Утром меня разбудил Карк. Низенький и пронырливый раб служил Хакону. Говорили, что ярл не расстается с ним даже во время сна и Карк спит у его ног, будто сторожевой пес, но я видел раба всего лишь не сколько раз.
— Хакон искал тебя, — сказал Карк и махнул pyкoй в сторону «Акулы». — Но не нашел и теперь говорит твоим хирдом.
Это было дурное известие. Зачем ярлу понадобилос болтать с моими людьми?!
— Поторопись! — злорадно посоветовал раб, но совет запоздал,
Визгливый голос Хакона был слышен даже издали Ярл что-то обещал, а воины дружно и одобрителыи гудели. Мое появление заставило их примолкнуть и рас ступиться.
У борта «Акулы» лежала груда разного добра, а перед ней стоял Хакон.
— Вот и ты! — Он шагнул мне навстречу и щирор улыбнулся.
Я едва удержался, чтоб не ударить его. Хакон явн что-то замышлял, но не станешь же перед всеми и бе видимой причины обвинять его в злокозненности? Пришлось растянуть губы в ответной улыбке.
— Ты так рано посетил мой хирд, ярл! Это честь…
— Я всегда встаю рано, — перебил меня норвежец, — если хочу сделать щедрое предложение.
— Какое же? — Моя улыбка начала таять. Заметив это, ярл заторопился:
— Думаю, твои люди сумеют рассказать о нем. А если найдешь его выгодным — приходи, обсудим мелочи.
Не дожидаясь, пока он скроется из виду, я повернулся! к «Акуле». Лежавшая у ее борта добыча явно превышала нашу долю.
— В чем дело?!-пиная эту груду, рявкнул я. —Что предлагал Хакон?!
Когда я злился, все отмалчивались. Я знал это, но не мог сдержать ярость. Скорее даже не ярость — досаду. И угораздило же меня заночевать в лесу! О себе ! позаботился, а хирд оставил без присмотра! И чем проклятый Хакон замутил их головы?! Этих доверчивых дуралеев мог обмануть любой, а уж норвежский ярл подавно.
Кормщик пробрался сквозь строй и вступил в круг:
— Он и впрямь сделал нам щедрое предложение.
— Какое?!
— Ярл предложил зимовать в Норвегии, в его усадьбе в Нидаросе, — поспешно забормотал Скол. — Взамен он хочет, чтоб мы нынче же отправились туда морем и взяли с собой всю самую ценную добычу. А сам он двинется сушей и встретит нас.
Или мне изменил слух, или Хакон сошел с ума! Он отдавал нам всю добычу и верил мне на слово?! А что если я не пойду в Норвегию и с этаким богатством осяду в усадьбе Свейнхильд? Вряд ли тогда он сумеет добраться до своего золота…
— Он поставил несколько условий. Уф-ф! Слава богам, ярл не спятил и с моим слухом все в порядке…
— Он хочет, чтоб ты поделил хирд надвое и половину отправил с ним, а он даст тебе своих верных людей, — продолжал Скол. — Это справедливо. А еще он сказал, что если ты согласишься, то получишь золото, которого хватит на строительство нового драккара. Это щедро.
Да, это было щедро. Даже слишком щедро для такого хитреца и ловкача, как Хакон. Построить еще один драккар? Даже мой отец мог лишь мечтать об этом.
— Хорошо. — Я махнул рукой. — Иди, Скол. Я поговорю с ярлом.
— Это более чем щедро! — настойчиво повторил кормщик.
За ним следом зашумели другие:
— Надо соглашаться. Разделимся по жребию… Надо соглашаться…
— Тихо! — рявкнул я. — Или богатство Хакона ослепило вас?! Ярл наверняка задумал еще что-то.
Они замолчали. По смущенным лицам я понял, что угадал.
— Чего еще он хотел?
Пальцы Скола сжали пояс.
— Не знаю, — ответил он, а потом: собрался с духом и добавил: — Но Хакон заверил, будто его второе условие ничем не повредит нам.
Ха! Верить норвежскому ярлу?! Да ведь он — сам Локи, принявший человеческое обличье!.
Однако я пошел к Хакону. Он сидел в избе и что-то обсуждал с Карком, но, увидев меня, вскочил и жестом отослал раба прочь.
— Говори свое второе условие, — без обиняков начал я.
— Вот оно. — Хакон отошел в дальний угол, покопался там и, повернувшись, протянул ко мне что-то круглое, укрытое длинным полотнищем.
— Что это?
Он сдернул ткань. Из большой, наспех сплетенной клетки на меня уставились четыре круглых блестящих глаза. Вороны! Огромные вороны! Зачем? Хакон опустил клетку на пол:
— Их поймал Карк. А ты возьмешь их с собой в море и, когда солнце встанет над твоей головой, выпустишь их. Вот мое второе условие.
— И все?
— И все…
Явно довольный собой, норвежец улыбнулся. Он что-то затевал, и странная просьба доказывала это, но что?
— Только выпустишь птиц так, чтоб никто не заметил, — полушепотом добавил он.
Я задумался. А почему бы не выполнить просьбу норвежца? Взять этих воронов и выпустить, где хочет ярл, и какое мне дело до его хитроумных затей?! Птицы Одина вряд ли принесут хирду вред, а Нидарос — хорошее место для зимовки… Если Ньерд будет благосклонен и мне удастся уберечь «Акулу» и ее груз от врагов, мои люди будут в Нидаросе желанными гостями. А чтоб не угодить в ловушку, нужно всего лишь хорошенько позаботиться о своей безопасности…
— Ладно, — накрывая клетку, сказал я. — «Акула» уйдет в Норвегию, но я сам отберу ту половину хирда, которая отправится с тобой.
