Лимузин, неловко развернувшись, встал у самых ступеней цирка. Я открыл дверь, и уже выходя, обернулся к графу.
- Я передам ваши пожелания господину Голему.
- Это не пожелания, - короткая верхняя губа приподнялась, показывая мелкие серые зубы. - Это приказ.
- Насколько я знаю шефа... Он не очень хорошо умеет выполнять приказы.
Хлопнув дверцей, я вприпрыжку побежал по ступенькам. Было около девяти, и с кухни как раз доносились запахи чуть пригоревшей молочной каши и жареных гренок.
Может, и зря я это сказал, - думал я о своих последних словах. - А может, и нет. Во всяком случае, приятно заставить его понервничать.
Никто не пришел с нами попрощаться. Демидов с той памятной ночи не выходил из своих покоев - он пускал к себе только Зою, и никого больше не хотел видеть.
- Вероятно, он сам и убил обоих клоунов, - такой вердикт Алекс вынес на следующее утро. - Бимселя - чтобы иметь прецедент для вызова дознавателя - то есть меня. А Брамселя - за то, что тот что-то узнал. В любом случае, им уже ничем не поможешь.
- Мы решили, что Брамсель был одержим злым духом, - напомнил я.
- Ефим обладает слабеньким магическим даром, - вздохнул Алекс. - Его вполне могло хватить для вызова мстительного духа... Жаль, что я не подумал об этом раньше.
Шеф кругом чувствовал себя виноватым. И за то, что не смог вовремя разгадать дело клоунов, и за то, что не убил графа. И за то, что не может ничего поделать с стригоями, окопавшимися в цирке, и чувствующими себя здесь, как дома.
Только в подвалы подручные Фёдора Михайловича ходить опасались: после того, как один за другим там пропали пять охранников, во владения Зигиберта никто больше не совался.
- Кто его знайт, куда подевайся ваш штрейкбрехер, - глаза его вращались с бешеной скоростью, а железная рука угрожающе пощёлкивала сервоприводами пальцев. - Можайт, их загрызайт крыса, а можайт, они попадайт на зуб Щелкунчик...
Щелкунчиком был механический пёс, которого сделал, по словам Зигиберта, его ученик Вайберт. Я видел это чудовище всего однажды. Но до сих пор мне снятся яркие, подобные прожекторам глаза, и широкая, как ковш экскаватора, дружелюбная зубастая ухмылка...
Артисты, вопреки логике, в своем бедственном положении тоже винили Алекса. Умом я понимаю: Демидов был для них папой, мамой и нянькой долгие годы. Они боготворили своего директора. Он давал этим необычным, но тихим и незлобивым существам чувствовать себя защищенными в суровом море современной жизни. Каждый из них пережил в прошлом личную трагедию, и каждый считал цирк своим домом... Почему-то тот факт, что Демидов продал их с потрохами, вызывал у них меньше злобы чем то, что Алекс не сумел вовремя выстрелить...
Не скажу, что мы покидали цирк с совсем уж лёгким сердцем. Но не видеть каждый день лицо Софи, а каждую ночь - лицо Аллегры, лично мне будет приятно.
Одеваясь, я наткнулся взглядом на чётки, которые принесла Алевтина. Почему-то мне казалось: это - те самые, что подарил Светлейший князь. Хотя она запросто могла притащить и подделку...
- Шеф, - позвал я, держа чётки на вытянутой руке. - Может, попробовать расторгнуть договор с графом... таким образом?
- Твой подарок, - пожал плечами Алекс. - Тебе и решать. Только помни: одной жемчужины может оказаться недостаточно. Ты готов пожертвовать... Своими желаниями?
Я молча сосредоточился. Представил договор, и как с него исчезают наши с Алексом отпечатки и подписи. Этого мне показалось мало, и я начал представлять, как исчезают, рассыпаются искрами все бумаги в папке у графа. Мне казалось, я хочу этого очень сильно.
Но открыв глаза, я пересчитал жемчужины. Двадцать одна. Ни больше, ни меньше.
Алекс выдохнул.
- Ну, не судьба, - легко сказал он и направился к двери.
- Шеф, я правда хотел...
- Думаю, ты ни при чём, мон шер ами, - грустно улыбнулся шеф. - Просто сделки - это несколько другое. Законы, уложения, правила - настолько далеки от волшебства, что чудеса на них не действуют. Пошли прощаться с Ефимом. Надо ему сообщить, что мы уходим...
- Я это так не оставлю, - пообещал шеф напоследок, заглянув в кабинет к Демидову. - Я выцарапаю твой цирк из лап мастера.
Директор лишь сумрачно посмотрел на шефа, и ничего не ответил. За эту неделю он словно усох раза в два. Мощные ещё недавно плечи ссутулились, руки бессильно лежали на мёртвых коленях.
Со смертью одного из участников сделка расторгается автоматически, - вспомнил я пункт договора. - Стало быть, если Ефим Демидов, например, покончит с собой...
Я тряхнул головой, чтобы отогнать плохие мысли.
Мы разберёмся. Алекс разберётся.
Я в него верю.
- Кстати: спасибо, - сказал шеф, когда мы сели в такси. Багажа у нас не было. Только куртки, джинсы и кроссовки. Ах да: ещё были подарки Зигиберта. Многозарядный револьвер и набор метательных ножей с таким офигенным балансом, что они сами летели в цель.
