Тем более, что вкусно поесть он всегда любил. Хотя и старался всеми силами скрыть эту свою слабость от окружающих.
Грыва и девушка от него не отставали.
Чувство голода, похоже, им тоже было не чуждо. Даже несмотря на природную скромность и изысканные манеры девушки, и неподражаемую рассеянность и безалаберность кибернисиста.
Насытившись, Герман откинулся на спину и, неожиданно для себя, обратился к Грыве:
– Я, конечно, понимаю, что моя просьба может прозвучать несколько неожиданно, или даже бестактно, – развязно произнес он, чуть заметно краснея. – Но вот в эту самую минуту я бы не отказался от ароматной сигары и рюмочки любого крепкого алкогольного напитка.
Грыва в ответ улыбнулся и понимающе кивнул.
Девушка, напротив, возмущенно вскинула брови и демонстративно отвернулась в сторону.
– Делайте что хотите, – раздраженно бросила она через плечо в адрес мужчин и принялась с наигранным любопытством разглядывать кибернетическую кунсткамеру Грывы.
Герман, не скрывая своей радости, громко щелкнул пальцами и в нетерпении уставился на кибернисиста.
Тот вновь забегал пальцами по своему всемогущему пульту и уже через минуту они оба потягивали из стеклянных бокалов старинный коньяк и с наслаждением попыхивали сигарами.
Немного расслабившись и почувствовав в своих жилах пьянящую негу, Герман первым прервал молчание и, как бы невзначай, произнес:
– А, вообще-то, мне здесь уже начинает нравиться. Покой и безмолвие – в этом что-то есть. Почему я об этом сам никогда не думал всерьез? Это же так просто?!
Грыва с готовностью кивнул, делая очередной глоток из своего бокала и расплываясь в сладострастной улыбке.
– Однако, – неожиданно спохватился Герман. – Дорогой мой Апонас Никитович, вы кажется обещали нас познакомить с вашим молчаливым другом. Почему его с нами нет?! Он не любит чужих компаний или…?!
– Вот именно «или»! – перебил его Грыва, усмехаясь. – Он просто еще не знает что такое обычное человеческое общение. Не говоря уже о том, чтобы вообще можно было что-то любить, а что-то нет. Я еще не успел его этому научить.
– Вот я и поймал вас на слове, дорогой Апонас Никитович, – вырвался у Германа возглас победного ликования. – Значит, он все-таки робот?! Ну признайтесь, ведь дело обстоит именно так? Ведь это только роботы, пусть даже очень совершенные, не способны испытывать чувств. Или я ошибаюсь?
– Некоторые люди тоже на это не способны! – раздраженно заметила девушка и тут же поспешила вновь вернуться к созерцанию машин.
Герман фыркнул, вполне справедливо принимая ее фразу на свой счет, и уже собрался потребовать от девушки объяснений, но Грыва его опередил.
– Вот именно, что вы ошибаетесь. – произнес он невозмутимо, но твердо. – Гома не машина. И даже, если хотите, не киборг. Хотя, если честно, кое-что в его происхождении и имеет технократические корни. Но только в отношении его прошлого, но, отнюдь не настоящего и будущего. Гома, в общем, даже более живой, чем мы все. Потому что в его сознании нет и не может быть стереотипов. Потому что он не способен ни в чем сомневаться, и, уж тем более совершать умышленные ошибки. В чем-то он даже совершеннее, чем я сам. Хотя бы в том, что у него нет слабостей и никому не нужных привычек. Гома – это моя мечта. Именно то существо, к которому я стремился всю свою жизнь. И вот теперь я могу смело упиваться своим триумфом. Ну, а то, что в его организме нет ни капли белкового вещества, разве это показатель того, что он обделен жизненной силой и энергией? Вон, у известных науке «плазмоидов» тоже не бывает аминокислотной структуры, но ведь никто же не ставит под сомнение тот факт, что они такие же живые существа, как и мы. Они также способны думать, чувствовать, создавать себе подобных и преобразовывать Природу. Вы не согласны?! Тогда, что такое, по-вашему, жизнь вообще? Вот вы можете мне ответить на этот вопрос, молодые люди. Прямо сейчас, как можно лаконичнее и убедительнее?
– Конечно, – быстро ответила девушка. – Жизнь, это когда ты кого-то любишь, а этот кто-то отвечает тебе взаимностью.
– Нет, совсем не так, то есть… – вначале уверенно, а затем, поймав на себе встревоженный взгляд девушки, перебил ЕЕ Герман. – То есть так, конечно, но это не главное. По моему, жизнь – это прежде всего ответственность. Ответственность за себя и свои поступки. Ответственность перед самим собой и самой природой. А еще, наверное, твоя собственная индивидуальность, неповторимость и значимость. Что-то вроде чувства незаменимости, как ни высокопарно это звучит. Это, когда только ты один вправе всегда принимать решения и отвечать за них по полной форме. Это, когда ты способен сделать нечто такое, что никто до тебя ранее не делал и после уже не сможет тебя повторить. Это, когда ты на самом деле чувствуешь, что будущее зависит от тебя самого… Ну, и разумеется, от других. Таких же, как ты сам. А иначе?! Зачем такая жизнь, банальная и повторяющаяся, кому-то нужна? Жизнь, в которой каждое утро восходит солнце, а каждый вечер луна. Жизнь, в которой все неизменно, незыблемо и всем давно знакомо. Именно так, Апонас Никитович. Это все, что я думаю о жизни. А вот ваш Гома, например, способен рисковать чем-то или во имя чего-то? Особенно, если этот риск ничем не оправдан и может быть для него губительным?
