– Ты хорошо знаешь, о ком я говорю. Ноокор Конин, твой товарищ, – именно он тот человек. Ты прятал врага кагана, за что должен закончить на колу. Где Конин?!
– Конин – пес! Невольник, который словно шакал рвал наши внутренности, когда мы прижали его к груди, чтобы согреть дыханием. Убежал как трус. Забрал у меня лучшего коня. Если достанешь его, удели кару и от моего имени. Пусть сдерут ему шкуру на спине и пятках!
– Убежал? Не верю!
– Ищите. Если найдете – он ваш!
Люди Булксу и правда обыскивали юрты, переворачивая лавки, мехи с кумысом и бурдюки с водой. Рылись в упряжи, разбрасывали кожи, щиты, ковры, протыкали подушки, набитые шерстью, словно и там мог таиться проклятый Якса. Уходили злые, оставляя за собой разруху, как после урагана. Один из них, с мордой, украшенной тонкими, смазанными жиром усами, бил челом перед Булксу и докладывал, что в ауле нет никого, кто напоминал бы беглеца.
Булксу обернулся в сторону сжатой его людьми группки женок, подростков и пары старых пастухов. Поднял ярлык, словно хотел ударить тем с высоты, и закричал:
– Кто из вас знает, куда сбежал Конин?! Каган дает хорошую награду за него. Собственную юрту и столько овец, сколько сумеете посчитать.
Толпа заворчала. Все взгляды устремились на Ульдина: тяжелые, уставшие, налитые кровью; глаза, что день за днем палило солнце, иссушали ветер и жар, льющийся с синего неба.
– А еще свою большую, непреходящую милость, – закончил Булксу. – Что, никто не вызовется? Никто ничего не знает? И кто был приятелем и слугой Конина? Кто спал в его юрте, стелил ему постель, чистил узду и седло? Кто?! Укажите на такого человека и не пожалеете.
Гунна шевельнулась, но Сурбатаар сделал шаг в сторону и заслонил ее от взгляда нападавших.
– Никто? Никто… – Булксу тряхнул головой, словно бы удивленный. – Хорошо-о-о. Давным-давно каган Горан Уст Дуум выбил всех мужчин в вашем ауле. Нынче его сын приказал мне проверить, не отросла ли от обрубка вербовая ветка. Я вижу, что отросла, а потому… – указал на кого-то в толпе. – Тормас! Делай, что должен!
Вдруг трое его воинов кинулись в ряды людей Ульдина. Выволокли одного – перепуганного пастуха Урбека, – дергая, хлеща плетками под коленями. Бросили его спиной на колесо арбы, развели руки в стороны.
Крик! Это вопила его жена, обнимая двух малых детей, выталкиваемая из рядов двумя рослыми хунгурами.
Усатый воин ухватил Урбека за волосы и прижал его голову к колесу, обнажая горло. Потянулся за мечом.
Не пришлось доставать клинок. Сурбатаар ступил вперед, встал перед Булксу.
– Не убивайте невиновных! Я был ближайшим приятелем Конина. Со мной он делил юрту, а порой и постель. Слушал меня, но не говорил, потому что был немым. Я сделал его Ноокором, а он отплатил презрением, бросив мою службу.
Булксу наехал конем на Сурбатаара. В руке его был обушок, не ярлык. Тупой тяжелый молоток на длинной рукояти из твердого дерева.
– Нет, это неправда! – крикнул кто-то из-за спины Ульдина. – Это не так! Вигго был поверенным и приятелем Конина. Его тот выбрал среди прочих, приказывал спать и поддерживать огонь в юрте. Выбрал как слугу, когда мой отец его возвысил.
Сурбатаар вздрогнул. Рядом с ним оказалась Гунна: теперь она сгибалась в поясе перед Булксу и его воинами, указывая в толпе на несчастного скандинга.
– Возьмите его и не трогайте отца! – кричала. – Он будет все знать. Шептал Конину долгими ночами, стелил ему постель и был помощником, как хорошо объезженный конь.
Рука Булксу опустилась, указывая на бледного Вигго. Того сразу схватили под руки два воина в кожаных панцирях. Дернули, вырвали из толпы, выкручивая руки. Бросили на колени.
– Всеми богами клянусь, не-е-ет! – заплакал парень. – Это не я! Я только служил!
И тогда Сурбатаар не выдержал. Ухватил Гунну за воротник, встряхнул. Поднял руку, сжатую в кулак. Ударил по голове, раз, другой!
– Что ты болтаешь, глупая тетеха! Эй, не слушайте ее, воины кагана! Не Вигго виновен – только я, что позволил ему сбежать…
Не закончил, потому что Булксу наехал на него конем как бешеный. Повалил, сбил с ног, бросил в песок и прах степи. А за ним бросились на старика и остальные воины. Пинали, били, лупили рукоятками плеток. Досталось и Гунне, которая тщетно пыталась заслонить отца, бросалась как волчица, пока кто-то не ударил ее наотмашь – так, что она отступила, упала на спину.
Булксу соскочил с коня, приблизился с обушком. Ударил раз, другой, третий, прямо по спине. И тогда Сурбатаар в первый раз вскрикнул. Коротко, рвано. Изо рта полилась кровь.
– Нужно было тебе пасть на Рябом поле. Ты-ы-ы! – кричал его противник. – Ульдин Сурбатаар, мужественный! Теперь станут звать тебя Боол, Ульдин Сломанный! Сломанный! Хватит! Оставьте его.
