Хунгур усмехнулся. Оглянулся на своих.
– Тридцать скойцев, лендич. У меня большой семья, сам видеть, – указал на приятелей.
– Тридцать, и ни денаром больше. Подойди.
Грот воткнул меч в землю, потянулся к калите. Пересчитал денары и квартники, взял две горсти монет и… пересы´пал их в протянутую руку хунгура. Из ладони в ладонь.
– Не верь ему, – прошептал Якса. – Не делай этого.
Воин засмеялся, сейчас же ссыпал все в мешочек, который предусмотрительно подставил его приятель.
– У тебя хороший… кони, – указал на Перуна. – Еще их отдать или договора не быть. Ничего не поделать! – развел руками. – Ты лендич, пес. Ты согласиться на все, что хотеть великий хунгур!
Воины спрыгивали на землю и подходили, смеясь. Грот отступил к своему жеребцу, не знал, начинать танец смерти или поторговаться за минуты, которые им остались.
Хунгур в кожухе подошел к Яксе. Протянул руку к голове Перуна.
– Смотрите, братья! – крикнул. – Хороший у меня конь? Лендийский! Выиграю на нем в Бору… Дать мне его!
– Иди прочь, – выпалил Якса на языке хунгуров. – Стервоед, песий сын. Верблюжий навоз, позорящий землю и воду. Прочь, я сказал!
Хунгур дернул за поводья. Грот хотел остановить Яксу, но стоял слишком далеко. Юноша, а собственно, теперь оруженосец, пнул хунгура прямо в колено, изо всех сил, а потом ударил сплетенными руками в голову. Воин крикнул и упал на землю, покрытую ковром золотой дубовой листвы, украсив ее кровью из разбитого носа и губ.
И вдруг разверзся ад. Хунгуры кричали, спрыгивали с лошадей, бежали к Яксе. Где-то поверху свистнула стрела, завязнув в ветвях. Двое в броне из железных пластин прыгнули на оруженосца, крутя саблями, рубя, припирая его к дубу. Юноша ударился спиной о влажную кору. Припертый к дереву, не мог сбежать, а был без оружия. Вытянул руку вверх, над головой, где открывалось небольшое дупло – словно собираясь найти в нем укрытие. И вдруг…
Почувствовал шершавую рукоять меча, увенчанного круглым навершием. Ухватил ее, вырвал меч… и почувствовал, что с ним что-то происходит; отбирает его волю, туманит мысли, превращает его в яростного волка, в животное.
Он закричал и завыл, когда в его руке появился длинный ржавый меч, скрытый до этого момента в дупле векового дуба, словно он был вызван заклинанием. Движения Яксы сделались быстрыми и размытыми, непредвиденными, смертельными… Убийственными.
Хунгуры с воплями несутся к дереву, вытягивают сабли, опускают короткие копья. Якса рвется на обнаженные клинки. Не гибнет! Вдруг отбивает вверх опускающуюся саблю, втыкает меч в живот, покрытый мехом, толкает, сталкиваясь с рычащим от боли хунгуром, валит его, прорывая круг. Вытягивает клинок – красный от крови, наседает на следующего врага; тот еще не достал саблю из ножен, а уже получил в плечо.
Меч покрыт ржавчиной – он тупой, но несет боль, валит противника. Якса уже летит к следующему. Рубит в ногу, уклоняясь от удара в голову; получает в спину, но его это не останавливает. Получает в бок, лодыжку и валит еще одного противника, ломая ему ребра, руку. И вскакивает над телом – выбрасывает меч прямо в глаз кочевника. Видит, как подлетают в воздух кожаные сапоги на плоских подошвах. Как рвется и расходится броня из кожаных чешуек.
Прежде чем хунгуры приходят в себя, он прыгает над лежащим, достав меч… Мчится дальше, раздавая удары, ломая руки, раскалывая головы одной тяжестью оружия. Падает выпущенная из руки сабля, кровь пятнает мех снежной ламы. Крики, вопли, стоны встают под дубом, как в языческие времена, когда богам леса приносили человеческие жертвы! Кто-то бьет в корчах пятками в землю. Другой воет и ползет, тяжело раненный. Темная кровь брызгает из перерубленной артерии. Рвется пояс с саблей, падает лук с непущенной стрелой. Дрожит и пытается отползти воин со сломанной ногой, прежде чем меч Яксы успокаивает его окончательно.
И вдруг становится тихо, смолкают гортанные возгласы, перекрикивания. Стихает топот испуганных убегающих лошадей и последних из всадников. Еще один, хромая – бежит в лес. Якса хочет догнать его, но кто-то встает у него на пути. Он поднимает прямой рыцарский меч. Последний враг, противник.
Якса не бьет в клинок. Сокращает расстояние, подбивает снизу, лупя в предплечье и ломая кости. А когда враг корчится, меч выпадает из его правой руки, то лупит тупым клинком снова – сверху, по той самой руке, полностью ее ломая.
– Якса-а-а! Якса-а-а! Милостью Праотца прошу! Милостью Ессы! Якса-а-а!
Мир замедлился, расплылся в звуках и запахах. В вони железа и крови. А Якса увидел лежащего перед ним Грота. Правое предплечье сломано так, что куски кости торчат из раны. Инок был словно безумный – трясся, рядом лежал его меч.
– Якса-а! – выл он. – Это я, Грот! Что ты наделал? В тебя что-то вселилось. Ты сломал мне руку.
– Как это… Хунгуры… Не понимаю…
– Ты побил их всех, – стонал Грот. – Переломал им кости, добил раненых. Как упырь, бес. Как вечный визгун. Ты убивал их взглядом, замораживал ужасом, движением, дыханием. В тебя что-то вселилось! Что ты наделал? Что ты… такое?
