Сука Ярославская исчезла физически из моей жизнь, но я так и остался зависим от нее, от ее грязных опытов и замыслов. Дьявол. Я эту тварь не просто буду мучить… она у меня будет умирать каждый день, чтобы воскрешать к ночи и снова подыхать с утра.
Затем я узнаю, что одного мальчика уже не было в живых. После побега доктора и прекращения платы за квартиру, хозяйка выгнала детей вместе с воспитательницами, а те отдали их в детдома. Одного сердобольная нянька отнесла к бездетной соседке с пьющим мужем. Эта мразь через пять лет убьет моего сына. За то, что слишком громко кричал и мешал ему нажираться водкой, он нанесет ребенку более десяти ударов оторванной ножкой стула по голове, а затем вплоть до приезда со смены жены продолжит пьянку рядом с трупом мальчика. Они назвали его Лешей. Я был у него на кладбище. Туда за бутылку водки меня проводил подонок-отец. И там же, неподалеку от его могилы, но не с ним вместе, я закопаю ублюдка живьем. Никогда не верил в духов и привидений, но мысль о том, что вопли этой мрази мог слышать и мой умерший ребенок, долго будет греть потом душу.
Марину удочерила многодетная семья сельской учительницы и тракториста. Думал ли о том, чтобы забрать ее? Естественно. Узнав место жительства, поехал к ним, представился дядей, братом со стороны отца, попросил поговорить с девочкой… и не смог. Не после того, как услышал рассказ о том, что ее взяли из детдома, отчаявшись иметь собственных детей, как, впрочем, и остальных малышей. Не после того, как увидел бедный, но вполне уютный деревенский дом… и услышал детский смех и разговоры. Ее смех. Ее веселое "мама" и "папа". Сам и попросил родителей не рассказывать о нашем с ней "родстве", но позволить иногда приходить к ним и просто смотреть на нее. Позволить помогать… "племяннице" с черными волосами и такими похожими на мои, глазами. Не знаю, почему не смог. Может, потому что понял, что она нашла свою семью, которая могла дать куда больше, чем родной отец-недочеловек и бандит. Может, потому что увидел, что здесь ее любят… а я, я понятия не имел, смогу ли любить так же. Да и заслуживала она куда большего, чем такой, как я, папаша.
Когда уходил, положил конверт под подушку, стоявшую на большой печи. На первое время им точно хватит, а там и до второго визита недалеко.
Другого мальчика, самого старшего, пока не нашли. Мы не знали ни как он выглядит, ни его имя и фамилию, так как пацан словно растворился в системе детдомов нашей проклятой разоренной страны.
Как не нашли и четвертого ребенка. Той девочки, о которой с таким сомнением говорил Покровский. И о ней мы так же пока не знали ничего, кроме того, что она была совсем малышкой и была отдана совершенно в другое место и другим людям.
ГЛАВА 11. ЯРОСЛАВСКАЯ
Ангелина Альбертовна пригубила остывший чай и недовольно поморщилась, глядя на свою помощницу Диту. Нет, придется уволить девку, раз настолько тупа, что не может запомнить, что доктор пьет напиток абсолютно без сахара. Да и не девка она вовсе, если так взять. Двадцать три года уже. У Ангелины в ее возрасте подопечные вон уже по третьему кругу беременеют, а эта удобоваримый чай сделать не может. Вообще профессор прекрасно отдает себе отчет в том, что раздражает ее не столько сама девчонка, сколько необходимость работать с подобными ей персонажами. Ох как раздражает. Аж до зубовного скрежета. Говорят, человек ко всему привыкает. Ярославская тоже человек и тоже привыкла все же к постоянным переездам и скрытности, к отсутствию закрепленного за ее фамилией центра, в котором она могла бы спокойно работать без этой осточертевшей оглядки на международные спецслужбы, словно следовавшие по пятам, и Ангелина не могла не предположить, что ее поимка и дальнейшее прикрытие очередной лаборатории — это заказ. Чей, доктор, несомненно, догадывалась. Это только казалось, что вместе с падением огромного государства и распадом его на несколько независимых, она могла вздохнуть свободно и продолжать свою научную деятельность открыто и без страха быть обнаруженной мертвой в очередной конспиративной квартире, в то время как кто-то другой заявит во всеуслышание о результатах ее работы, бесцеремонно выдав их за своих. При этом Ангелина бы не могла с точностью предположить, чего же боялась больше: собственной смерти или того, что дело всей ее жизни могут присвоить конкуренты. А они были. Все те же, от которых в свое время она убегала и продолжала убегать. Марлин Кан, Хендрика Снейдер, Агата Недвед, Барбара Чех, а вот теперь и Анхелика Новак… пять имен, пять стран, пять новых пакетов документов, новых центров, выбиваемых одним из меценатов Ярославской. И при всем при этом все та же жизнь, замиравшая вне стен лабораторий и пробуждавшаяся только в них. Научные победы и новые открытия, позволявшие по-прежнему получать помощь как финансовую, так и в обеспечении относительно комфортного пребывания и работы.
