Официантка тем временем поставила на стол наши заказы. Еду для парней, какой-то салат для Лил и партию шотов.
– Но ты каждый раз так смотришь, как будто хочешь сжечь меня взглядом, – разъярился он.
Я покрутил стопку с текилой между пальцев, погонял ее по столу. Шумно выдохнул, а потом покачал головой.
– Ты правда хочешь знать? – спросил я, не поднимая взгляда. Наблюдая, как мелькают в алкоголе блики от ламп. Наверное, этот разговор и правда назрел, потому что каждый из нас варился в своем котле все эти годы. Мы пытались изображать семью, но пора признать: она давно треснула по швам и более не собиралась в одно целое.
– Да, черт тебя дери, хочу, – выдохнул он.
– Хорошо, – ответил я совершенно спокойно. – Я думаю, что ты кусок дерьма, Лаки.
Лаклан застыл, так и не донеся до губ бокал с пивом.
– Ты бросил меня. В то время как я тебя буквально боготворил. Я любил тебя. Ты был для меня всем, Лаклан. Не просто братом. Ты был для меня просто всем, когда не стало мамы. Когда отец третировал меня ежедневно. Ты был со мной. Ты был моей стеной. А в итоге ты просто сбежал, оставив меня разбираться с нашей дерьмовой жизнью самостоятельно.
– Мне жаль, брат, – покачал он головой. – Правда, мне очень жаль.
– Тебе не жаль, – ответил я. – Ты просто сделал свой выбор.
– Это не так.
– Так. А я сейчас делаю свой.
– Реми…
– Знаешь, что сказал мне отец? – продолжил я. – Знаешь, что он сказал мне в тот год, когда я выиграл свой первый чемпионат? Здесь, в Штатах.
Лаклан замер, явно не ожидая, что разговор приобретет такой оборот. Он замолчал. Наверняка тоже помнил ту субботу. Именно тогда мы вышли друг против друга в двухсотпятидесятом классе. Вот только я занял первое место, а Лаки – третье.
– Он сказал, что мне повезло. Просто повезло, понимаешь? А потом добавил: «Жаль, что это был не твой брат».
– Реми…
Я закрыл глаза.
– И ты не представляешь, насколько это больно. Потому что вот он я, уже чемпион следующего класса, а он все равно продолжает говорить о тебе.
– Но ты же понимаешь, он не хотел тебя задеть… Он просто такой…
– Я никогда тебе не завидовал, Лаки. Даже получая очередную оплеуху, ни разу не подумал: почему снова я? Почему не на него сыпется этот бесконечный крик и упреки? Почему? Почему? Почему? Я искренне радовался всем твоим победам. Ликовал как за себя. Но поезд ушел. У меня другие друзья. И другие проблемы. А ты как ни в чем не бывало пытаешься вернуться, но это так не работает.
– Поэтому ты заменил меня им? Марсом?
Я промолчал. Может, и так. А может, и нет.
– Марс не причем.
– А мне так не кажется.
Твои проблемы.
– Все, Лаклан, мне правда пора, я хочу выспаться.
– Ладно. Но просто знай: я уверен, отец не имел в виду… – Он запнулся. – Он правда тебя любит. Просто по-своему.
– Мне плевать, – ответил я, не став уточнять, что, когда Лаклан уехал, наш старик буквально с катушек слетел. Вспомнив, невольно поморщился. И, чтобы стереть эти дурные мысли, опрокинул в себя один из стоящих на столе шотов.
Я и раньше не был любимым сыном, а с уходом старшего, вовсе превратился в подушку для битья. Его еще сильней раздражали мои неуспехи в выбранном за меня спорте, бесил мой никак не растущий вес. Тонкие руки-ноги. И материны глаза. И настал час, когда я просто сказал: хватит. Хлопнул дверью гимнастического зала и никогда больше туда не возвращался. Но в тот год для меня открыл свои двери мотокросс.
Я сам не знал, зачем пошел туда, – наверное, побесить отца, ведь следом за женой он потерял и старящего сына. И забрал его именно этот спорт. А может, подсознательно понимая, что если Лаклану удалось сбежать, то, может, и у меня получится. Но вышло совершенно иначе. А главное, я наконец понял, для чего мне были нужны пять лет гимнастики. Во мне бурлил адреналин, энергия рвалась наружу, так что я гонял просто как сумасшедший. Не боясь вылететь или разбиться. Потому что каждый раз, когда мотоцикл заносило, выбрасывая меня вверх на высоту не меньше десятка метров, мое тело – благослови Господь мышечную память – само группировалось таким образом, что я приземлялся на землю, как кошка.
Это было зрелищно. Это было красиво. Людям нравилось. Ровно до того момента, пока я не стал для них угрозой. Потому что Марс падал крайне редко, сохраняя на треке максимальную концентрацию. Но если это случалось, крах был фатальным. Его тело было словно ствол дерева, плохо гнущийся в стороны. Так что каждая ошибка стоила ему первого места. Я же летал так, что количество роликов по тегу #полетБеланже уже спустя год превысило сотню. Но каждый раз я вставал, поднимал мотоцикл и продолжал гонку дальше.
Безрассудный. Сумасшедший. Безумный. Какими только эпитетами не награждали меня журналисты! Но ни один из них не знал, что дело не в том, что во мне нет тормозов. Я просто все еще бегу. От себя самого, от отца, брата и всех ожиданий, висящих на мне, словно жернов на шее. И это был бесконечный цикл, где я не видел конца.
