никто из тех, кто считает себя уклюжим, не захотел побегать с ним наперегонки. Долгие годы все только посмеивались над нашим мишкой, а он рос, крепчал, мужал и вдруг – раз! – обернулся эмблемой новой России. Однако пока не все соотечественники готовы его принять и полюбить.
Оратор снова переменил выражение лица – теперь на торжественное – и закончил с большим подъемом:
– И вот сегодня мы делаем первый шаг к тому, чтобы наш народ подружился со своим медведем!
Господин умолк и испуганно-нахально, будто убоявшись собственного красноречия, посмотрел на потенциального работодателя.
Кондрат встал и протянул ему руку:
– С назначением вас, господин министр!
Глава 15Контемпорари-ад
Он увидел себя стоящим перед входом в ад современного искусства.
Точнее сказать, он увидел себя у края пропасти, над гигантской воронкой, дальний край которой терялся в тумане. Все вокруг напоминало Данте: скалы, дымки ядовитых испарений, хмурое, словно отвернувшееся от грешников небо, холод и приглушенный гул, сквозь который иногда пробивались стоны и взрывы хохота. Пахло дымом, серой и почему-то масляной краской.
Ад был точно таким, каким полагалось быть аду, но что-то в нем казалось ненастоящим.
Что именно было не так, Беда сумел разглядеть, только когда налетел порыв ветра, слизнувший верхние слои тумана. Осторожно, пригнувшись и держась за камни, он подкрался к краю уступа, лег на живот и заглянул в бездну. Вот те на! Оказалось, что воронка вовсе не состояла из концентрических колец, как утверждал автор «Божественной комедии». Вместо них по стенам гигантской ямы закручивался спиральный спуск, отгороженный от пропасти ярко-белой лентой перил. Круги ада плавно перетекали один в другой, и Беда подумал, что их едва ли возможно пронумеровать, хотя одни шли явно выше, а другие – ниже. В целом картина была очень знакомой. Много раз он видел эти перила, много раз спускался по этому бесконечному пандусу. Но где это происходило, во сне или наяву? Да и не спит ли он сейчас?
Мухин отполз от пропасти, присел на камень и ощупал все свое дрожащее тело от затылка до ступней. Убедившись в собственной материальности, художник приободрился. Значит, он не осужденный грешник, присланный сюда навечно, а всего лишь гость, посетивший ад по приглашению кого-то из администрации, – вероятно, для того, чтобы совершить экстрим-тур по маршруту синьора Алигьери. Однако ни встречающих, ни других туристов, ни указателей, куда идти дальше, видно не было. Что же делать?
Немного поразмыслив, Беда решил, что самое мудрое в его положении – это заблудиться в сумрачном лесу и дожидаться там Вергилия. Но как на зло, ле́са тоже не было – отовсюду торчали одни голые скалы. Правда, возле самого обрыва цеплялись за камни три-четыре сосенки, но выглядели они так жалко, что назвать их лесом или хотя бы рощей было бы преувеличением даже с поправкой на адскую экологию. Что ж, ничего не поделаешь, надо принимать реальность такой, как она есть, решил Мухин. Он уселся на камень возле ближайшего деревца, подпер голову кулаком и стал ждать проводника. Сначала Беда сидел спокойно, однако, послушав минут пять нехорошие завывания из воронки, не выдержал, вскочил и принялся вышагивать вдоль обрыва, поглядывая на гигантскую спираль.
И тут его осенило – да так, что он встал как вкопанный. Ну конечно же! И как он сразу не догадался? Конструкция ада совриска в точности повторяла архитектуру Музея Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке. Именно там он видел этот текучий пандус, эту непрерывную белую ленту, сползающую с этажа на этаж. Постепенно стал проясняться и замысел адского Фрэнка Ллойда Райта, кто бы он ни был. В современном мире, в отличие от времен Данте, – подсказывала архитектура ада, – исчезли не только разграничения между грехами, но и представления об их сравнительной тяжести. Более того, для большинства людей не существует даже самого понятия греха, а значит, и границ между добром и злом. Стоп! А разве с искусством произошло не то же самое? Вот, например, он сам, актуальный художник Беда Отмух. Разве не стирал он всю жизнь все и всяческие границы, расширяя, как принято выражаться у критиков, «территорию искусства»? Разве не выдавал свои провокации за некий «контемпорари арт», а самого себя – за художника? И с другой стороны, разве не была вся его деятельность, в сущности, исследованием пределов человеческого терпения: долго ли еще почтеннейшая публика согласится выносить его активность? Значит, пришла пора отвечать за все свои дела – вот он и попал в ад, где карают нарушителей границ.
От этой мысли Мухину сделалось по-настоящему худо. Если догадка верна, то экскурсия, безусловно, отменяется. Вместо нее ему подыщут местечко в самом нижнем круге. А не убраться ли отсюда подобру-поздорову, пока его никто не заметил? Но как?
Тут Беда вспомнил, что в Музее Гуггенхайма всегда можно уйти с центрального пандуса в боковые залы и спуститься на лифте вниз, к выходу. Он оглянулся по сторонам – нет ли где лифта? Увы, ничего похожего нигде не наблюдалось, зато на ближайшей скале сияла надпись, сделанная по трафарету белой краской:
ВЫХОД ЕСТЬ ВСЕГДА
Оценить это открытие Мухин не успел. Ветер рванул так, что он чуть не улетел в пропасть. Чтобы удержаться, пришлось ухватиться обеими руками за корни сосны. Беда зажмурился, а когда открыл глаза, то обнаружил, что встречающие все-таки явились. Два беса в рабочих комбинезонах сидели неподалеку на камнях и с интересом рассматривали новоприбывшего.