- За что?
- За то, что вытащил нас из этого склепа.
Он был прав: с появлением стригоев, и душевной болезнью Демидова представления утратили свой кураж. Артисты работали номера "вполноги", совершенно не заботясь о том, чтобы вызывать восторг публики. Это сразу же сказалось на доходах: половина билетов оставалась нераспроданной.
Я вспомнил, как сам говорил графу про саботаж. Шантаж и психологическое давление - игра не только в одни ворота.
- Но я ничего не сделал, - когда я заходил в здание цирка утром, дождь слегка моросил. Сейчас же над Питером разверзлись хляби небесные. Дождь стоял стеной, я видел, как под тяжелыми струями прогибается капот везущей нас малолитражки. - К тому же, граф надавал столько заданий... По-моему, Гильдии - это серьёзно.
- Мы больше не пленники, - качнул головой шеф. - Мы можем невозбранно передвигаться по городу, можем кое-что разнюхивать... И делать выводы.
Какое-то время он молча глядел в окно, а затем резко выбросил руку в сторону водителя.
- Останови здесь, милейший.
Машина послушно прижалась к поребрику.
- Но мы ещё не доехали, - я был удивлён. Что это шеф задумал?.. Хочет зайти в ресторан, чтобы отметить? В баню?.. Но сквозь сплошную стену ледяной воды я не видел никаких ярких и завлекательных вывесок.
Но вдруг...
Я схватил шефа за предплечье и выпучился в безмолвном вопле.
- Почуял-таки, - Алекс удовлетворённо улыбнулся. - Но всё равно: уже после того, как я его заметил. Простым, смею подчеркнуть, человеческим зрением, без всяких наворотов.
Последнее, я полагаю, доставило шефу особое удовольствие.
Я не стал спорить. Было не до того: под кожей будто бегали огненные муравьи, за каждый волосок на теле дёргали маленькие, но очень злобные гномы. В голове раздавалось громкое жужжание - словно под череп ко мне набились сотни мух...
- Кто это? - такси поспешно уплыло в дождь, получив от Алекса причитающуюся мзду.
- Лучше скажи: почему это? - пробурчал шеф. Волосы облепили его череп, с бровей текла вода, оставляя дорожки вдоль крыльев носа и в уголках рта. Алекс не обращал на дождь никакого внимания. - Какого чёрта всякая нечисть болтается в моём городе? Среди бела дня!
- А вы знаете, кто это?
- Что ты чувствуешь? - спросил шеф.
Я перечислил ему свои ощущения.
- Похоже на вендиго.
- Индейский людоед? - я был удивлён. - Обитатель секвойевых лесов в наших асфальтовых джунглях?
- Они почуяли, - разговаривать под проливным дождём было невозможно, и мы с шефом отступили под козырёк какого-то подъезда. - Все эти твари почуяли, что в городе нет хозяина.
- Вы хотите сказать, договор с Фёдором Михайловичем НА САМОМ ДЕЛЕ отнял у вас власть над городом?
- Демидов заключил сделку с дьяволом, - оскалился шеф.
- Но Фёдор Михайлович...
- Сначала тебе кажется, что всё идёт отлично, - перебил шеф. - Ты получил то, что хотел, а день расплаты ещё очень далеко... Но вот чего ты не знаешь: платить приходится СРАЗУ. И отдавать придётся намного больше, чем обговаривалось. Потому что есть лазейки.
- Протянешь палец - откусит всю руку?
- По самые гланды, - кивнул Алекс. - Но мы попробуем сыграть по своим правилам.
- Сыграть?
- Разница в том, что граф больше любит рулетку. А я уважаю покер. Смекаешь?
- Кажется, да.
- Молодец. Я знал, что тебе понравится. А сейчас пошли ловить вендиго.
Прикрыв глаза, я сосредоточился на неприятных ощущениях.
- Мне кажется, он побежал вон в ту подворотню, - я указал направление, и Алекс кивнул. В таких вопросах он давно доверяет мне больше, чем себе.
Двор был захламлённым и грязным. Мусорные баки громоздились прямо на дорожках, песочница под дождём превратилась в озеро окурков. В освещённых окнах виднелись дешевые занавески, на дверях, ведущих в подъезды, не было замков.
Дождь не добавлял очарования этому бетонному колодцу, затерянному в питерских многоэтажных трущобах.
Сквозь влажность пробивалась вонь кислой капусты, старых тряпок и сивухи.
- Сюда, - я указал на один из подъездов. Дверь висела на одной петле, и негромко поскрипывала под порывами ветра.
Внутри нас окружили запахи старой извёстки, пыли и конечно же, мочи. Но над ними витал терпкий и густой дух немытого тела, заскорузлой одежды и... вывороченных кишок.
Подъезд освещала одна-единственная, забрызганная краской лампочка. Выше, на лестничных площадках, было темно - сквозь крошечные грязные окошки уличный свет почти не проникал.
- Вендиго любит заблудившихся путников, - шепотом сказал шеф. - Оставшихся без крова бродяг...
Под подошвами хрустели какие-то черепки и куски штукатурки.
- А значит, он любит бомжей, - сказал я, останавливаясь возле тёмной массы, распростёртой на ступеньках. Вокруг тела уже растеклось вонючее смрадное пятно - у бомжа был вспорот живот.