Мнение народа Андрей Борисович пытался узнать различными способами: отправлял на разведку помощников, устраивал телефонные опросы и даже лично пускался в опасное плавание по неведомым ему социальным сетям. Но сведения поступали отрывочные, расплывчатые и ненадежные. И однажды, не выдержав неопределенности, губернатор решил самолично отправиться в город – разумеется, инкогнито, – чтобы узнать все из первых рук.
Несколько часов кряду длинноносый и длинноволосый субъект в долгополом пальто с перекинутым через левое плечо красным шарфом (так в представлении Детки выглядели отечественные художники-авангардисты) колесил по Прыжовску на рейсовых автобусах и подслушивал чужие разговоры. Люди говорили о болезнях и внуках, об экзаменах и числе лайков в фейсбуке, о начальстве, ценах и политике; говорили о погоде, футболе и даже о любви, но никогда о современном искусстве. Семь раз проехал начальник губернии свою столицу насквозь, не услышав ни единого слова на интересующую его тему. Наконец ему повезло. В восьмом по счету автобусе разговорились двое подвыпивших мужчин:
– Вчера проводку делал в музее у этих, ну…
– У кого?
– Ну, у гомосеков.
– А… И чё?
– Чё – чё? Гомосеки.
– Ну, и чё они там делают?
– Чё-чё… Чертиков из себя выдавливают. Я и сам так могу, чё.
– Так чё, давай, выдави чё-нибудь!
– Мне чё, делать нефиг?
Из этого автобуса Детка вышел с твердым решением: не полагаясь больше ни на чье мнение, явиться в арт-центр с секретной ревизией, все там тщательно осмотреть и сделать собственные выводы. Дожидаться удобного момента для визита долго не пришлось: уже начались вступительные испытания в Школе Изящного Арта, и Андрей Борисович отправился туда назавтра прямо с утра. Вновь пригодились навыки разведчика, и, прилаживая перед зеркалом накладной нос с усами, отставной, но ни на пенни не бывший чекист с ностальгией вспоминал, как в последний раз гримировался так в Нью-Йорке – казалось бы, только вчера.
Для ревизии был выбран день, когда Кондрат Синькин упорхнул в Москву по каким-то культурным делам (в последнее время арт-директор стал летать в златоглавую чуть не каждую неделю, и это сильно нервировало губернатора). Впрочем, отсутствие попечителя не должно было сказаться на ходе экзаменов: Синькин с самого начала Школой почти не занимался, отдав бразды правления хушистам.
– Вы теперь отцы передовой молодежи, – наставлял он соратников. – А ты, Маня, – мать.
– Сам ты мать, – веско отвечала Маланья.
– Ну-ну, спокойней. Все вы, говорю, отцы. Вадик вот, правда… Ну ничего, Вадик будет крестным отцом. То есть завучем. Кем? Проректором? О’кей. Только не ректором. Ректором назначаю Коляна. Набирается ума парень прямо на глазах.
– Поумнел Колян, это точно, – покивал Азефушка. – Недаром столько лет из русских костей мозг сосал.
Коля Убей Мозги действительно сильно вырос в интеллектуальном отношении. Раньше развитыми у него казались только надбровные дуги, но теперь печать развития легла на весь его облик. Сходство с Шариковым, правда, никуда не делось, зато в глазах появилась задумчивость, в движениях – деловитость, и даже рычать Коля стал как-то солидно, особенно когда приходилось делать внушения подчиненным.
Своего помещения у арт-школы пока не было, и потому вступительные испытания проходили в обновленном океанариуме. Когда Андрей Борисович вышел из машины, у него зарябило в глазах: весь фасад здания пестрел наглядной агитацией.
Слева висел транспарант с самым известным высказыванием собеседника мертвых зайцев:
КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК – ХУДОЖНИК.
Справа сходную мысль высказывал другой отец-основатель совриска:
ВСЕ, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ, – МУЗЫКА.
Но теплотой и гордостью наполнила губернаторскую душу растяжка, повешенная по самому центру, над входом:
ОБЕСПЕЧЕНИЕ КАЧЕСТВЕННОГО КУЛЬТУРНОГО ДОСУГА НАСЕЛЕНИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ УСЛОВИЙ ДЛЯ РАЗВИТИЯ СОВРИСКА ЯВЛЯЕТСЯ НАСУЩНОЙ ЗАДАЧЕЙ ОБЛАСТНОГО РУКОВОДСТВА.
Над всем этим великолепием, на верхнем фронтоне, парили золотые буквы:
ВЫХОД ЕСТЬ ВСЕГДА.
А на ступеньках гудела разношерстная толпа креативной молодежи. Колоритного пожилого усача заметили, и один веселый парень даже хлопнул губернатора по плечу со словами:
– Чё, Гоголь, поучиться воскрес? С юбилеем!
Порадовавшись, что его не узнали, Андрей Борисович приветливо улыбнулся в ответ и просочился внутрь здания.
Но там сразу выяснилось: радовался он рано. Не успел ревизор оглядеться, как перед ним словно из-под земли вырос высокий лысый субъект со скорбным выражением лица. Наклонившись к самому губернаторскому уху, он проскрипел:
– Андрей Борисович, следуйте за мной, пожалуйста.