– Реми, – догнал меня голос Лаклана. Брат остановил меня, развернув за плечо. – Я не хочу, чтобы между нами в самом начале сезона возникли непонимания.
– Их не будет, – ответил я.
Но Лаклан покачал головой:
– Этот спорт, ты же знаешь, он забирает все. Ему нужна вся твоя жизнь, вся кровь и весь пот, не меньше. Для меня это был единственный шанс. Просто признайся честно, что на моем месте ты сделал бы то же самое.
– Да, Лаки, конечно, сделал бы, – ответил я, хлопнув по спине. Наконец разглядев на его лице облегчение. Хотя прекрасно знал: если бы мы могли поменяться местами, я бы его никогда не бросил.
Глава 13. Одно на двоих
Показалось, что прошло не больше пары часов. Я даже не сразу поняла, почему проснулась – оттого, что замерзла, или от странного шума. Но его источник обнаружился на удивление быстро. И, судя по всему, был мертвецки пьян. Он ввалился в комнату, явно забыв, что теперь живет здесь не один, с резким грохотом сшиб со столика лампу, пробурчал что-то себе под нос, едва не завалился на бок и уселся на кровать. Я лежала, не открывая глаз, чтобы себя не выдать, и мысленно нашептывая мантру: спокойно, Жаклин, он наконец уляжется и больше не будет тебя раздражать. Еще немного. Но Вселенная, очевидно, решила проверить мои нервы на прочность.
Раздевался Бланж бесконечно долго. Зря я надеялась, что его просто вырубит. Не удержавшись, я приоткрыла глаза и едва не рассмеялась в голос. Потому что шлем этот пьяный идиот не снял, но пытался стянуть футболку через голову, что у него, естественно, не выходило.
Смотреть на него было ужасно неловко и стыдно, но при этом оторваться совершенно невозможно. Во-первых, потому что это было смешно. «Я никогда не пью во время сезона». Ага. Как же. Я хмыкнула. Интересно, что он вообще делал, если оказался в шлеме?
Во-вторых, было просто удивительно наблюдать в Бланже столько, мать его, секса. Даже надравшись в хлам, он выглядел идеально. Плюс эта четкость линий в торсе и контурах мышц. А у меня лишь вечные синяки на острых коленках. Ну вот что за несправедливость?
Послышалось громкое «Фак!» – должно быть, Бланж наконец сообразил, в чем дело. Я в этот момент уже едва держалась, чтобы не расхохотаться. Разобравшись с очками, на резинку которых он тоже потратил еще добрых пять минут, Бланж наконец улегся в кровать и затих, а я отвернулась и закрыла глаза. В нынешнем состоянии эта бестолочь все равно не опасна.
Но не успела даже до двадцати досчитать, тут же пожалела, потому что пьяный мозг Бланжа что-то там сложил вместе и, очевидно, сделал неправильные выводы. Его рука плавно обвела мое бедро, свободно двинувшись по моему боку к животу, а губы прижались к ложбинке между плечом и шеей, и я на миг даже забыла, что в таких случаях вообще полагается делать. Вернее, я-то и не знала. А еще точнее, так растерялась и опешила, что ошарашенно замерла. Он притянул меня ближе, просунул руку мне под футболку и ладонью накрыл мою грудь. Меня едва не подбросило.
Зато мои руки, кажется наконец сообразив, что чужие наглые ладони лапают их тело и нужно бы это безобразие прекратить, среагировали, поймав пальцы Бланжа. Но тут он снова обыграл меня: вместо того чтобы отстраниться, переплел наши пальцы, мягко прижал наши ладони к моей груди, сердце в которой в эту минуту выдавало не меньше ста сорока ударов. А потом развернул меня к себе так легко, будто я вообще ничего не вешу, и положил мою вторую руку на свое сердце. Которое билось так же часто, как и мое.
– Они все ненавидят меня, – тихо произнес Бланж, зажмурившись и уткнувшись куда-то в мое плечо. – Боготворят и ненавидят одновременно. Я так устал. Так устал от этого!
Я не знала, как реагировать. Неосознанно коснулась его седой пряди, проведя по ней пальцами. Жесткая. Бланж вдохнул запах моих волос, притронулся губами к шее и прошептал таким сексуально-глухим голосом, что я аж покрылась мурашками:
– Я так тебя хочу.
Тут я наконец вышла из ступора:
– Обалдел, что ли?
Не ожидая от себя такой прыти, я так сильно оттолкнула его одновременно руками и ногами, что он перевернулся, с грохотом свалившись на пол. Ох, зря ты шлем снял, подумала я. Но, на удивление, его тело даже по пьяной лавочке умудрилось правильно сгруппироваться.
Сам же Бланж, усевшись на полу, воззрился на меня совершенно растерянным взглядом и спросил:
– Почему я здесь?
– Знатно же тебя подкосило, – пробормотала я, глядя на него сверху вниз, и добавила уже громче: – Ты во сне с кровати упал. Поднимайся. – Потерев предплечья, потому что наконец поняла, что стало как-то странно холодно, я добавила: – Пока воспаление не схватил.
Он почесал затылок:
– А откуда у тебя моя футболка?
– Украла, – совершенно серьезно ответила я, глядя, как расширяются в ужасе его глаза. И вдруг, уставившись на меня рассеянным взглядом, он произнес:
– А ты вообще кто?
Приехали.