ь приказы. А это Пастор!
Можно считать, Игужин дождался моего звонка. И конечно, я мало верю в хороший исход — не верю, что Босс боссов спит и видит меня на месте Нестора Львовича. Я — разменная монета. Одна из тех, что может сыграть.
Ещё не верю, что смогу с ним договориться о мелкой. Зато Селиванову бы доверил. Он мужик слова. Бывший мент. К тому же враг моего врага — мой друг, а узнай Роман Олегович, что Пастор его желает слить во благо новой кампании, будет крайне огорчен такому повороту дел.
Одна голова хорошо, две лучше.
Мы придумаем, как провернуть аферу и убрать с пути главное зло!
Устало смотрю в зеркало заднего вида на свернувшуюся калачиком Арину и обмотанную простыней по самый нос.
На лице кровь, на щеке синяк, волосы всклокочены.
Помятый ангелочек.
Сердце сжимается от лютой злобы.
Я чуть вновь не растоптал мир Арины. Вернее, облагороженные руины прежней жизни. Но она ведь нашла силы продолжать существовать!
Одна! Без меня!
Маленькая женщина — гордая взрослая девочка.
И такая храбрая.
Машину ставлю на парковке близь центрального входа в мотель. Сумку на плечо, Арину на руки. Признаться, из вещей ничего не прихватил, лишь самое необходимое — документы, карточки. Мобильный. Остальное купим…
Сейчас важно затаиться на время. День-два… перекантоваться. Мне этого хватит, чтобы решить главные проблемы. Чтобы найти выход из того дерьма, в которое попали.
Боюсь, для меня это финиш… А мелкой жить нужно!!!
Быстро в номер отношу, укладываю на постель. Рина стонет, вздрагивает.
Через силу разрываю объятия, оставляю мелкую в номере, а сам спешу вниз. Администратор вошла в моё положение и позволила сначала въехать. Теперь занимаюсь оформлением, на карман дав работнице сумму и в документе записав лишь себя.
Потом возвращаюсь в номер.
Устал, как чёрт!
Сижу, курю, на мелкую смотрю. В грудине щемит от умиления — ни хрена подобного. Там гулко долбится в ярости сердце — и Бес на выход рвётся.
Убью всех, кто может покушаться на Рину, но дальше ей самой придётся. Не выбраться мне из заварушки.
Холодный душ чуть в себя приводит, но когда в комнату возвращаюсь, стоны мелкой заставляют признаться, что мне только смерть поможет. Девчонка мечется по постели, скулит. Мазнув взглядов по дальнему, небольшому креслу, в котором спать неудобно, но однозначно правильно, плюю на здравомыслие и ползу по постели к Арине. Но джинсы нацепив. Голодного пса конечно не удержит, если сорвётся, но по крайней мере хоть какая-то цепь…
Да. В моём нездоровом состоянии самым верным было бы уши заткнуть, да на коврике лечь. Плохие сны, с*, не так страшны, как Бес. Тем более они нереальны… Это же не кошмары с улицы Вязов и Фредди Крюгер.
А вот я… я самый что ни на есть настоящий монстр. Больной, озабоченный и с маниакальным желанием успокоить свою девочку. Правда, оно пересекается с не менее кровожадным по эмоциям желанием ещё раз расправиться с отморозками, обидевшими мелкую.
И лишь одна мысль, единственная здравая тормозит от первого и второго — Я ГЛАВНОЕ ЗЛО.
Не распуская аморально рук, подгребаю девчонку ближе. Уже не стесняясь озабоченности, прижимаюсь возбужденной плотью, утыкаюсь носом в затылок и растекаюсь в блаженной неге сладоголика. Будто наслаждаюсь самым дорогим лакомством.
Арина больше не рыпается, не мечется — мирно посапывает в моих обезумевших от счастья объятиях.
