Кронпринцесса Дезире появилась в Стокгольме лишь 6 января 1811 года. Её встретили салютом из 256 пушек. Несмотря на тёплый приём, от католичества она отказаться не захотела, чем шокировала всё избранное стокгольмское общество. Королевский дворец покажется ей бараком. Королева Хедвиг Шарлотта оставила язвительную запись в своём дневнике: "Кронпринцесса маленького роста, некрасивая и без всякой фигуры. Испорченное, но приятное дитя, добрая и не лишена сочувствия". Через 5 месяцев Дезире или, как её официально именовали в Швеции, Дезидерия покинула Швецию, чтобы не возвращаться туда 12 лет. Добрая по натуре, она, по своей французской ограниченности и высокомерию, судила обо всём шведском с еле сдерживаемым презрением, мерила всё на свой французский аршин и оставила страну без всякого сожаления. Масло в огонь подливала её парижская камеристка мадам де Флот, испортившая отношения со шведскими придворными и постоянно настраивавшая свою госпожу против шведских "варваров". Неприязнь между кронпринцессой и шведами была обоюдной, никто в стране об её отъезде не горевал. Зато жалели кронпринца и обожали его сына Оскара, оставшегося с отцом в Швеции.
15. ПЕРВЫЕ ШАГИ КРОНПРИНЦА
Стремление к новому есть первая потребность человеческого воображения.
"Князя Пунтекурво" — так стали звать кронпринца шведские крестьяне — за пределами королевского замка воспринимали настороженно и не так восторженно, как в королевской семье. Поэт П.-Д.-А. Аттербум восклицал с возмущением: "Позор, что иностранец, какой-то француз восходит на древний трон Швеции. Какие чувства он может питать к нашему народу; нашему языку, к нашим обычаям?" На древнем шведском троне уже давно сидели не чистокровные шведы, а немцы, но к немцам давно привыкли и считали их за "своих", а вот французов до сих пор не было. Впрочем, и к французу скоро привыкнут, потому что он оказался нисколько не хуже, а во многих отношениях даже лучше "чистокровных" королей Швеции. Этому способствовали неординарность личности Карла Юхана, его блестящие способности, французский шарм и обходительность, а главное — работоспособность и компетентность в государственных делах. "Мой меч и мои дела — вот мои предки; усыновление меня самым добродетельным из королей и свободное волеизъявление народа, избравшего меня, — вот моё право. С опорой на любовь и доверие этого народа… я смогу придать шведскому имени новый блеск и успешно защитить интересы Швеции", — писал он в январе 1815 года. В своём законном праве и в своих способностях он никогда не сомневался.
Править страной Карл Юхан стал с первых дней появления в Швеции. В стране был вакуум власти — ведь нельзя же было считать старенького, хиленького и безобидного старичка Карла XIII настоящим правителем летевшей в пропасть страны, и деятельный энергичный наполеоновский маршал, соскучившийся по настоящему делу, естественно заполнил этот вакуум. Да и сам Карл XIII с удовольствием освобождал для него поле действия. Известно изречение Карла Юхана в этот период: "Мир — единственная почётная цель для любого мудрого и просвещённого правительства". Если на первых порах своего правления этому принципу по объективным причинам было трудно следовать, то в последующий период он стал основой всей его политики — и внутренней, и внешней.
Перед наследным принцем стояли три большие задачи, над решением которых он будет работать всю свою оставшуюся жизнь: внешнеполитическая (создание предпосылок для независимой шведской политики), внутриполитическая (создание авторитарного и эффективного правления) и финансовое оздоровление. Попав в незнакомую среду, Карл Юхан на первых порах должен был опираться на то правительство, которое было создано Карлом XIII, и пользоваться информацией, которую оно ему предоставляло. Сильно мешало незнание шведского языка, и к кронпринцу приставили учителя — энтузиаста беллетристики, публициста и библиотекаря Пера Адама Валльмарка. Результаты оказались плачевными: то ли плох был учитель, то ли ленив, неспособен или сильно был занят ученик, но дело с изучением шведского языка шло из рук вон плохо. Единственная попытка Карла Юхана выступить как-то на сессии риксдага с речью на местном языке вызвала смех в зале, и больше он говорить на шведском языке не пытался. Со временем он научился кое-что понимать из разговора шведов, но скрывал это от окружения.
Ведущей фигурой в правительстве был, несомненно, министр иностранных дел Ларе фон Энгестрём: профессиональный дипломат, франкоман, с большим опытом государственной работы, он фактически выполнял функции премьер-министра. Но правой рукой Карла Юхана на внешнеполитическом фронте стал гофканцлер Густав Веттерстедт, прекрасно владевший французским языком, великолепно составлявший документы и хорошо знавший европейские реалии. Со временем он всё больше вытеснял Энгестрёма из дипломатической сферы и становился для кронпринца просто незаменимым. Весьма способным на финансовом поприще был статс-секретарь X. Ерта, но он не сработался с Карлом Юханом, как нам известно, считавшим себя в этой области тоже большим специалистом, и скоро вышел из правительства.