– Ты хотел, чтобы я был мужчиной. Оруженосцем, что найдет в себе силу для боя и трудов. Ну так… я им и стал, – с трудом произнес Якса.
– Ты искалечил меня! Чтоб тебя бес в леса унес! Чтоб тебя… – бормотал инок. – Нет времени. Нам пора уходить. Бери тряпку. Перевяжи мне руку. Бери ремень и затяни его у локтя. Сильнее. Что, сука, теперь нет сил?! Ты… хунгурское отродье. Я из худших боев целым выходил, а ты… Ну ладно, вяжи, вяжи!
– Ты все время говорил, день за днем, что страдание, боль, страх и печаль закаляют человека. Так будь сам как битый молотом камень, железо на кузнечной наковальне. Укрепляй тело и дух, чтобы сделаться великим!
Грот яростно молчал. Закусил губы так, что потекла кровь.
– Помоги мне сесть на коня. Все расплывается. Возьми мой меч, и лучше бы нам не повстречать людей палатина. Едем! Быстрее, помоги мне.
– Куда? – спросил Якса уже в седле.
– И ты еще спрашиваешь? К Могиле! Там помогут. Быстрее!
Они двинулись галопом. Потом – еще быстрее. Рука Грота истекала кровью, он оставлял за собой след из капель.
Уезжая, Якса оглянулся на поляну. Увидел под дубом кучу трупов. И бледную фигуру посреди всего этого, которая кланялась ему словно призрак.
Когда они вечером добрались до пустыни в Могиле, Грот начинал бредить. Сломанная рука горела огнем, из открытого перелома сочилась кровь. В конце Яксе пришлось сойти с Перуна и вести коня – придерживая инока, чтобы тот не упал.
И все же Грот направил их в нужное место, ведомый безошибочным инстинктом. Далеко на севере, на Круге, что выступал там первыми скалистыми отрогами, среди стройных лиственниц и еловых лесов. Могила стояла как не доступное никому гнездо на серых скалах, мощнее, чем замок. Издали, с другой горы, Якса с удивлением смотрел на строение – длинный раскидистый, увенчанный двускатной крышей неф. На полукруглую башню и широкие пристройки белого камня, неловко к ней прилепившиеся – словно ласточкины гнезда. Крыты здания были гонтом, иной раз – соломой. Их ограждала еще стена и каменная башня с вратами. По сторонам хранили пустынь пропасти, из которых доносился только щебет птиц, крики ястреба и шум невидимых горных потоков.
– Открывайте! – кричал Якса, сколько было сил. – Вы ведь не хотите, чтобы брат Грот умер под башней вашего скита?! Я ведь его не оставлю! А если он умрет – ваша будет вина и ваш грех.
На него смотрели, он чувствовал себя почти как дикий зверь в ловушке, когда на того глядит спокойный глаз охотника. Потому – метался, лупя в ворота, кричал, призывал.
Грот едва держался в седле, кренясь так, будто собрался упасть. Стонал, шептал что-то несвязно, из чего можно было понять всего одно слово: Томира.
Вдруг, когда Якса уже утратил надежду, стукнул засов и в воротах отворилось крохотное окошко.
– Чего ищите, пропащие души? Нет у нас ни убежища, ни еды. Ступайте в лес, там будете в большей безопасности, нежели с пустынниками.
– Я привез к вам брата Грота. Он ранен, умирает, потерял много крови.
Кто-то долго, в тишине, размышлял.
– А сам ты кто?
– Кони… То есть Якса из Дружичей.
Сразу лязгнули запоры. Левая створка ворот запала внутрь. Он увидел две фигуры в черных плащах с остроконечными капюшонами и вырезами для глаз. Люди были препоясаны цепями. Покаянники, о которых говорил инок. Тот, что стоял слева, имел еще и железный шар, привешенный к поясу. Как наказание или напоминание?
– Кто из вас Якса?
– Я. Но Гроту нужна помощь. Быстрее!
Тот, что был повыше, осветил его факелом. Всмотрелся прищурившись.
– Почти взрослый ты стал, – пробормотал. – Что сделал твой отец?
– Убил кагана Горана на Рябом поле. Так же, как убью вас я, если нам не поможете!
– Откуда твой род?
– Из Ульд… Из Дружицы, в Старшей Лендии.
– Мать твою как звали?
– Венеда. Говорили, что была красивой. Но я не слишком помню.
– Тот самый, – проворчал покаянник. – Можешь войти.
– Сперва его внесем.
Нашлась и помощь. Две фигуры схватили Грота, сняли с седла и занесли в ворота. Якса шел следом, остановился в воротах, на пороге. Пал на колени, ударил челом, потом пересек порог – медленно, боком, чтобы не наступить на деревянную балку.
Дальше на маленьком узком дворике их ждал третий пустынник – невысокий и худой. Из-под его капюшона с шеи опускалась завязанная петлей веревка.
– Давай лошадей. Займусь ими.
Якса отдал ему поводья и ждал. Появились новые братья – приняли Грота, унесли его куда-то. Тот, что был выше прочих и, сказать правду, самый из них достойный, взял факел, снова повернулся к Яксе.
– Ступай за мной.
Повел его в сторону, к пропасти. Открыл дверь в стене башни, что прилегала к главному нефу пустыни, пропустил гостя, потом вошел сам, заперев ее изнутри. Они оказались в коридоре, затем вошли в круглое помещение. Сверху, с уровня над ними, падали лучи факелов, словно на галерее горел свет. Сбоку виднелись ряды затворенных дверей. Покаянник открыл одну из них, махнул Яксе.