иками, а если хищники не оставляли им мяса, то разгрызали обглоданные кости. Когда же и грызть было уже нечего, нашим не приспособленным к охоте пращурам приходилось убивать себе подобных, полностью их обгладывать, а потом опять же грызть с голодухи кости. Это научное открытие ставит перед актуальным искусством сложнейшую задачу: найти новые формы возвращения к истокам и припадания к корням. И вот перед вами художник, который первым нащупал такой путь. Колин перформанс посвящен всем доисторическим геноцидам и голодоморам с момента начала прямохождения и до создания первого государства. Но главный поминальный объект его действа – геноцид неандертальского народа. Коля считает себя последним неандертальцем.
Коля Убей Мозги оторвался от кости и зарычал погромче.
– Чего он говорит-то? – тихо спросила Малаша.
– К сожалению, неандертальский язык полностью утрачен, – сделал совсем скорбное лицо Вадим, – и реконструкции не поддается. Но Коля считает, что это еще не причина говорить по-кроманьонски. Правильно, Коленька?
Артист рыкнул одобрительно.
– Чтобы справиться с этой проблемой, Коля решил отказаться от любой речи, кроме звуков, прямо выражающих чувства. И тут мы подходим ко второму и главному смыслу акции. Задача – не просто рычать и грызть кости, но вернуться через эти действия к чистоте эмоций забытых предков. К той чистоте, которая позволит нам примириться с их вынужденным бессердечием. В конце концов, родителей не выбирают.
Бесполо замолчал. Все остальные тоже молчали и смотрели – но уже не на Колю, а на арт-директора, ожидая его приговора.
– Н-да… – почесал затылок Синькин. – С одной стороны, перф непростой. Для народа сложновато. А с другой – что ж, рычать так рычать. Я вообще считаю, что рычать – это правильно. Рык, он прямо до сердца доходит. Короче, пришли концепцию. А место в проекте мы тебе всяко найдем, ты мне понравился.
Коля Убей Мозги спрятал кость в нагрудный карман френча и вполне осмысленно кивнул.
– Ну а ты, Малашенька, чего состряпала? – обратился Кондрат к единственной даме. – Опять что-нибудь с кровью испекла?
– Обойдешься, – усмехнулась художница. – Кровь теперь неактуальна. А вот насчет еды – угадал.
Синькин задал свой вопрос неслучайно. Когда-то давно, еще до сожительства с Бедой, Малаша прославилась кулинарными шоу. На одном из концертов ХУШО она предложила зрителям отбивные с кровью, причем отбивные были свиные, а кровь – ее собственная.
– Короче, проект политический. Называется «Пироги со смертью. XXI век», – объявила Малаша. – Открываем компромат-пирожковую на местную элиту. Компромат подаем в готовом виде. Уличающие госслужащего документы оборачиваются в полиэтилен и запекаются в пироги с зеленым луком, яйцом и печенью. Пирожковая открыта для всех: жрите на здоровье. Но цены нехилые, и есть условие: купленное съедается только на месте, с собой не заворачиваем. На всех продуктах, как положено, написан срок годности. Просроченные беляши выбрасываем шакалам, то есть журналистам.
– Ты прости, Малашенька, я чего-то не догоняю. Значит, чиновники на глазах у всех станут жевать компромат на самих себя? – спросил Прудоморев. – Но ведь это все равно что явиться с повинной, разве нет?
– Сами они, ясный буй, ничего есть не станут и на выставку не придут. А вот едоков за себя наймут. Если поверят, что пироги того стоят.
– А документы-то у тебя есть?
– Документы – это к нему, – показала Малаша на Синькина.
Все снова обернулись к шефу.
– Между прочим, все правильно, – сказал тот. – У нас губернатор сам призывал на себя компромат собирать. Полная, говорит, полупрозрачность. Но все это, конечно, только в долговременный план годится. В самый долговременный. Туда возьмем обязательно. Пусть жулики и воры лишатся покоя. Пусть не спят, думая о том, что в случае краха новой культурной политики им предстоит питаться в пирожковой. Молодец, Малашка! Ясно изложила и даже не выругалась ни разу, я фигею. Что, больше нет идей? Тогда я скажу. Все, что вы предложили, очень хорошо. Попадает почти в десятку. Подчеркиваю: почти. То есть хорошо, но не отлично. Животные, рык, жратва, зверский стиль – все верно. Ну а последнее усилие сделать слабо? Общий знаменатель найти? С учетом специфики места?
Синькин замолк и, откинувшись на троне, обвел сотрудников арт-центра хитрым взглядом. Все молчали.
– «Рус-ско-е мед-вежь-е», – медленно, будто ощупывая языком эти странные звуки, произнес Кондрат. – Понимаете?
Судя по лицам, никто ничего не понял. Только Азефушка Прудоморев, уловив слово «русское», одобрительно кивнул, погладил бороду и сделал вид, что задумался.
– Короче, слушайте, – заговорил арт-директор. – В Прыжовском крае медведей больше, чем в Европе правозащитников. И все это богатство пропадает зря. Некому наших мишек воспеть, некому прославить, некому для потомства память о них сохранить. Даже нарисовать их теперь некому. Рисовальщиков-то не осталось. Вы же только стенки подпирать умеете. А мы сделаем большую тематическую выставку исключительно про них. Мишки во всех видах. Все, что связано с русским медведем. Теперь ясно?
