Хихикая про себя, я осторожно достала первую колючку, застрявшую в идеальной заднице Бланжа. Благо это оказалось не так сложно. Подцепила еще одну, особо крупную, потянула, но та сломалась пополам.
– Ай, – простонал Бланж, а я шикнула в ответ:
– Лежи смирно.
А сама не смогла сдержаться, выпустив рвущийся на волю смешок. Бланж насупился:
– Смешно тебе, да?
– Что ты, я абсолютно серьезна.
А самой приходилось изо всех сил держаться, чтобы не хихикать.
– Предательница!
И я уже без зазрения совести прыснула.
– Я страдаю тут, между прочим, – обиженно надулся он.
– Прости.
Не сдержавшись, я звонко рассмеялась.
– Ах так? – На его губах заиграла коварная ухмылка. А потом он громко простонал: – О да, Жаклин! Да, милая, да!
Болтовня внизу затихла окончательно.
– Расходимся, они там точно мирятся! – донеслось снаружи.
Теперь уже сам Бланж не мог сдержать самодовольный смех.
– Вот же ты говнюк!
Со всей силы я шлепнула его по заднице и тут же замерла, покраснев, как переспелый помидор. Боже, что я творю. Я же не то хотела. Это случайно вышло.
Бланж, кажется, тоже обалдел от подобной выходки, и до конца дня мы эту тему больше не поднимали.
Глава 21. Любить его страшно
– Раз, два, три, четыре, пять, – сосчитала я вслух, раскладывая на полу гаража пустые баллончики из-под краски. Пять штук, и все засохли.
– Что ты делаешь? – Бланж откусил кусок сэндвича, лениво опираясь плечом на стену и глядя, как я ковыряюсь в куче автомобильного и мотомусора.
– Хочу покрасить лампочку в красный, – откинула я очередной пустой флакон. Со звоном отскочив, он откатился в сторону.
Сегодня утром я нашла среди завалов коробку, в которой лежали пленочная камера времен молодости моего деда, бачок для проявки фото с реагентами и самодельный увеличитель. Я не была уверена, что все это добро находится в рабочем состоянии, но не проверить просто не могла.
– Зачем? – прожевав, спросил Бланж.
– Хочу проявить фотографии и вообще посмотреть, в рабочем ли эта камера состоянии. Красную лампу только найти не могу. Зато вот, нашла обычную. – Я подняла ее к свету. – Все это валялось в гараже. Ты же не против, надеюсь?
Он покачал головой и, повернувшись в другую сторону, крикнул:
– Кас! – У меня аж уши заложило от акустики. – Притащи красную краску.
И когда с другого конца гаража вернулось эхом: «Сейчас поищу», Бланж подмигнул.
– Спасибо. – Я улыбнулась.
– Да не за что.
– Кстати, здесь осталась пара свободных кадров. Я могла бы снять тебя, если хочешь.
Он лишь пожал плечами:
– Снимай.
– Тогда замри и смотри в ту сторону, – указала я.
Бланж усмехнулся. Но хотя бы перестал жевать. Удивительно, но камера его любила. В полумраке гаража его силуэт – стройный, сильный, с четко очерченным рельефом рук и плеч – выглядел просто завораживающе. А взгляд… Этот парень просто стоял, глядя вдаль, как я его и попросила, но выглядел при этом так органично, словно всю жизнь только и делал, что позировал.
– На что ты снимаешь? – спросил он.
– На тридцатипятимиллиметровую пленку, – ответила я и убрала камеру, сделав пару кадров. – Не факт, что вообще получится. Кто знает, в каком она состоянии. Самой интересно даже, что выйдет.
– Покажешь потом?
– Обязательно!
Я разложила на полу в ряд необходимые мне вещи: проявитель, фиксаж, найденный в кухонном шкафу уксус, обнаруженный в гараже фонарик, две кюветы, ну, или то, что более-менее было на них похоже, пинцет, втихую спертый у Каспера, и еще раз сверилась со статьей в интернете, потому что лишь в общих чертах помнила, что нужно делать. Когда-то дедушка проявлял фото таким образом, но это было много лет назад, и воспоминания сохранились лишь обрывочные. К тому же я никогда не помогала ему – только смотрела со стороны, так что теперь приходилось импровизировать.
В какой-то момент я настолько увлеклась процессом, что даже забыла о том, что Бланж все еще здесь, наблюдает.
Я обернулась. Он сидел на трехногом табурете, закинув ногу на ногу, уперев локоть в колено и положив на ладонь подбородок, и молча на меня смотрел. В его руке был зажат баллончик с краской. Надо же, а я и не услышала, когда он успел его принести.
– Спасибо. – Я подошла ближе, чтобы забрать, протянула руку, но только Бланж не отдал краску. Я зачем-то затараторила: – А что, тренировка еще не началась? Потому что, кажется, все ушли. Тебе, наверное, скучно здесь? – И сама ответила на свой вопрос: – Да, разумеется, скучно.
Он все так же смотрел на меня внимательным взглядом, теперь уже снизу вверх, чуть склонив голову набок.
– Нет, мне интересно наблюдать за тобой. Я правда не понимаю, зачем ты это делаешь. Но это успокаивает.
– Сейчас этого почти никто не понимает, – пожала я плечами, все еще надеясь, что Бланж отдаст краску и я смогу улизнуть. – А вот такие гении, как, например, Майкл Кенна, с помощью пленки превращали простые фотографии в шедевры искусства.