Хорошо. Очень…
Просыпаюсь, судорожно глотая воздуха — все мои инстинкты орут об опасности. Как зверь с обострёнными чувствами. Рина!!!
Уф! Рядом. Сидит. Глазищи вытаращены. Обхватив плечи руками, качается бесновато и дышит странно, как астматик при приступе.
— Аря, — охрипло рву тишину, но не громко — чтобы не напугать. — Рин, — касаюсь спины, потому что девчонка ещё не в себе. — Б*, если у тебя так крыша будет ехать, — насильно к себе дёргаю, тараня сопротивление — рукой поперёк груди, ногой бёдра, — я тебя к психиатру запишу. — Грожу, хотя на себя больше гневаюсь.
— Ненавижу Вас, — шепчет убито в никуда, но мне. Пули и перо не резали моё тело сильнее. И ладно плоть — она заживает, так ведь мелкая вколачивает правдивые слова в моё сознание, совесть и душу… И её слова смертельней яда, острее любого оружия.
Молча жду — тут не обойтись ответом… да и нечего сказать.
Мнимое затишье бывает перед бурей. И я её дожидаюсь. Мелкая начинает биться в припадке:
— Ненавижу! — зло всхлипывает, раздираемая гневом. — Ненавижу!!! — А я подыхаю от нерастраченной нежности и любви к этому божественному недоразумению. Тёплому, полуголому, окровавленному, зарёванному. Тому, кого ломал, но не сломил. Кого топтал, но чуть сам ноги не потерял. Такому живому и трепетному… моему. — Ненавижу!!!
Плевать на её брыкания и что подумает — носом в висок утыкаюсь и шумно впитываю родной запах. Голову ведёт нещадно.
Сирень…
Наркота…
И нет её слаще и желаннее.
— Ненавижу! — трепыхается всё слабее Аринка. — Ненавижу, — бормочет обессиленно, растворяясь в моём стальном плену. — Ненавижу… — сдаётся окончательно и подставляется под моём наглое дыхание… и губы, что уже скользят вдоль линии подбородка к уху… и бесстыже касаются запретного, воруя сладкий вкус её кожи.
— Дим… — тихо, едва пробиваясь в моё захмелевшее сознание, — за что Вы так со мной?
Совсем не врубаюсь, о чём мелкая, во мне похоть яростно клокочет. И всеми силами стараюсь не поддаться низкому и плотскому. А оно начинает превалировать над здравомыслием. Рина недозволительно близко. Непростительно обнажена. Нереально покорна… И вероломно желанна.
— За что Вы меня мучаете? — льнёт спиной к моей груди, задом по паху ёрзает, умащиваясь удобнее. Голову на плечо кладёт, трётся щекой, а потом жарит поцелуем.
Мерещится! Уверяю себя, но когда ощущаю новый ожог, торопею:
— Рин… — кислород заканчивается, а я и глотнуть боюсь — спугну морок, и тогда крах, гибель — сумасшествие. А дыхание девчонки, тем временем, по плечу очередной очаг возгорания задаёт.
Кровь стремительно прогуливается по телу и прямолинейно бьёт в пах.
У-у-у — проглатываю стон от тугой боли. Там и без того давно каменный член, а теперь ещё и пульсировать дико начинает, учуяв податливую, вожделенную плоть. Жаждет оказаться внутри — и наконец ощутить влагу и тепло мелкой. Да и сам я уже гнусными мыслями давно её трахаю. И так хорошо мне никогда не было…
А она, как назло, ластится жарче и… нежностью добивает.
— Дим, мне холодно, — поцелуй украдкой уже возле шеи жжёт. — Согрейте…
— Ты напугана, — еле разлепляю губы. Их сводит от желания взять и поработить нежный цветочек, что сам напрашивается на осквернение. — Ищешь защиты, — с трудом даются слова и тем более последовательность фразы. — Но сейчас я не она…
— Я дрожу не от страха, Дим, — чуть оборачивается, находя мои глаза своими, — а от Вашей близости.