– Ясно, – кивнул Бесполо. – Двухходовка: сначала тут нашуметь, а потом отправить на экспорт. Ребрендинг России. Русский медведь – продукт проверенный, надо ему только имидж поменять: был агрессивный, станет добродушный. Так?
– Умный ты, Вадя, прямо загляденье, – одобрил Кондрат. – Все так, скрывать нечего. Мастерим выставку с прицелом на европейские гастроли. Сколько мы тут продержимся, пока ни фига не понятно. Завтра могут снять губера, или у него перещелкнет в голове. Значит, надо подстелить соломки. Готовим продукт для внешнего и внутреннего потребления. Из этого и будем исходить. А теперь – брэйнсторм! Кратко и быстро – все, что связано с мишками. Поехали!
Мозговой штурм был для ХУШО привычным делом, им обычно заканчивалось каждое собрание. Проекты посыпались один за другим:
– Скульптуру медведя из бабла поставить!
– Ты рухнул? Тогда точно гражданская война начнется.
– Пусть мишка по местному телевидению программу ведет. «Телемедведущий».
– Да они и так уже все медведущие…
– Нет, правильно, пусть ведет! А еще лучше парочка, он и она.
– «Целующиеся медведи»!
– Было!
– А может, не только целующиеся?
– Эй, посерьезней! – прикрикнул Кондрат.
Хушисты примолкли.
– А может, город переименовать? В честь тотема? – подал кто-то мысль.
– А что, – заметил умный Вадим, – вот центр Фаюмского оазиса в Древнем Египте назывался Крокодилополь. А у нас мог бы быть Медвежополь.
– Да… Идея хорошая, но звучит как-то…
Снова замолчали.
– Пускай медведь икру мечет, – прервала молчание Малаша. – Красную и черную. Допустим, бурый медведь – красную, а белый – черную. Чего вылупились? На экспорт так на экспорт. И о несправедливости говорит. Одним икра, а другим…
– Малаш, а каким местом он метать будет?
– А тем самым!
– Эй, посерьезней! – снова прикрикнул Синькин. – Ни медведь из бабла, ни медведь с икрой не катят. Дорогие проекты делать нельзя, потому что местный зритель в любом случае будет думать только об одном – сколько мы убили на эту хрень народных денег. Проще давайте!
Теперь художники замолчали надолго.
– Можно сделать серию картин «Наши», – предложил наконец Вадим Бесполо. – Копии или просто репродукции классических полотен. И в каждую внедрен медведь. Ну, с бурлаками баржу тащит, с казаками в обнимку стоит, пока они пишут письмо султану…
– Годится! – одобрил Синькин.
– То же самое можно сделать с фотоальбомами, – подал голос с левого фланга еще один художник, маленький, похожий на пионера Саша Брусков. – Ну, типа школьная фотка, а посредине вместо учителки – он.
– Пойдет! Еще давайте! Гришка, чего молчишь?
Гриша Мичурин, специалист по гибридизации, откликнулся как бы нехотя:
– Да вот, сижу и удивляюсь: чего это у вас все медведи да медведи? Задолбали своими гризлями. Давайте лучше выведем нового русского зверя. Я его уже придумал вчера, даже эскиз нарисовал, вот смотрите. Называется Снегуру. Он как кенгуру – уникальный, водится только в России. Прыгает по сугробам, а в сумке дети и бутылка водки, чтоб не замерзнуть. Морда мохнатая, симпатичная.
– Класс! Класс! Мичурин, ты просто Кулибин!
– В сумку еду тырить удобно в магазине!
– И в гостинице за завтраком! Руссо туристо!
– Пойдет! Еще что?
– Медведь стимпанковский, из прибамбасов, как у Чейза, – пробурчал Тереша со своей высоты и смолк. Видя, что никто ничего не понял, он добавил: – Рост три метра.
– Ну и что, Терешенька?
– Ну, типа, уже не наш медведь…
– А кто?
– Ну, типа, их терминатор. Образ врага.
– Да ну тебя! – отмахнулась от него Малаша. – Скучно! Вот слушайте: есть у меня знакомый художник-анималист. Можно позвать. Но он только обосравшихся животных рисует. «Обосравшийся рак», «Обосравшийся крокодил», понимаете?
– А медведя может?
– Может. Но только обосравшегося. С политическим подтекстом.
Кондрат встал с трона и поднял руку, как цезарь. Художники смолкли.
– Всё! Хватит! – объявил он. – Теперь дуйте в гостиницу, и чтобы сегодня никаких пьянок. Все пишут сочинения. Концепции в письменной форме буду принимать завтра до десяти ноль-ноль. А в двенадцать всем явиться с оружием на площадь Ленина!
– С каким еще оружием? – вытаращил глаза Азефушка.
– С кистями и красками.
Глава 9Призраки Маркса
Ровно в час дня Борис Мухин и Валентин Пикус вышли из метро «Чкаловская» и углубились в район глухих заводских заборов в северной части Петроградской стороны.
– Борь, а Борь!.. Долго еще идти? – ныл Валя.
– Не скули! – цыкал на него Беда.
– Борь, а может, не пойдем, а? – не слушался Пикус. – Ну зачем они нам? Мы и сами с Кондрашкой справимся!
– Ошибаешься. Справиться с Кондратом Евсеичем способна только революционная коалиция. Тем более сейчас, когда он снюхался с властью.