Любил… Он умел любить и прощать, а я так и не научилась. Урманский зверь оказался милосерднее словенской женщины.
— Трор был очень добрым. Он защищал меня и дарил разные диковины. Вот, гляди… — Паренек полез рукой куда-то под рубаху и вытащил оттуда круглую крученую ракушку с длинными шипами по бокам и дыркой в середине.
— Это привез Черный. Если посмотреть сюда, — он приложил раковину дыркой к глазу, — то кажется, что земля стала маленькой и ее можно унести на ладони.Хочешь взглянуть?
Нет. Нельзя смотреть! Нельзя даже думать о том, что Трор мог быть добрым или Дарить кому-нибудь такие чудеса…
Обидевшись, Левеет спрятал ракушку.
— Ладно, нечего попусту болтать. Нам еще собирать стадо. Вставай!
Собирать стадо… Я обреченно поднялась на ноги. Что ж, ненависть загнала меня в ловушку. Теперь впереди ждала тоскливая жизнь рабыни, а где-то в Кольеле oн поднимал на руки своего первенца, и чуть дальше Красном Холме, голым наростом торчал березовый пенек, а возле него сидел грустный шилыхан. Жизнь продолжалась… Берсерк Хаки собирался в далекие походы. Но ведь не навсегда? «Нити Норн спутаны», — сказал он. Может, еще не все потеряно и он вернется?
— Солнышко всходит! — прищурившись на небо, засмеялся Левеет, и, очнувшись от ночной дремоты, в моей груди закопошился паук мар. Злобно дергая лапами, он полз к сердцу. Я вскрикнула, согнулась и сдавила руками грудь. Левеет участливо склонился:
— Тебе плохо?
— Да…
Да, мне было плохо. Я должна была убить Хаки, уже не зная — хочу ли этого…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯВОЛКИ ОДИНА
Рассказывает Хаки
После разговора с рабыней у меня на душе стало спокойнее. Словенка ничего не знала о Вальхалле и о стае воронов на Бельверс-те. Она была обычной женщиной. Отчаянно смелой и упрямой, но никак не колдуньей. Она пыталась отомстить мне и Трору не заклинаниями и заговорами, а ядом и мечом. Что до моих видений, то они стали казаться не более чем дурным сном, а если я ошибался — словенку тем более нужно было оставить в живых. Время сотрет и ее ненависть, и преграду на Бельверсте…
Свейнхильд считала иначе. Дара пугала ее. Лисица так хотела проучить отравительницу, что прибегла к угрозам.
— Если ты не желаешь наказывать словенку, то ее накажу я! — кричала Свейнхильд. — Ведь это моя рабыня!
Вдова Ульфа была мне другом, но даже она не смела мне угрожать!
— Как хочешь, — ответил я, — но едва «Акула» будет готова, мы уйдем и вряд ли вернемся к тем, кто не желает прислушаться к просьбе гостя!
Тогда Лисица сдалась. Тем же утром она отправила словенку куда-то в горы.
— Пусть пасет телят, — сказала она. — Там травить некого.
Мне понравилось ее решение. Боги и время распорядятся судьбой своенравной рабыни лучше, чем люди…
В середине лета мой хирд покинул Уппсалу. Теперь «Акуле» не мешали ракушки на днище, и она летела по волнам с невиданной легкостью. К полудню я приказал поставить парус, и мы целый день отдыхали от гребли и наслаждались благосклонностью Ньерда. А вечером Скол заметил дым. Это случилось у побережья Сканей[90]. Уже смеркалось, и мы шли совсем близко к берегу. Кормщик поднялся со скамьи, всучил руль Фроди и двинулся ко мне.
— Там неладное…
Глаза кормщика — глаза корабля. Они замечают все, что может встать на пути драккара, поэтому тот дым, что Скол разглядел издалека, я увидел только у самого берега. Но выходящие из бухты корабли мы заметили одновременно.
— Хакон? — удивился Скол.
Я насторожился. От ярла давно не было вестей, но, по слухам, он примирился с Синезубым, крестился и покинул Марсей лучшим другом кейсара и датского конунга. Поговаривали, будто ярлу так понравилась новая вера, что он даже взял на борт несколько болтунов-священников. «Чтобы нести истину в Норвегию!» — сказал он. Но Норвегия лежала далеко к северу, а на Сканей были владения Синезубого. Зачем ярлу понадобилось возить священников от одних датских земель к другим? Может, об этом его просил Синезубый? Вряд ли…
Я вытащил из-под настила мечи, раздал их воинам и предупедил:
— Без команды в драку не лезть! Парус осторожно съехал вниз, а носовые весла улеглись на настил.
— Может, просто уйдем? — глядя, как из бухты один за другим выныривают острые носы Хаконовых кораблей, засомневался Скол.
— Хакон хитер, — возразил я. — Если мы уйдем, он поймет, что мы слабы, и пустится в погоню, если же встретим его без страха — заподозрит неладное и не нападет.
— Не думаю… — покачал головой кормщик.
— А тебе и не надо думать! — разозлился я. —Твое дело рулить.
Скол редко спорил со мной. Не стал и нынче. Все случилось как я предполагал. Едва приметив «Акулу», корабли Хакона остановились. Ярл немного подождал, но, разглядев белые стороны щитов и спущенный парус, пошел на сближение. Из стаи кораблей отделился «Красный Ворон», остальные покачивались на волнах, словно нахохлившиеся чайки, и ожидали его возвращения. Я тоже ждал. Мы дурно расстались с Хаконом, однако…
«Ворон» подошел совсем близко. Ярл забрался на нос и приветливо улыбнулся:
— Хорошо, что мои люди заметили тебя!
