– Слушай, Силыч… я тебе не рассказывал… тут такое дело… Понимаешь, он мне и раньше снился в виде демона. Прилетит и крыльями разводит. А потом в карман – нырь! – и притаится.
– Так это тебе, Боря, оттуда весточку посылали. Дескать, в правильном направлении двигаетесь, Борис Васильич, и потому нечистик от вас уже частично отделился, а скоро и совсем не страшен станет.
Мухин пошарил в кармане, вынул сувенирного чертика, осмотрел и засунул обратно. Потом крепко сжал ручки кресла и замер, пытаясь унять дрожь.
– Да не трясись ты так, все уже прошло, – потрепал его по плечу Силыч. – Лучше на портрет свой взгляни. Как живой получился!
Беда посмотрел на полотно, которое целитель снял с мольберта и держал в руках. Оттуда ему улыбался сияющий Боря Мухин – помолодевший, розовый и румяный, каким был в те дни, когда еще не открыл дверь актуального искусства.
– А беса покажешь? – спросил пациент. – Ну-ка, переверни!
– Нет, Боренька, хватит с тебя на сегодня бесов, – мягко отстранил его руку целитель и поскорей сунул портрет в штабель картин на полу. – Ты сегодня заново родился, разве сам не чувствуешь? Так зачем сразу прошлое ворошить? Дыши глубже!
Беда действительно ощущал себя другим человеком. Он рассматривал портреты на стенах, и его тело и душу все сильнее наполняло чувство благодарности. Все глядевшие на него нарисованные художники казались ему замечательными людьми: и Никита Дуров, и Маша Ртуть, и Блинов, и Карасик, и Джон Побери. Он чувствовал, что мог бы сейчас полюбить даже Йозефа Бойса с его мертвыми зайцами.
– Силыч, да знаешь ли ты, какой ты классный?! Дай обниму!
– Ну, растрогался! Это у тебя эйфория началась постбесовская. Но ты не бойся, она тоже пройдет. А пока выгуляться тебе надо. Давай пошли, свежего воздуха глотнем!
У входа в баню молча ждали Валя и Галя. Пикус обиженно глядел куда-то в сторону, на хризантемы, а Галя придерживала супруга за локоть, словно опасаясь, что он сбежит в душевую. Беда пылко обнял их по очереди, а потом опустился на колени прямо на грядку, совершенно не боясь испачкаться.
– Какие же вы все хорошие люди! – сказал он проникновенно. – И чеснок хороший человек, и дыня хороший человек. Я сегодня мир словно впервые увидел.
Все молчали, боясь испортить торжественный момент, а Беда по очереди кланялся в землю всему вокруг:
– Добрая земля! Добрый воздух! Добрый Силыч! Добрая баня! А вы добрее всех, – бухнулся он перед Валей и Галей. – Через вас меня Бог спас. Спасибо, что привезли сюда! Спасибо!
– Ну хватит, хватит! Встань!
– Не встану! Вот Галочке еще раз поклонюсь! Учительница моя первая!
– Боря, встань, кому сказано!
– Не встану!
Минут через двадцать чуть успокоившийся, умытый и причесанный Мухин сидел за столом в доме, попивал медовый отвар и слушал разговоры.
– А мне сегодня ночью тоже Кондрашка приснился, – с хитрой улыбкой рассказывал Силыч. – Стоит весь бледный и от премии Кандинского отказывается. И почему-то все это дело в суде происходит, а я там присяжный. Дали, значит, ему премию, а он вдруг встает и говорит такой: «Всю мою долгую жизнь, граждане судьи, я только и делал, что жуковал да мошенничал. Мне не премию надо давать, а двадцать лет с конфискацией. Простите меня, говорит, братья и сестры, засранца, а сам я себя никогда не прощу!»
– Ну а ты что?
– А что я? Я-то его простил. А эти… сущности… все-таки сунули ему пять лет условно. Но это он снова сплутовал, потому что на суде том страшном всем пожизненное дают. Вот ведь угорь какой извилистый, а? Ушел, понимаешь, от ответственности.
– А наяву как ты думаешь, Силыч, вреден Кондрат или нет? – спросила Галя.
– Кондрашка-то? Тут двух мнений быть не может однозначно.
– А как бороться с ним, знаешь?
– Ну как-как… Перво-наперво надо по душам поговорить…
– Да что тут рассусоливать? – встрял вдруг Беда, у которого, по-видимому, стало проходить благодушие, хотя экзальтация еще оставалась. – Отловить гада – и в душевую. Привяжем к креслу. Силыч поколдует, и через пару часов от паразита и духу не останется. Возникнет вместо него полезный гражданин. Правильно я говорю, Силыч?
– Попробовать-то можно, – раздумчиво сказал целитель, – вот только за результат я не поручусь. Тут в чем закавыка, Боренька: сотрудничество со стороны объекта требуется. Без кооперации никуда, должен он сам навстречу пойти. И еще вот что, братцы, учтите: ловить его вы без меня будете. У меня огород, понимаешь, дом, хозяйство. Ребята заботы требуют, я от них ни ногой. А попробовать-то можно, отчего не попробовать…
– Слушай, а короткого замыкания не произойдет? – снова встрял Беда.
– Какого еще замыкания? – не понял Силыч.
– Ну, смотри. Допустим, окажется он после твоего сеанса в том самом аду, откуда я вернулся. В аду совриска. Может он туда попасть?
– Ха! Вот спросил. Может ли рыба в ухе оказаться? А то ж! Ну попадет, и что?