– А зачем? Зачем ему рисковать? И, главное, во имя чего? Ведь он просто исследователь, наблюдатель, а не авантюрист до мозга костей, как вы? Он ищет истину, а не испытывает судьбу. Он всегда идет по кратчайшей дороге к намеченной цели. А не блуждает вокруг да около, предаваясь своим инстинктам и безудержному легкомыслию. – Грыва побагровел, отчаянно защищая свое творение.
И вся его самоотверженность и твердость в отстаивании своих идеалов не могли не вызвать у Германа заслуженного восхищения.
Герман знал, что может без особого труда положить на обе лопатки кибернисиста. В переносном смысле, конечно.
Он знал, что ему ответить.
Ведь на его стороне была вся тысячелетняя история земного человечества. История, в которой поиск истины неизменно соседствовал с подлостью. История, в которой безупречные мудрецы в своем стремлении к идеалам прокладывали дорогу кровожадным и безжалостным правителям. История, в которой человеческий гений раз за разом ввергал в пучину войн и страданий целые народы и даже цивилизации. История, в которой те, кто ни в чем не сомневался и считал все свои поступки безошибочными, тут же спешили превратить своих оппонентов в рабов или даже стереть с лица Земли. И, надо признать, это им всегда удавалось.
Но была еще и другая история.
История человеческих страстей и, на первый взгляд, беспочвенного безумства. История поэтов, зодчих и живописцев. История странников в мире гармонии и красоты. История тех, кому были чужды власть и могущество, благополучие и покой, строгие законы и всеобщее сытое равенство.
Герман хорошо знал и эту, вторую историю.
Она была ему, быть может, также близка и понятна как первая. Но, в отличии от первой, эта история его пугала. Потому что он никогда не был ее частью. Потому что всегда и везде он привык драться. Драться на равных. Драться с теми, кто ненавидит его и потому не заслуживает иного отношения к себе. Драться до последнего, а не до первой крови. Драться, чтобы победить или достойно умереть. А не сдаться в конце концов на милость победителя. Чего уж тут говорить о любви?! Ведь перед ней безоружен даже самый доблестный и искусный воин?!
Так что, если бы Герману пришлось и дальше продолжать этот спор – между истиной, любовью и славой – он не был уверен в том, что действительно сумеет победить. А уж тем более уйти достойно с поля боя.
И хотя он был прав, сотни тысячи раз прав и логичен, что он мог сделать в создавшейся ситуации. Один на один с ЕЕ по-девичьи томными и грустными глазами. С ЕЕ горячим дыханием и нежной белизной кожи. С ЕЕ милой сердцу улыбкой и стройной, беззащитной фигурой.
Ему оставалось только сдаться.
Он уже мысленно был готов к этому, но, какое-то странное чувство, быть может, гордости или самолюбия, в самый последний момент удержало его от позора.
Он просто встал, тряхнул головой и неожиданно для своих спутников произнес:
– В гостях прекрасно, но кажется, нас уже давно ждут совсем в другом месте. Мы немножко засиделись.
Голос его звучал фальшиво, отдавая лукавством и замешательством.
Но почему-то никто из его оппонентов не придал этому особого значения. Напротив, и Грыва, и девушка даже не пытались ему возражать. Они просто поспешили встать вслед за ним и начали усердно приводить в порядок свою одежду.
Герман ловко соскочил с подиума и направился было к выходу из владений Грывы, когда кибенесист остановил его громким возгласом:
– Мой дорогой друг, вы собираетесь покинуть мой дом тем же путем, что в него и пришли?
– Да, а что, есть какие-то сложности в этом? – в свою очередь опешил Герман, резко оборачиваясь в сторону девушки и кибернисиста. – Кто или что может помешать мне это сделать?
– А ты не догадываешься? – не удержалась от соблазна подтрунить над своим возлюбленным девушка. – А как же твои друзья «кадаврики»? Ты думаешь, они уже тебя забыли?
– Она права?! – переведя свой взгляд на кибернесиста, спросил Герман, в нерешительности топчась на месте.
– Боюсь, что все обстоит даже хуже, чем это можно было бы предположить. По моим данным, там на входе в туннель, через который вы пришли, нас ожидает почти все население Технотауна. То есть все те киборги и механизмы, которых я к этому моменту успел создать. Они просто стоят и с нетерпением ждут с вами встречи.
– То есть?! – помрачнел Герман, в раздражении морща нос. – Неужели я уже так сильно успел обидеть ваших киборгов, что они ждут не дождутся расправы со мной. Вы же говорили, что они совсем безобидны и, как дети, не помнят зла?!
– Вы меня не поняли, Герман. Хотя, если честно, я сам ничего не понимаю. – смущенно пояснил Грыва. – Никто из моих «кадавриков» не желает вам зла. Напротив, они почему-то посчитали вас своим богом. Быть может, даже более могущественным и почитаемым, чем я сам – их создатель. Вы знаете, я уже двадцать лет занимаюсь кибернетикой и созданием «искусственного интеллекта». Но даже для меня вся эта ситуация фантастична. Я первый раз сталкиваюсь с тем, что машины не просто вас бояться. Они перед вами в буквальном смысле преклоняются и теряют контроль над своими программами. Любое ваше желание – для них закон. Это черт знает что. Так просто не бывает. Это бред, мистика, если хотите. Между пр