Своеобразной — сильной и талантливой — фигурой был Бо- гуслав фон Платен. Он считался специалистом по норвежским вопросам и обладал необыкновенной трудоспособностью, но потом перестал интересоваться политическими делами и полностью сосредоточился на своём любимом детище — Ёта-канале.
Своего двора кронпринц по соображениям экономии не заводил и для представительских целей пользовался услугами двора Карла XIII и королевы Хедвиг Шарлотты, что не могло не понравиться экономным шведам. Как любому новому правителю, Карлу Юхану нужны были свои люди, на которых он смог бы опираться, а опираться он мог тогда лишь на образованную часть общества — дворян, аристократов, военных. Большинство «настоящих» аристократов находилось как раз среди «густавиан- цев», к которым он относился с естественным недоверием. Они были здесь свои, а он — чужак. У них был свой король — Густав IV Адольф, выжидавший своего часа в Швейцарии и имевший законного наследника, своего сына принца Густава. К тому же известие о выборе князя Понте-Корво наследным принцем Швеции в ряде европейских столиц встретили не так уж и доброжелательно, и с этим приходилось считаться.
Впрочем, опасения Бернадота за свою жизнь и династию были несколько преувеличены. Как-то он спросил проработавшего в Швеции много лет испанского посла Морено о том, как ему защититься от подстерегавших его в стране опасностей. Посол ответил:
— Нет ничего проще, сир. Носите галоши. Это самый безопасный способ сохранить жизнь в Швеции.
Некоторое время спустя Карл Юхан был вынужден познакомиться с «густавианцами». Контакты с некоторыми из них оказались плодотворными, у них с принцем возникли взаимные симпатии, как, к примеру, это произошло с представителями старинного рода Брахе. В особенности близка к кронпринцу и вообще к Бернадотам стала графская семья Лёвенхъельмов. Граф Карл, внебрачный сын Карла XIII, стал у Карла Юхана ведущим дипломатом и принимал участие в Венском конгрессе 1814—1815 гг., а его сводный брат Густав стал шведским послом в Париже и находился в дипломатической «обойме» Швеции при четырёх Бернадотах.
Меньше повезло барону Густаву Моритцу Армфельту (1757— 1814), фавориту свергнутого Густава IV Адольфа. Барон был убеждённым «густавианцем», но, познакомившись в 1810 году с Карлом Юханом, сменил взгляды и намеревался честно служить новому королю. Его «подсидели» враги, нашептавшие Карлу Юхану и Карлу XIII, что Армфельт притворяется и что он по- прежнему является приверженцем высланного короля. В конце марта 1811 года барон был выслан из Швеции. Он прибыл в Петербург, вошёл в доверие к русским властям, принял присягу на верность Александру I, оказал ему существенную помощь в устройстве нового Великого княжества Финляндского и даже успел приложить руку к отставке реформатора М.М. Сперанского. Когда в 1812 году Карл Юхан встретился с Александром I в Обу (Турку), в числе советников царя он увидел эмигранта Армфельта, только барон стал теперь русско-финским графом, а позже он стал генерал-губернатором Финляндии.
«Осколком» густавианского режима был и шведский посол в Петербурге Курт фон Стедингк (1746—1837), генерал, участник Шведско-русской войны 1788—1790 годов, посол Швеции при Екатерине II, а потом и при Павле I и Александре I. Отличительной чертой К. Стедингка было то, что он всегда говорил правду. В 1808 году он предупреждал короля Густава IV Адольфа о нецелесообразности войны с Россией, но тот не послушал его, и теперь он выполнял тяжёлую миссию после потери Финляндии представлять Швецию в стране победителей.
Когда свергнутого Густава IV Адольфа пригласили в Петербург, Карл Юхан дал указание Стедингку не допустить этого. Посол ответил, что царь Александр I волен в своих желаниях приглашать к себе кого угодно, тем более Густава IV Адольфа, своего шурина (напомним, что царь и король-эмигрант были женаты на родных сёстрах). Карл Юхан таким ответом возмутился и отозвал Стедингка домой. В Стокгольме Стедингк сумел объясниться с кронпринцем, он проинформировал кронпринца о надвигавшейся войне Франции с Россией и высказал мнение, что в этой войне шансы на победу Наполеона выглядели далеко не блестящими.
Это во многом определило отношение Карла Юхана к Наполеону и к России, а также послужило основой для дальнейшего плодотворного сотрудничества со Стедингком, который в 1813 году в качестве фельдмаршала примет участие в военных действиях в Германии против наполеоновских войск. В 1825 году К. Стедингк будет представлять Швецию на коронации Николая I и станет единственным дипломатом, удостоившимся чести сидеть на торжественном обеде за одним столом с царём. К. Стедингк будет весьма активным до самой смерти: он умрёт на 91-м году жизни, простудившись во время посещения умиравшего другого ветерана шведской политики и дипломатии — Густава Веттерстедта. Стедингк забыл надеть галоши, простудился и заболел. Карл Юхан распорядился объявить в стране 8-дневный траур. В распоряжении по этому поводу король написал: «Закончил свою долгую и славную карьеру уважаемый и заслуженный фельдмаршал граф фон Стедингк, храбрый Нестор, патриарх воинской чести... »
Естественно, Карл Юхан приблизил к себе кузенов Мёрнеров. Лейтенанта Карла Отто Мёрнера наследный принц сделал своим адъютантом, в чьи обязанности входило подавать наследнику трона любимые батистовые носовые платки. Кронпринц быстро произвёл его в полковники, но, несмотря на такую мощную поддержку, «мастеру делать из маршалов королей», в жизни не повезло — мешал взбалмошный характер и дурные наклонности. Он то и дело попадал в долги, кронпринц несколько раз спасал его от долговой тюрьмы, а потом устал и оставил его в покое. Из шведов Карл Юхан приблизил к себе также секретаря Юхана Ульриха, а из норвежцев — Хермана Веделя-Ярлсберга (1779—1840) и адъютанта Юхана Хюбнера фон Хольста.