– Да как что? – вскочил с места Мухин. – А там его встретит директор по развитию и реструктуризации, демон второй категории Синькин К. Е. Вот тебе, дедушка, и короткое замыкание.
– Ох, правда…
Все задумались.
– А может, туда ему и дорога? – поразмыслил вслух Беда, немного успокоившись. – Типа: вспышка света – и мир стал лучше?
– Значит, говоришь, очистился? – скептически посмотрела на него Галя.
– Ты не осуждай, – вздохнул Силыч. – Полного очищения даже у святых не бывает. А уж Борьке нашему по духовной лестнице еще ползти и ползти. Что-то раздухарился ты нынче, Борис. А ну охолони, присядь пока вон там!
Беда присел возле холодильника и, повесив голову, стал молча слушать.
– Силыч, так что делать-то, ты скажешь наконец или нет? – начала сердиться Галя. – Есть у тебя другой способ лечения, без путешествий?
– Да как сказать, Галочка… Просто так поговорить по душам можно, без транспорта.
– И что будет?
– Ну как… Может ведь клиент неправоту свою осознать?
– Ты чепуху-то не городи, – наставительно сказала Галя. – Никогда Кондрат Евсеич ничего не осознает.
– Это почему же?
– А потому что он давным-давно все осознал и теперь творит злые дела вполне сознательно.
Мухин, молча слушавший спор, снова вскочил, прошелся взад-вперед по комнате и остановился возле холодильника. На нем лежала забытая со времени изгнания Господина розга. Беда взял ее в руки, согнул и спросил:
– А может, того?.. – и рубанул воздух.
– Но-но, только без криминального чтива, – посерьезнел Силыч. – Ты теперь человек частично очищенный, не забывай об этом. А пойди-ка ты лучше, Борис, дров наруби. Вон там, за баней, сарай дровяной видишь? За дверью колун, при входе – колода. Помахай топором-то, разомнись. А то у тебя энергетический токсикоз, аж током шибает. Опасно с твоей эйфорией рядом находиться. Пойди, пойди, разрядись!
Через минуту со двора понеслись лихие выкрики:
– Ии-эх! Ии-эх!
Дрова воскресший Беда рубил отлично. Однако Силыч, послушав его вопли, покачал головой:
– Охо-хо!.. Чувствую, не получится из Борьки непротивленца. Слышь, как орудует? Прямо железный дровосек. Попомни мое слово, Галюша: не сегодня завтра возьмется наш рыцарь обратно за розгу.
– Кстати, про розгу, – подал голос Валя, который все это время сидел, уткнувшись в компьютер. – Силыч, знаешь, что я сегодня в интернете прочел?
– Откуда мне знать? Я человек ископаемый.
– Короче, Господин твой назначен министром культуры.
– Иди ты! Всей России?
– Нет, только Прыжовского края. Но тоже неплохо, да? Ты как к этому относишься?
– Одобряю целиком и полностью, – не раздумывая ответил Силыч. – Самое для него подходящее место. Руководитель от бога.
Гости переглянулись, но промолчали.
– Так что решаем? – спросила Галя.
– А что вы одни решить можете? Ничего вы не можете. Маловато вас, чтобы с такой силой справиться, – ответил Силыч. – Тут союзники нужны.
– Какие союзники?
– А настоящие союзники, которые из Союза. К художникам идите, в ПДХ. Хочешь, я Андреичу позвоню?
– Это Редьке? А ты знаком?
– А то как же? Они меня давно к себе звали, а я отнекивался – не художник я, мол, а так, краску перевожу.
– Позвони, конечно, – сказала Галя.
– А его с собой берем? – спросил Валя, показывая в окно.
Беда сидел на колоде посреди горы свежепорубленных дров и тяжело дышал. Лицо его выражало счастье.
– Ой, возьмите, ради бога! – попросил Силыч. – А то я уж и не знаю, к чему его еще приспособить. Дров-то больше нет.
Глава 20Дай черту по рогам
– Как ты говорил – Дом художника? – спросил Беда, завидев впереди здание ПДХ. – Какой же это дом? Тут крепость целая! Форт Баярд!
Валя только втянул голову в плечи.
И правда, за неделю, прошедшую после памятного посещения господина министра, художники превратили ПДХ в неприступную крепость. Окна первого этажа были закрыты деревянными щитами, у центрального входа выросла баррикада из покрышек, ящиков и железных бочек, а на балконе выстроились в ряд ведра с краской, готовые обрушиться на головы штурмующим.
При этом мрачной крепость не казалась: из окон второго этажа свисали пестрые плакаты с изображениями терпящих адские муки членов группы ХУШО. Беда не без удовольствия разглядывал знакомые лица.
– Смотри, смотри! – крикнул вдруг Валя, указывая куда-то назад. Мухин обернулся и ахнул:
– Кондратий! Как живой…
На берегу озера грозным силуэтом чернела двухметровая статуя Синькина. Если не считать размеров, то монумент отличался от оригинала только двумя круто изогнутыми рогами, крючковатым носом и синим язычиной, свисавшим из полуоткрытого рта по-собачьи набок.
Подойдя поближе, осмотрев и даже пощупав скульптуру, друзья убедились, что она резиновая. Под копытами у Синькина лежала резиновая же дубина с длинной ручкой, а на постаменте было вырезано крупными буквами:
ДАЙ ЧЕРТУ ПО РОГАМ!
– Гляди, дубинка-то на цепочке, – показал Валя.