Детка молча последовал. Субъект провел его на второй этаж в комнату без окон – судя по письменному столу, кабинет. Одна из стен была занавешена черным бархатом. На столе вместо бумаг громоздились напитки и закуски. Опустившись в кресло сложной конструкции, губернатор спросил:
– Откуда вы узнали, что я приду?
– Кондрат Евсеич велел дожидаться, – осклабился провожатый. – Встань, говорит, Вадик, у лестницы и жди человека с самым длинным носом. Обязательно захочет наш руководитель взглянуть на вступительные испытания. Кстати, позвольте представиться: Бесполо Вадим Вадимович, проректор Школы по учебной работе.
– А ректор где?
– Николай Шуддходанович сейчас занят: принимает экзамены. Просил извинить. Как только сможет сделать перерыв – тут же явится для беседы. А для секретной ревизии у нас все готово, вы не сомневайтесь! Прямо отсюда и будете инспектировать, со всеми удобствами. Они тут, за шторкой.
С этими словами проректор потянул за шнурок, и бархатный занавес напротив стола бесшумно пополз вверх. Оказалось, что стена за ним – прозрачная и сквозь нее видна небольшая аудитория, где и шли вступительные испытания. Наискосок от наблюдателей сидела приемная комиссия: улыбчивый бородатый господин в косоворотке, гренадерского телосложения девица в красном, а между ними – сам ректор, возле которого во избежание сомнений стояла табличка: «Николай Шуддходанович Ум». Никто из экзаменаторов не обернулся, из чего губернатор заключил, что остался невидимым и, следовательно, может продолжать тайную ревизию, причем действительно со всеми удобствами.
– Принцип полупрозрачности, – шепотом пояснил проректор, наливая начальству рюмочку, – один из главных в работе нашего учреждения.
– И нашего тоже, – так же тихо ответил губернатор, принимая коньяк.
– А… да. Теперь, Андрей Борисович, надевайте наушники, послушаем. Там сейчас теоретический тур идет. Собеседование по теории искусств.
– А почему нескольких абитуриентов вместе спрашивают? – поинтересовался Детка.
– Чтобы дух соревновательности не отлетел, – со значением ответил проректор. – Ну и для быстроты тоже.
Стали смотреть за ходом экзамена.
Перед комиссией действительно сидело сразу трое поступающих: девушка с синими волосами и два юноши: первый – внесистемного вида, лохматый и нахальный, а второй – очкастый и явно продвинутый.
– Вот два одинаковых куска говна… – произнес Николай Шуддходанович.
– Где? Где? – забеспокоился лохматый.
– Да ты их представь, сынок, – вмешался Азефушка. – Мозговое вещество напряги. Ты же художник, бляха-муха.
– Вот два одинаковых куска говна, – продолжил прерванную мысль Николай Шуддходанович. – Один из них является просто говном, а другой – произведением искусства. А теперь объясните нам: почему?
Абитуриенты задумались.
Первой рискнула ответить девушка.
– Потому что вы так считаете, господин ректор! – выпалила она и тут же, встретив неодобрительный взгляд экзаменатора, поправилась: – Или Кондрат Евсеич считает…
– Ответ правильный, но неактуальный, – заключил ректор с непроницаемым лицом. – Так, Сойкиной минус. Щипакин, что скажешь?
Лохматый презрительно пожал плечами:
– Да пофиг почему. Является – не является. Не один хрен?
– Ответ актуальный, но неправильный. Минус. Никодимов!
Продвинутый абитуриент поправил очки и высказался так:
– Потому что ко второму куску прилагается теория, которую экспертное сообщество уже готово принять.
– А вот это и актуально, и правильно! Молодец, Никодимов! Плюс. Следующий вопрос. Что подумал бы о таком искусстве Иван Иванович Шишкин?
– Это художник такой, пейзажист, – посчитал нужным пояснить Азефушка, – сосны рисовал, рожь, землю русскую…
– Наверное, решил бы, что оба куска – дерьмо? – робко предположила Сойкина.
Ректор отрицательно помотал головой.
– Да он просто в рог зарядил бы тому, кто спросил, – и все дела. Сосновым поленом, – уверенно объявил Щипакин.
Ректор опять мотнул головой и обратился к третьему:
– Никодимов?
– Он ничего бы не подумал, – тихо сказал очкарик.
– Снова верно! – кивнул ректор. – А почему?
– А потому что в его время такого вопроса возникнуть не могло. Даже в голове у сумасшедшего. Не созрели институции и теоретическое обоснование.
– Два плюса!
– Талантливый парнишка, – заметил губернатор, обращаясь к проректору.
– Кто? Костя Никодимов? Талант, да еще какой!.. – горячо зашептал в ответ Бесполо. – Пустоту чувствует! Мы его с Азефушкой прямо на улице подобрали. Он на проспекте Ленина запах успеха продавал. Баночка такая запаянная, и от нее специальная трубочка – вставляешь в ноздрю и вдыхаешь. Принюхаешься – и что-то знакомое до боли, в самом деле успехом пахнет, без обмана. И крайне любопытно, что там внутри. А раскрыть можно, только если купишь. Ну, я купил баночку.
– И что внутри оказалось?
– Купюру он туда клал свежую. Пятьдесят рублей. А стоило сто.
Тем временем комиссия перешла к следующему туру творческого конкурса.