Поскольку Карл Юхан относился к королю Карлу с большим почтением и пиететом, никаких проблем между ними, за редкими исключениями, не возникало. На заседаниях Государственного совета Карл XIII и кронпринц сидели по торцам большого стола — король за высоким, а кронпринц — напротив него за нижним концом, в то время как государственные советники сидели на табуретах вдоль стола. Большинство дел докладывали статс- секретари — разумеется, по-французски, стоя в течение всего времени обсуждения их вопросов. Кроме министров юстиции и иностранных дел, остальные члены Госсовета департаментов не имели, финансовые вопросы, к примеру, докладывались статс- секретарями финансово-торговой экспедиции. Король смотрел на своего визави с большой благожелательностью, часто закрывал глаза и засыпал. Когда дело было доложено, кронпринц обычно кивал головой, и Его Королевское Величество считало вопрос решённым.
К 12 часам Карл XIII просыпался окончательно и нетерпеливо кивал в сторону двери зала. Дверь открывалась, и лакей на подносе вносил стаканчик ликёра и лёгкую закуску. После этого король считал свои обязанности выполненными и удалялся. «В тогдашней Швеции ощущался большой недостаток в государственных людях — во всяком случае, в зале заседаний правительства, — пишет Л.О. Лагерквист. — Впрочем, это не имело никакого значения, ибо наследный принц не любил, когда ему возражали».
Как-то во время доклада госсоветника и генерала А.-Ф. Шёль- дебранда Карл XIII проснулся и сказал:
Да будет так, как тут нам доложил лейтенант Шёльде- бранд.
Госсоветник умилился: король вспомнил старые времена и своего старого товарища, когда тот был молодым лейтенантом и они вместе маршировали на учениях в Кристианстаде.
Как-то рассматривалось дело об оскорблении чести Его Королевского Величества, подготовленное каким-то усердным лэнс- маном133. Суть вопроса заключалась в том, что какой-то пьяный швед произнёс ужасную фразу: «А хотел я с..ать на Е.К.В. и его указы! » Статс-секретарь, докладывавший дело, очень долго смаковал подробности и клонил его к тому, чтобы примерно наказать хулителя королевской чести. Карл XIII, уставший от затянувшегося доклада, стукнул кулаком по столу и крикнул:
Тихо! С..ть я хотел на этого мужика! Я не желаю больше слушать этого!
Мужика помиловали.
Некоторые проблемы для наследного принца создавала королева Хедвиг Шарлотта, известная своей невоздержанностью и острым язычком, но и с ней Карл Юхан сумел поладить — как и с Софией Магдаленой, вдовой короля Густава III, и Софией Альбертиной, её незамужней сестрой.
Но были дела поважней.
Сразу после принесения Карлом Юханом присяги — 13 ноября 1810 года — из Парижа прибыл курьер и привёз от Наполеона ультиматум: Швеция должна была немедленно, не позже, чем через 5 дней, присоединиться к континентальной блокаде и объявить войну Англии! Уезжая из Франции, Бернадот надеялся, что это требование по отношении к Швеции будет предъявлено не раньше мая 1811 года, но, видимо, Наполеон решил иначе.
Карл Юхан написал императору письмо, но тот на него не ответил. Бонапарт с какими-то там принцами не общался — равными себе он считал королей, да и то не всяких. Император высокомерно объявил, что все вопросы следовало решать через установленные дипломатические каналы — для этого он держит в Стокгольме своего посла Шарля Алькье! Алькье, подобно сторожевому псу, внимательно следил за поведением кронпринца и о каждом его шаге докладывал в Версаль. 5 января 1811 года, выполняя инструкцию Наполеона о присоединении Швеции к блокаде Англии, он без всякого смущения сказал Карлу Юхану следующие слова: «Если Бернадот уклонится от милости Его Императорского Величества, то где он найдёт кредит и поддержку? »
Делать было нечего, кредита и поддержки у Карла Юхана на самом деле не было ни в чужой пока Швеции, ни в каком-либо другом месте — смутные надежды на поддержку Александра I пока в счёт не шли. Он мог рассчитывать только на свою любимую Францию. Поэтому Англии для вида 17 ноября объявили войну. Наполеон временно успокоился — Швеция, как он и предполагал, становилась послушным сателлитом Франции. Но радоваться было рано: ни одного выстрела между шведами и англичанами не прозвучало, а торговля между обеими странами тихо и в скрытых формах продолжалась. Контрабандная торговля большей частью шла на шведскую Померанию, а уже оттуда товары перевозились в метрополию. Французские консулы в Штральзунде и других городах постоянно докладывали в Париж о померанской «дыре», но не забывали и про свои карманы, вступив в сговор с английскими купцами. Несмотря на зверства, грубости и бесчинства французских капёров, торговля на Балтике продолжалась.