Своеобразной — сильной и талантливой — фигурой был Богуслав фон Платен. Он считался специалистом по норвежским вопросам и обладал необыкновенной трудоспособностью, но потом перестал интересоваться политическими делами и полностью сосредоточился на строительстве Ёта-канала.
Своего двора кронпринц по соображениям экономии не заводил и для представительских целей пользовался услугами двора Карла XIII и королевы Хедвиг Шарлотты, что не могло не понравиться экономным шведам. Опираться он мог тогда лишь на образованную часть общества — дворян, аристократов, военных, но большинство их было среди "густавианцев", к которым он относился с естественным недоверием. Они были здесь свои, а он — чужак. У них был свой король — Густав IV Адольф, выжидавший своего часа в Швейцарии и имевший законного наследника, своего сына принца Густава. К тому же известие о выборе князя Понте-Корво наследным принцем Швеции в ряде европейских столиц встретили не так уж и доброжелательно, и с этим приходилось считаться.
Впрочем, опасения Бернадота за свою жизнь и династию были несколько преувеличены. Как-то он спросил проработавшего в Швеции много лет испанского посла Морено о том, как ему защититься от подстерегавших его в стране опасностей. Посол ответил:
— Нет ничего проще, сир. Носите галоши. Это самый безопасный способ сохранить жизнь в Швеции.
Некоторое время спустя Карл Юхан был вынужден познакомиться с "густавианцами". Контакты с некоторыми из них оказались плодотворными, у них с принцем возникли взаимные симпатии, как, к примеру, это произошло с представителями старинного рода Брахе. В особенности близка к кронпринцу и вообще к Бернадотам стала графская семья Лёвеньельмов: граф Карл, внебрачный сын Карла XIII, стал ведущим дипломатом и принимал участие в Венском конгрессе 1814–1815 годов, а его сводный брат Густав — шведским послом в Париже и находился в дипломатической "обойме" Швеции при четырёх Бернадотах.
Меньше повезло барону Густаву Моритцу Армфельту (1757–1814), фавориту свергнутого Густава IV Адольфа. Барон был убеждённым "густавианцем", но, познакомившись в 1810 году с Карлом Юханом, сменил взгляды и намеревался честно служить новому королю. Его "подсидели" враги, нашептавшие Карлу Юхану и Карлу XIII, что Армфельт притворяется и что он по-прежнему является приверженцем высланного короля. В конце марта 1811 года барон был выслан из Швеции. Он прибыл в Петербург, вошёл в доверие к русским властям, принял присягу на верность Александру I, оказал ему существенную помощь в устройстве нового Великого княжества Финляндского и даже успел приложить руку к отставке реформатора М.М. Сперанского.
"Осколком" густавианского режима был и шведский посол в Петербурге Курт фон Стедингк (1746–1837), генерал, участник Шведско-русской войны 1788–1790 годов, посол Швеции при Екатерине II, а потом и при Павле I и Александре I. Отличительной чертой К. Стедингка было то, что он всегда говорил правду. В 1808 году он предупреждал короля Густава IV Адольфа о нецелесообразности войны с Россией, но тот не послушал его, и теперь он выполнял тяжёлую миссию после потери Финляндии представлять Швецию в стране победителей.
Когда свергнутого Густава IV Адольфа пригласили в Петербург, Карл Юхан дал указание Стедингку не допустить этого. Посол ответил, что царь Александр I волен в своих желаниях приглашать к себе кого угодно, тем более Густава IV Адольфа, своего шурина (напомним, что царь и король-эмигрант были женаты на родных сёстрах). Карл Юхан таким ответом возмутился и отозвал Стедингка домой. В Стокгольме Стедингк сумел объясниться с кронпринцем, он проинформировал его о надвигавшейся войне Франции с Россией и высказал мнение, что в этой войне шансы на победу Наполеона выглядели далеко не блестящими. Это во многом определило отношение Карла Юхана к Наполеону и к России, а также послужило основой для дальнейшего плодотворного сотрудничества со Стедингком, который в 1813 году в качестве фельдмаршала примет участие в военных действиях в Германии против наполеоновских войск. В 1825 году К. Стедингк будет представлять Швецию на коронации Николая I и станет единственным дипломатом, удостоившимся чести сидеть на торжественном обеде за одним столом с царём. К. Стедингк будет весьма активным до самой смерти: он умрёт на 91-м году жизни, простудившись во время посещения умиравшего другого ветерана шведской политики и дипломатии — Густава Веттерстедта.
Естественно, Карл Юхан приблизил к себе кузенов Мёрнеров. Лейтенанта Карла Отто Мёрнера наследный принц сделал своим адъютантом, в чьи обязанности входило подавать наследнику трона любимые батистовые носовые платки. Кронпринц быстро произвёл его в полковники, но, несмотря на такую мощную поддержку, "мастеру делать из маршалов королей" в жизни не повезло — мешал взбалмошный характер и дурные наклонности. Он то и дело впадал в долги, кронпринц несколько раз спасал его от долговой тюрьмы, а потом устал и оставил его в покое.