— Чшш, — надломлено выдыхаю. Мотаю головой, отрицая очевидное: — Это не…
— Так! — настаивает зло. — Или будете меня убеждать, что ничего не испытываете, глядя на меня?
Отвечаю упрямым взглядом.
— Не буду, мелкая, — остатками силы воли держу себя в руках. — Ты даже не представляешь, какие рождаешь мысли, — сглатываю пересохшим горлом, жадно мазнув по лицу девчонки взглядом и едва не украв вкус её губ. — Ты для этого слишком невинна, — до трясучки хочу её. Попробовать… — Но если бы смогла, хоть на миг увидеть себя моими глазами, поверь, покраснеть, это было бы самое забавное и нелепое из твоей реакции.
— Тогда почему?.. — не договаривает. С надеждой ждёт признания и я решаюсь:
— Моё разнузданное представление о жизни и сексе даёт чёткое видение того, что бы я хотел с тобой сделать. «Разговор» в этом списке не значится. Но я не посмею… И на это масса причин, главная из которых — я… не для тебя.
— Иногда бывают такие моменты, когда мне кажется, что Вы глубже и наполненней, чем хотите казаться. Иногда, я в этом уверена. А бывают такие моменты, когда Ваша тугоухость и ограниченность меня поражают. И этот момент — сейчас, — ошарашивает прямолинейностью. — Да, я не имею багажа любовников. Да, не знаю, что такое отношения… И даже толком на свидания не ходила. Целовалась и то, всего пару раз… Но это не говорит о том, что я обделена воображением и чувствами. Поверьте, моя фантазия, куда богаче Вашей хотя бы потому, что не осквернена рамками и границами допустимого. Я вижу красочно и ещё ярче — ощущаю… Я желаю так остро, что порой схожу с ума! — запальная речь меня повергает в шок и оцепенение. Моя маленькая девочка. Бл*, я и не знал, что ей так плохо! Я знаю свои эмоции, понимаю неправильность и злюсь на ситуацию, но ни разу не подумал, какого ей.
— Вы знаете, что такое сходить с ума от желания? — вкрадчиво, шелестением, прошибающим меня, точно молнией. — А я вот узнала! — не жалуется, констатирует. Зло и обиженно. — Пусть мне едва исполнилось восемнадцать, и я для Вас мелкая, но тело… — заминка, девчонка переводит дух, — ему не прикажешь ждать и терпеть! Ему не отдать команду «нельзя!» Я горю! В аду! Персональном! И в отличие от Вас, Дмитрий, не знаю, как потушить этот огонь или хотя бы ослабить…
— Рин… — даже не знаю, на хрен голос подаю. Да и мало на мой похож.
— Я доведена до пика, — цедит сквозь зубы. — Мне больно! Мне тошно! Одиноко и горько! В отличие от Вас, я не бегаю на сторону. В этом, пожалуй, останусь верна себе. Ложиться под первого встречного, чтобы облегчить страдания и насытиться страстью — не смогу… Для меня это слишком. Я верю в институт брака и семьи. Эти понятия, как и честь, и воспитание для меня не пустой звук. Я просто надеялась, что Вы исчезнете, как это делали иногда по вечерам. Только в этот раз больше не вернетесь. Никогда! Тогда, через время, я бы освободилась… от Вас! И от мыслей и желаний, которые Вы рождаете в моём юном теле.
— Мелкая, не дразни, не провоцируй. Ты понятия не имеешь, на что нарываешься. Я не мальчик и не нежный любовник… я дикий зверь. Я порву тебя, сожру на хрен. Так что заткнись, — накипело, мне плевать, если спугну. — Ты слишком молода для таких уродов, как я! Перетерпишь. Первые сильные эмоции. У тебя стресс, вот ты и хватаешься за меня. А наваждение, которое придумала, спадёт…