– Он тот, на кого ты мечтаешь быть похожей?
– Нет, не совсем. Кенна снимал природу. Я же люблю снимать людей.
И как всегда, когда я меньше всего ожидала чего-то подобного, Бланж вдруг произнес:
– Пошли со мной на свидание?
Я опешила. Что это сейчас было? Проверка? Испытание моих нервов на прочность? Просто хорошее настроение? Как понять тебя, Бланж, со всеми твоими переменами настроения? Или ты что, головой ударился?
– Если ты забыл, мы, вообще-то, женаты.
Он цокнул, словно говоря: ты прекрасно понимаешь, о чем я.
– Сядь, – велел он, подтянув еще один табурет и поставив его напротив. Похлопал по сиденью, и я опустилась на него, так что теперь мы сидели лицом к лицу. – Мы женаты фиктивно, Жак. – Бланж протянул руку к моим волосам, достал оттуда клок паутины и, показав мне, улыбнулся. Кожа на руках тут же покрылась мурашками, и я потерла ее, пока Бланж не заметил.
– А это важно? – спросила я, чуть отодвинувшись назад, восстанавливая между нами безопасное расстояние – на всякий случай.
– Для меня – да. Ну так что, пойдешь?
– Нет, конечно!
Я изо всех сил искала пути отступления или хотя бы точку, куда можно смотреть, но, так как сидела к Бланжу лицом, это было весьма проблематично. Наверняка со стороны моя паника с мотанием головой туда-сюда выглядела как нервный тик.
– Почему? – продолжал давить он. Я и не заметила, как одна его рука мягко переместилась на мое запястье, как будто специально, чтобы не дать сбежать.
– Ты мне не нравишься.
Но улыбка на лице Бланжа стала отчего-то только шире.
– Ты сам сказал: мне нельзя в тебя влюбляться.
– А еще почему?
Его ладонь все еще лежала сверху, а большой палец поглаживал мою кожу.
– Потому что в прошлый раз все плохо закончилось. И колючки в заднице – малая плата. Это ты еще легко отделался.
– Нестрашно. Мы с моей задницей любим риск, – ответил он. – И даже колючки нас не пугают.
– А сломанные кости? – упрямилась я. – Кровавые мозоли, отбитые внутренние органы?
Он, все так же спокойно глядя мне в глаза, покачал головой. А потом отодвинул одну из моих кудрявых прядей в сторону и произнес:
– Какая же ты все-таки у меня красивая.
«У меня. У меня. У меня», – тарабанило сердце.
– Бланж! – крикнул Лаклан с улицы. – Все собрались. Только тебя ждем!
Реми поднялся и, подмигнув, перед тем как уйти, добавил:
– Удачи тебе, маленький человеческий фотограф!
А я так и осталась сидеть, глядя ему вслед. Потом заперлась в пустой комнате и не вылезала оттуда почти полдня. Зато к вечеру там висела целая гирлянда сохнущих фотографий, от которых невозможно было отвести взгляд.
Потому что эта камера не принадлежала Беланже. Она принадлежала Марсу. Здесь были фотографии его семьи. Несколько фото совсем юной Лил на каком-то дворовом празднике. А на самых последних кадрах были их фото с Бланжем.
«Святое море» тогда выглядело совсем иначе. Это был полуразбитый мотель, окруженный несколькими акрами пустой земли. Но улыбки на лицах парней казались такими широкими, что увидевший их ни за что бы не поверил, что однажды они почти перестанут друг с другом разговаривать.
Собрав высушенные фотокарточки, я сложила их в стопку, оставила у порога комнаты Марса и постучала. Ждать не стала. Может, я поступила глупо. Может, влезла туда, куда не должна была влезать. Но мне хотелось верить, что бывает дружба, которую невозможно стереть. Это неподвластно ни времени, ни даже зависти или ненависти.
По дороге обратно, я рассматривала несколько последних фотографий Реми, поймав себя на том, что улыбаюсь. Сама не поняла, когда вдруг с удивлением обнаружила, что думаю о нем все чаще. Что не могу оторвать взгляд от его профиля в объективе камеры. Обожаемая мной Энни Лейбовиц говорила: «Я не боюсь влюбиться в того, кого снимаю», и я всегда была с ней согласна. Вот только в этот раз, спрятав фото Бланжа в ящик, закрыла глаза и досчитала до десяти. Потому что мне впервые в жизни стало страшно.
Глава 22. «Святое море» (Марс)
Три года назад
– Ты точно уверен, что это здесь?
Они стояли у парадного входа старого придорожного мотеля, стряхивая с кроссовок песок и глину. Дул раскаленный южный ветер. Солнце палило так, словно вознамерилось сжечь все живое. Бланж скептически поднял брови, глядя на затянутую паутиной и припорошенную пылью входную дверь.
Марс подергал ручку. Заперто. Панорамные окна были настолько мутными от пыли и времени, что, чтобы рассмотреть что-то внутри, Реми пришлось прижаться к ним лбом и сложить ладони домиком.
– Эй, здесь есть кто-нибудь? – Он постучал кулаком по стеклу, и оно задребезжало.
– Да не ори ты так, – шикнул Марс. – Вон же хозяйская машина у дороги.
Они оба бросили взгляд на две глубокие колеи, которые оставили колеса машины Марса, припаркованной рядом со старым поржавевшим пикапом.