава восьмаяДом, которого не может не быть
Когда к Герману снова вернулось привычное самообладание, он осторожно приоткрыл глаза.
Его окружал совершенно другой мир.
Белоснежные купола и небоскребы Юниаполиса таяли прямо на его глазах. Благоухающий парк, деревья, скамейки, фонтан, зеленая трава и, наконец, ЕЕ озабоченное личико – все это неожиданно вспыхнуло и, как по мановению волшебной палочки, разлетелось фейерверком хрустальных осколков.
Новый мир был действительно другим. И в то же время до боли знакомым.
Хотя Герман готов был поклясться на чем угодно, что видел все это впервые.
И эти милые сердцу цветочные клубы. И густой зеленый кустарник. И большого добродушного пса, суетливо путающегося у него под ногами. И просторную, заросшую плющом и диким виноградом веранду. И большой круглый стол, заботливо накрытый белоснежной скатертью и заставленный изящной стеклянной утварью. И собравшихся за этим столом людей, с искренней любовью и нежностью бросающих в его сторону взгляды. И даже роскошный представительский гравикар, безжизненно застывший у самого крыльца его дома…
Его дома?
Германа передернуло, и он растерянно забегал глазами по лицам своих близких и родственников.
Но ведь у него никогда не было ДОМА?!
Его отец и мать погибли в самом начале Восточной компании. Герману тогда только-только исполнилось два года. И Военный Совет европейских союзников не придумал ничего лучшего, кроме как отправить его, сына легендарного разведчика «Ветра», в одну из своих мирных колоний на Марсе.
Потом был военный интернат, Летная школа и беспрецедентный триумф «Падших ангелов» на Южном фронте. Были бесконечные боевые вылеты и объятые пламенем города в прицеле его «суперфайтера». Были искаженные гримасой ужаса и боли лица противников и их ни в чем не повинных сограждан. Был удушливый и пьяный туман полковой кают компании. Была горечь от поражений и сладостный миг победы.
Но ничего похожего на то, что сейчас его окружало, безусловно, не было. Да и в принципе не могло быть.
Между тем, широкоплечий, с открытым лицом и грустными глазами мужчина, медленно поднялся со своего места за столом и приветливо потрепал Германа по голове.
– Ну, дочурка, – ласково произнес он. – Будь умницей и не огорчай маму. У твоего папы очень много дел. Я постараюсь вернутся пораньше и мы с тобой обязательно пойдем на пруд. Как я и обещал. Ну, не скучай.
– Как же так, Володечка, – перебила его статная, русоволосая женщина, которую Герман считал сейчас почему-то своей матерью. – У тебя же сегодня выходной. Ты же обещал побыть с нами. За последние месяцы мы с Настенькой видим тебя все реже и реже. С тобой что-то происходит.
– Извини дорогая, – нежно целуя ее в щеку, сказал отец. – Но это происходит не со мной. Это происходит с миром. Ты же знаешь, мой последний эксперимент с D-полем закончился не совсем так, как мы все рассчитывали. А американцы нас постоянно торопят. Похоже, у них что-то происходит. Что-то очень тревожное и плохое. Но не будем об этом при дочке. Ей об этом еще рано думать. Мне пора.
Мужчина сбежал вниз по лестнице и, громко хлопнув дверью, исчез в чреве своего служебного гравикара.
Машина заурчала и резко тронулась с места.
– Ну вот, папа опять нас оставил одних. Ох уж эта его работа, – грустно произнесла «мать» Германа, убирая со стола пузатый кофейник и тарелки со снедью.
– Папа хороший! – обиженно отозвался Герман, пытаясь помочь своей матери убрать со стола.
– Не надо, Настенька! Я управлюсь сама! – решительно остановила его та. – Займись-ка лучше своими стереокнижками и компьютером. Осенью тебе в школу, а ты еще так мало всего знаешь. Мы с папой не хотим за тебя краснеть перед твоими будущими учителями и одноклассниками.
– Не хочу заниматься компьютером без папы! – закапризничал Герман. – Он все так хорошо объясняет… А без него мне ничего не понятно. И скучно. И вообще, я хочу, чтобы мы пошли в лес – за грибами и за ягодами.
– Ну-ка, брось все эти свои штучки, – строго посмотрев на Германа, произнесла женщина. – В лес мы всегда еще успеем сходить. А пока, займись тем, чем я тебе сказала. Ты же только что обещала отцу меня не огорчать.
Герман поморщился, но не решился доводить ситуацию до скандала. Обиженно фыркнув и демонстративно вскинув голову, он сорвался с места, быстро преодолел лестницу на второй этаж и, наконец, оказался в своей «детской».
В комнате было немножко душно, хотя и не жарко.
Герман с видом полноправного хозяина плюхнулся в свое любимое кресло, как всегда до неприличия мягкое и гостеприимное, и глубоко задумался.
Вообще-то, если быть очень честным, учиться ему нравилось. Даже больше чем возиться с куклами, играть в «салочки» с соседскими мальчишками, беззаботно нежиться в ласковых лучах солнца или даже путешествовать вместе с отцом по разным экзотическим уголкам и весям окружающего его мира.
В отличие от подавляющего большинства сверстников, его неудержимо влекло ко всему новому и пока им еще непознанному. Ко всему тому, о чем знали взрослые, и о чем ему самому только предстояло узнать.
Но больше всего ему нравилось самостоятельно находить ответы на вопросы, в которых путались даже они.
Таких вопросов было великое множество. И с каждым днем их становилось все больше.
Среди них были и такие как:» Почему светит и греет солнце? Почему, когда тебя обнимает отец, тебе беззаботно и радостно. А когда он сердится, тебе хочется плакать и провалится сквозь? Почему трава зеленая, а небо голубое? Почему его любимый пес Сократ при их встрече дружелюбно виляет хвостом, но не разговаривает?…»
Но были среди этих вопросов и более серьезные: «Почему, когда они ездили вместе с отцом на Средиземное море и случайно заглянули в исторический музей, там было так много незнакомых ему вещей и предметов? Да сам музей был не похож на их собственный дом. Почему?»