— Хорошо, — тут же согласился ярл.
— И еще… В твоем хирде есть воины родом из Нидароса?
— Есть.
— Я возьму их с собой.
— Не веришь? — обиделся Хакон. Он не хуже моего понимал, что нидаросские бонды не станут устраивать западню для собственных родичей.
— Верю, — не моргнув глазом соврал я. — Просто я лучше лажу с людьми из Нидароса.
Хакон нахмурился, почесал затылок, а потом, заулыбавшись, хлопнул меня по протянутой ладони:
— Добро!
В то же утро мы покинули Юнган. У руля был фроди, потому что Скола я отправил с Хаконом. Кормщик стал моими глазами и ушами там, на суше. С ним ушли румляне и еще несколько человек из хирда. На корме «Акулы», в проходах, между скамьями и под настилом тяжело перекатывалось награбленое добро, а в тесной клетке под покрывалом тихо сидели две черные птицы Одина. Я выпустил их, как и обещал, в тот миг, когда солнечный диск замер над моей головой…
В проливе Каттегат нас застала непогода. Морская даль потемнела и вспенилась белыми кудрями дочерей Ран-Похитительницы, а ветер безжалостно трепал парус. Пришлось убрать его и взяться за весла. Даже Скол не рискнул бы пройти Каттегат при таком сильном встречном ветре. Рисковать богатой добычей не стоило, и я приказал поворачивать к Анхольту — маленькому, будто случайно выросшему посредине пролива, острову да-нов. Пологие берега Анхольта часто давали пристанище терпящим бедствие кораблям. Может, именно поэтому на Анхольт редко нападали. А возможно, это происходило оттого, что на острове было нечем поживиться. Здесь разводили коз, обрабатывали землю и ходили в море за рыбой, но не хранили золота, не ковали красивого оружия и не выделывали тканей.
«Акула» плавно развернулась и прежде, чем дочери Ран подняли к небу пенистые руки, вошла в бухту. Там было тихо и безлюдно. У берега покачивались рыбацкие лодки, а неподалеку от них, лениво блея, спускалось на водопой стадо коз. Их гнал грязный мальчишка с хлыстом в руке. Заметив «Акулу», он насторожился, поднес ладонь к глазам, но, не увидев на носу страшной драконьей морды, как ни в чем не бывало продолжил свой путь. Издалека было слышно, как он деловито покрикивает на коз и щелкает длинным бичом. Напускное равнодушие мальчишки понравилось мне. Большинство его сверстников кинулись бы на берег и восхищено пожирали глазами неизвестных воинов, а этот оборванец бровью не повел!
Я огляделся. Высаживаться на остров было опасно кто знает, что крылось за видимым покоем? Может, до данов уже дошел слух, что мои люди помогали Хакону грабить их владения на Сканей, и они приготовили «Акуле» хитроумную ловушку?
— Останемся тут? — подошел ко мне Гранмар.
Я кивнул. Буря обещала быть долгой.
Воины покинули скамьи и собрались небольшими стайками на носу и корме. Вскоре оттуда послышалась перебранка и веселый смех. Однако мне было скучно.
Мальчишка-пастушок уселся на берегу напротив, обнял за шею неуклюжего лохматого пса и уставился на корабль. Его козы сбились в кучу и жалобно блеяли, но паренек не обращал на них никакого внимания. Ему явно хотелось поговорить и узнать что-нибудь новенькое…
Я подозвал Гранмара. Старик зябко ежился и растирал замерзшие ладони.
— Пойду на остров. Узнаю, что да как, — сказал я. — Ты остаешься за старшего. И предупреди Фроди, чтоб был повнимательнее с людьми Хакона!
— Может, не надо? — совсем по-сколовски спросил Гранмар. — Чего тебе там?
— Надо.
Старик обиженно засопел, а я сбросил теплую одежду, спрыгнул в воду и несколькими короткими гребками добрался до отмели. Там встряхнулся и, подзы-дая пастушка, негромко свистнул. Мальчишка нехотя подошел.
— Как тебя зовут?
Паренек был из рабов — это легко можно было распознать по его одежде и босым ногам, однако, ничуть не смутившись, он гордо вскинул голову:
— Фасти.
— Фасти так Фасти, — усмехнулся я. — Скажи-ка, старый Хельги сын Храни еще управляет этими землями?
— Ты знаешь Хельги? — удивился пастушок. Его большие темные глаза широко распахнулись, а брови изогнулись. Мне уже давно не доводилось видеть такого искреннего лица. Может, только у пленной словенки… Пленной словенки? И чего мне припомнилась эта рабыня?
— Мой отец знал, — коротко ответил я и повторил: — Так Хельги еще жив?
— Да, он там. — Фасти указал в глубь острова. — В усадьбе. Нынче у него большое несчастье.
— Какое же?
Пастушок сообразил, что слишком разболтался с незнакомцем, и хмуро сдвинул тонкие брови:
— Его печаль — ему о ней и говорить. Отвечал-то он бойко, но его ноги нетерпеливо переминались, готовясь в любой миг унести своего владельца , подальше от гнева незнакомого викинга. Однако мне понравилась его дерзость. Парень был честен, а что до печали Хельги, так я сам сумею расспросить старика. — Когда-то Орм дружил с ним… — Проводи меня к Хельги!
Фасти свистнул собаку и, присев на корточки, что-то зашептал в мохнатое ухо пса. Тот завилял обрубком хвоста, неодобрительно поглядел на меня, потом покосился на пощипывающее жухлую травку стадо и с тяжелым вздохом улегся на валун.