— Посмотрим, хорошо ли, — ответил я и махнул Сколу.
Два румлянина, те, которые попали в мой хирд с арабского дроммона, повернули весла. «Акула» и «Ворон» сошлись бортами. Теперь я хорошо разглядел Хакона. За столь короткое время он не мог измениться, но почему-то казалось, что лицо ярла осунулось, а кожа под глазами обвисла и стала отливать мертвецкой синевой. Этой болезненной синевы не скрашивали ни богатая одежда, ни довольный вид Хакона.
— Куда идешь? — поинтересовался он. Я засмеялся. Ярл уже точно знал, что зря обвинял меня на Марсее, однако не собирался извиняться. Вот будь у меня с два десятка кораблей и войско на берегу, тогда он раскаялся бы в чем угодно, даже в том, чего не совершал!
— К Гренландцу в Агдир, — честно ответил я. Хакон поморщился:
— Что тебе делать в Агдире? Хочешь, пойдем со мной? Нас ожидает хорошая добыча.
— Это где же?
— В Гаутских Шхерах[91].
Теперь я не сомневался, чем ярл занимался на Сканей. Разбоем… Но как же уговор с данами?
— Я ничего не обещал Синезубому, — ответил ярл и гордо вскинул голову. — Этот ублюдок силой заставил меня принять нового бога да еще напихал мне полный корабль ученых болтунов, которые только и знали, визжали, будто поросята, и дрались меж собой, как лодные псы! Я не прощу подобного оскорбления!
Глаза Хакона сверкали, грудь вздымалась, но я слишком хорошо знал ярла. Он грабил владения данов вовсе не потому, что мстил за обиду! Просто те даны которые могли дать ему достойный отпор, еще не вернулись с Марсея, а обобрать оставшихся не составляло труда. Чести у Хакона было не много, зато ума с избытком.
— Куда ж ты дел ученых мужей Синезубого? —едва сдерживая смех, спросил я.
— Выбросил! — рявкнул Хакон и поправился: — Вернее высадил. Так пойдешь к Гаутским Шхерам?
Я задумался. Неподалеку от Гаутских Шхер — Упп-сала, а от нее рукой подать до усадьбы Свейнхильд. Возвращаться не хотелось, а тем более с разбоем. —
— За пятую часть добычи, — вкрадчиво предложил ярл.
Это было заманчиво. До усадьбы Свейнхильд мы могли и не дойти, а бонды Гаутских Шхер были, по слухам, достаточно богаты. Я мотнул головой:
— Ладно.
У Хакона оказалось шесть кораблей. Когда все они вышли в море, стало понятно, зачем мой хирд так понадобился ярлу. Половина его красавцев драккаров была повреждена, а на другой половине явно не хватало гребцов. В своих вылазках ярл потерял слишком много людей.
Разоряя встречные усадьбы, мы за несколько дней прошли по побережью Гаутских Шхер, вошли в устье Индаэльвы[92] и остановились на озере Юнган, неподалеку от Восточного Гаутланда. Там было хорошее место для стоянки. Невысокие берега озера позволяли втянуть корабли на сушу, а жители озерной усадьбы, едва завидев незнакомые корабли, сбежали в леса. Несмотря на бескровную победу, Хакон злился. Пять его драккаров нуждались в починке. Чинить же их было некогда: еще в Шхерах пленники говорили, будто Оттар-ярл, правитель
Гаутланда, собрал войско, чтоб двинуться на захватчиков. Ему оставалось лишь узнать где мы, а об этом наверняка позаботятся сбежавшие жители.
Ярл метался по захваченной усадьбе, пинал ногами разбросанную по полу утварь и ругался.
— Иди в Норвегию сушей, — посоветовал я. Хакон замер, подумал и помрачнел еще больше.
— Корабли… Какой викинг согласится покинуть свой корабль? Разве что боги снизойдут с небес и прикажут им…
На мгновение он смолк, а потом обнял мои плечи:
— Верно! Ты и впрямь мой брат, Волк! Не понимая его радости, я осторожно высвободился и взялся за рукоять меча. От Хакона в любой момент стоило ждать неприятностей, особенно когда он ни с того ни с сего начинал именовать тебя братом.
— Брось! — заметил он мое движение. — Ты ведь сам это предложил!
— Я ничего не предлагал.
— Ну как же! — уже чуть ли не обиделся ярл. — Ты сам сказал, что в Норвегию следует идти сушей. Мои люди оставят корабли, если на то будет воля богов. Ты поможешь им разглядеть эту волю!
Он снова потянулся к моим плечам, но я стряхнул его руку. Шутить с богами не хотелось, пусть ярл выпутывается сам.
— Не злись, — ласково заворковал Хакон. Его вкрадчивый голос не предвещал ничего хорошего, и я решительно заявил:
— Оставь богов в покое, ярл! Завтра же мой хирд уходит к Гренландцу. Свою долю возьмем золотом или оружием.
— Погоди! — запоздало выкрикнул он, но я повернулся и, не останавливаясь, пошел прочь.
Однако Хакон отличался завидным упрямством. Весь вечер он слонялся возле «Акулы», и мне пришлось заночевать в лесу, поручив хирд попечению Скола.