Окровавленный и избитый, Ульдин лежал у его ног и трясся. Гунна, в ненамного лучшем состоянии, рвалась из рук хунгуров точно ласка, дергалась и наконец укусила за руку одного из них так, что тот крикнул. Вырвалась из хватки, припала к отцу. Ее схватили снова и принялись бить кулаками. Прервал это Булксу, схватив ее за тяжелую черную косу, дергая вверх и поднимая, заглядывая в лицо.
– Слушай ты, маленькая кучка овечьего дерьма! – крикнул. – Смотри! Тут – второй ярлык кагана. Отец не выслушает, так ты пойми. Тоорул забирает у вас стада, юрты и слуг. Все теперь принадлежит кагану. А вам приказывает идти на зимовье в Лендию, как всем. В село Сыбин. Тут все написано. Пусть тебе шаман прочтет!
Ударил Гунну в грудь вторым вынутым буздыганом. Девушка не хотела брать, поэтому он ударил ее по голове: раз, второй, третий…
– Возьми это… возьми, – прохрипел Сурбатаар.
Она приняла ярлык, но сразу опустила его.
– Пустите ее!
Миг-другой она стояла, будто не зная, что делать. Ярлык выпал у нее из руки и покатился в прах, испятнанный кровью.
Булксу обернулся к Вигго, который, казалось, вот-вот мог умереть. Ухмыльнулся, дернул себя за усы.
– На коня его! Едем.
– Куда хочешь поехать? – спросил Тормас.
– В Амун! – сказал Булксу. – Развлечемся там какое-то время.
Вигго трясся и плакал.
Булксу вез пленника в степь молча и напряженно. Словно вот-вот мог лопнуть как рыбий пузырь. Не говорил, не улыбался, раздумывая. Зато Вигго все время стонал.
Покачивался в седле на рысях, едва мог усидеть при галопе. Перехватывал короткие мгновения отдыха в степи, все два дня пути охраняемый тремя воинами, вооруженными саблями и луками.
– Багадыр, багадыр! – крикнул наконец слабо. – Ты не обязан меня мучить. Я сам расскажу тебе, что знаю, не нужно меня бить.
Хунгур даже головы не повернул. С того момента, как они уехали из аула Ульдина, он ни про что не спрашивал, не допрашивал пленника, не кричал – даже не злился.
– Вам ни к чему заставлять болью меня говорить, я и так все скажу.
И тогда Булксу впервые повернулся в его сторону. Узкие губы скривила искренняя добрая улыбка.
– А откуда ты знаешь, что я на самом деле хочу с тобой сделать?
– Не знаю. Но именно этого боюсь.
– Бояться не нужно. У меня хороший отряд, почти минган воинов, никто тебя не обидит.
– А вы… не обидите?
– Будь уверен, я не намереваюсь ни жечь тебя, ни хлестать.
– Я вовсе не воин, багадыр! Никогда таким не был, не могу удержать меч в руке. Потому-то меня и выгнали из Винеты, лишили имени скандинга, который рожден в снегу и железе, закален в огне и для которого убийство – настолько же просто, как еда. Мне оттиснули на лице тавро Флока, человека наиболее презираемого. Не скандинга, но зверя.
– Ты станешь великим воином, Вигго, – Булксу похлопал его по плечу. – Не переживай, уж я постараюсь. Туда, – указал на что-то в степи, что вставало впереди. – Ждите тут, пока я не вернусь. Сойдите с коней и ждите!
Направился прямиком к поселению, что лежало в голом поле, под жаркими лучами солнца. Выглядело оно как аул, с той лишь разницей, что здесь не было юрт – одни шалаши, а вместо бунчуков торчали жерди с привязанными к ним черепами и головами. Не было видно и табунов, стад овец и коз, что обычно ходили у любого поселения.
Булксу не было долго. И возвращался он не один, а с группкой оборванцев. Рядом с воинами кагана те казались разлапистыми деревцами, которые вытащили из болота. Грязные, оборванные, некоторые обмазаны глиной, чтобы предохраниться от укусов насекомых. Одетые в ошметки шкур, с ветками, повешенными у пояса, или на шее – костями. Во главе почти бежал сухопарый шаман с голым бритым черепом, таща широкий бубен из козлиной кожи, с длинной рукоятью и прутком с колокольцами. Булксу был зол и нетерпелив. Нетерпение отражалось на сухом лице шамана в виде подбитого глаза и кровавого следа на щеке.
– В колодки его, – Булксу указал на Вигго. – Но не причиняйте ему боли. Он уже достаточно страдал.
Скандинг тонко крикнул, когда его схватили под руки, выгнули их кверху и взяли между костями, связали веревками, переложили петли так, чтобы он не мог двигать руками. Шаман подбежал к нему, закрутился, затанцевал, лупя в бубен, брякая и порой хлопая в ладоши.
– Вперед, берите его! У меня нет, как у вас, вечности на поиски!
Вигго трясся, дрожал так, что трещали колодки. Безвольно позволил согнуть себя, пока не встал на колени. Тогда к нему подступил шаман, обошел на полусогнутых ногах, поймал его шею между ногами и сбросил шапку с головы.
Скандинг закричал, когда в ладони ведуна появился длинный нож. Но шаман не стал его калечить. Просто склонился над головой, ухватил за вьющиеся, спутанные рыжеватые вихры и принялся их сбривать – скрести клинком по черепу.
– Что вы делаете… – застонал юноша. – Вы должны были меня оставить… Багадыр, вы обещали! Я вам верил.
– Ш-ш-ш, душа, – успокоил его Булксу. – Никто не желает тебя убивать. А волосы – что ж, ветер их унесет, но отрастут новые.
Шаман скреб скандинга по темени, пел что-то по-своему, отбрасывал пучки волос.