– Никак Бедюха? – прищурился один из них, большой и волосатый.
– Он! Он самый! – радостно всплеснув ручонками, пискнул второй, маленький и лысый.
– Здорово, друг!
Мухин сплюнул, протер глаза, ущипнул себя сперва за руку, потом за шею, но черти из «Кетчупа» никуда не делись.
– Он не хочет здороваться. Он гордый, – пожаловался мелкий бес крупному.
– Точно. Всегда много про себя понимал, – кивнул тот. – Но теперь мы это быстро поправим. Эй, грешная душа, чего молчишь? А ну-ка кайся давай!
И черти весело расхохотались.
Мухин снова сплюнул, на этот раз презрительно, и вытер плевок ногой. Бесы перестали смеяться и переглянулись.
– Ну что, Палыч, кто клиента оформлять будет, а кто до места тащить? – деловито спросил маленький большого.
– По инструкции, – солидно пробасил тот в ответ. – Старший по званию оформляет, младший отвечает за транспортировку.
– А вот хрен тебе! – ощетинился лысый черт. – У меня от них спина болит. Целыми днями тяжести на горбе таскаю!
– А ты директору напиши!
– И напишу! А ты что думал? И напишу!
«Или этих сотрудников не уведомили об экскурсии, – соображал тем временем Беда, – или я и вправду попал. Что делать-то? А, была не была! Лучшая защита – нападение».
– Эй вы там, остыньте! – прикрикнул он на ссорящихся. – Рано радуетесь. Я живой!
Бесы смолкли. Маленький приблизился к клиенту и опасливо обошел вокруг него.
– И правда, живой. Палыч, слышь, он живой еще!
– Классик, что ли?
– Да какой классик? Это же Беда! Его в шутку классиком называли.
– Ну а если не классик, то жизнь – дело поправимое, – промолвил старший бес, поднимаясь с камня и доставая из-за спины здоровенный топор.
– Это точно! – поддакнул младший, плотоядно глядя на неудавшегося экскурсанта. – И быстро поправимое!
Беда понял, что наступает момент истины, и осмотрелся в поисках оружия. Но как на зло, с земли было ничего не подобрать, кроме мелких камней. Тогда он начал отступать, растопырив руки и всем своим видом показывая, что отдаст жизнь задорого. Бесов это страшно развеселило.
– Эй, Бедюха, ты куда? Туалет-то не там! – пробасил большой.
Маленький радостно захихикал.
Мухин отступил еще на пару шагов – и вдруг застыл, всей спиной ощутив холод скалы. Он отскочил и обернулся. Прямо над его головой белела трафаретная надпись, обещавшая выход. Но никакого выхода не было.
И тут послышался чей-то сердитый голос:
– Это еще что такое?!
Со стороны сосен не спеша приближался некий господин, принадлежавший, судя по наружности, к топ-менеджменту адского учреждения. На высокое положение указывали дородность, белый костюм и в особенности тросточка, которой он небрежно помахивал. Лицо неизвестного скрывала широкополая шляпа.
– Это что такое, я вас спрашиваю? Вам кто разрешил разгуливать в рабочее время? – напустился важный франт на бесов. – А ну брысь по местам! На землю захотели? Или под землю?
И замахнулся тросточкой. Униженно кланяясь, стараясь не повернуться к начальству задом, бесы попятились к краю воронки и, хорошенько согнувшись напоследок, синхронно сиганули в бездну.
– Ну, здравствуй, Бедюша! – обратился к Мухину адский босс. – Не узнаешь?
У художника похолодело в животе. Неужели все сны и видения оказались правдой? Неужели…
– Ага, он самый, – кивнул Кондрат Синькин, снимая шляпу и широким жестом отправляя ее в пропасть. – Вот и встретились два одиночества. Ну, что скажешь?
Беда понятия не имел, что нужно говорить в такой ситуации.
– Земную жизнь пройдя до половины, – с трудом вымолвил он наконец, – я очутился в сумрачном лесу.
– Да брось ты, – ухмыльнулся топ-менеджер. – Ну чего напыжился? Расслабься! Ты же сюда на экскурсию пришел, да? Так и смотри на здоровье. Да расслабься, тебе говорят!
И он ткнул гостя тросточкой. Толчок был совсем легкий, но все-таки материальный, ощутимый, и от этого Беда почувствовал себя гораздо лучше.
– А крылья ваши где? – спросил он осторожно.
– Какие еще, на фиг, крылья?
– Черные, перепончатые.
Командующий чертями скорбно покачал головой:
– Ай-яй-яй! Слушай, Беда, приходи-ка в себя потихоньку. Нет тут ни у кого никаких крыльев. Не Средние века. И чего ты меня на «вы» называешь? Мы же с тобой старые кореша, можно сказать, боевые соратники. Ты что, брат?
Беде захотелось ответить по-пацански: «Не брат ты мне, демон толстопузый», но он вовремя сдержался.