Словно и не изменилось ничего за это десятилетие в жизни профессора. Тем более, что она не ходила по новым городам, изучая их как турист. Каждый из них отложился в памяти разным цветом стен и отличиями в схемах помещений научных центров.
Ангелина проследила за взглядом Диты, остановившейся возле небольшого черно-белого телевизора, висевшего в самом углу кабинета. Местные новости показывали сюжет об упавшем в океан самолете с русской актрисой на борту. Скорее, машинально отметила про себя нахмурившееся лицо помощницы.
— Они так и не нашли ее.
Дита поднесла к уголкам глаз тонкий палец и надавила им, не позволяя себе заплакать. Знает, чертовка, что тут же вылетит из лаборатории с уничтожающей характеристикой. Как еще позволила себе вслух всякий бред лепетать, зная об отношении своей начальницы ко всем этим звездам. И, видимо, вдруг осознала свою ошибку, замерла на мгновение, уставившись в экран, и тут же на профессора испуганно посмотрела.
— А мне ведь ваше лицо всегда знакомым казалось. Я понять не могла, кого вы напоминаете мне. Посмотрите, как вы похожи с Алиной Бельской.
Странно, как можно произвести на свет человека, растить его, воспитывать, и узнать о его смерти едва ли не последней. А самое страшное — обнаружить вдруг в себе, что это известие не причиняло боли. Ведь она должна была быть? Боль эта по дочери. Несмотря на то, что Ярославская отказалась от нее давным-давно. Будь другим человеком, чтобы значили те ее слова, брошенные дочери в ответ на признание в ненависти? Слова о том, что Алины Бельской больше для Ангелины не существовала. Возможно, они бы означали глубокую обиду или были бы выкриком оскорбленной гордости. Возможно, лишь следствием разочарования, такого привычного чувства с Алей. Сейчас, если назад оглянуться, окажется, что и не было у них с дочерью ничего большего. Одно разочарование друг другом. И да, Ярославская, конечно, понимала, что не оправдала надежд дочери на мать, так похожую по отношению к ней на покойного отчима… но ведь и ей досталась не та дочь, которую Ангелина ждала.
И снова усмешка с самой собой. Да разве и ждала она ее? Дочь эту? Ребенка, который мог стать не более чем помехой к действительно важной цели в ее жизни. А потому и чувство вины, вдруг накатившее с новостью о смерти Али, профессор яростно отбросила, напоминая себе, что дрянная девчонка продала собственную мать за животный секс с нелюдем. В конце концов, она предпочитала быть честной с собой, а эта честность никак не предполагала глубинных поисков в себе страданий по потерянному ребенку… который со временем предал свою мать и стал причиной краха ее империи.
Да и, наверное, тяжело любить даже свое потомство, когда не веришь в подобные глупости. Когда понимаешь, что любовь эта пресловутая, не более чем набор определенных химических реакций в теле человека. К ребенку? Всего лишь родительский инстинкт, присущий людям, как животным. И его атрофия не означала никчемность Ярославской как женщины. В конце концов, жизнь она потомству дала. То, что потомство не захотело воспользоваться другими возможностями, которые ему предоставила профессор, уже не ее вина. Раздвигать ноги сначала перед немытым подопытным, а после и перед Бельским, да паясничать перед объективами кинокамер много ума не надо. В итоге каждый из нас все равно получает лишь то, что заслуживает. Вот и профессор Ярославская за то, что выносила, родила и создала лучшие условия для воспитания и взросления Али заслуживала, как минимум, стать единоправной наследницей имущества погибшей дочери. А оно было очень соблазнительным. Особенно в свете возможности обрести, наконец, относительную свободу в своей деятельности. А обладая необходимыми материальными средствами и имеющимися у нее сейчас разработками, Ангелина вполне могла рассчитывать на помощь кого-то более влиятельного, чем почивший не так давно Зарецкий, бывший владелец крупной косметической компании в Польше и по совместительству любовник Ярославской.
Загвоздка состояла в том, что Ярославская не могла появиться на территории современной России под своей фамилией, а значит, и получить наследство было затруднительно. Если даже не ехать на родину, то все равно придется обнаружить свое местонахождение. А это было слишком рискованно.
Значит, оставался вариант разговора с любимым зятем. Только от одной мысли об этом свело зубы в жутком раздражении. Бельский давно перестал быть тем опрятным интеллигентным красивым парнем, которым могла бы восхититься любая женщина независимо от своего возраста. В принципе, к радости самой Ангелины это отвратительно обрюзгшее, облысевшее, пропитое ничтожество, спустившее в казино все свои и отцовские деньги, доктор в последний раз видела несколько лет назад. Тот приезжал в Штаты истребовать с любимой тещи деньги, полагая, что жена переводила их на ее счет. Жирный недалекий идиот в итоге сам взял на свое имя кредит сразу в нескольких банках для Ангелины Альбертовны. Если бы то же влияние она имела на дочь, то их жизни сложились бы совершенно по-другому.
Он ничего не знал. Ни о ходе завершившихся поисков тела жены, ни о точном объеме всей наследственной массы. Он, кажется, даже не сразу понял, кто пришел в его провонявший дешевой выпивкой и сигаретным дымом номер в плохонькой чешской гостинице.