Ну да, деньги. Баксы. Зеленые. Пятьдесят кусков, черт бы их побрал. Но не всё ведь можно купить за деньги. Он небогатый человек, но никому пока еще не продавался, потому, наверное, и беден. Да, подарки принимал, но ведь от родного брата! А теперь брат думает, что за свои несчастные подачки может вертеть Кириллом как угодно. Так вот — нет! Он не хочет, не согласен и вообще не будет обсуждать этот бред.
Все эти правильные и разумные вещи Кирилл говорил себе, энергично вытаскивая одну рыбу за другой — наконец-то пошел клев! — меняя червяков, чертыхаясь и уже почти не слушая Вадима. Вернее, ему казалось, что он не слушал. К концу удачной рыбачки оказалось, что он не только слушал, но и отвечал, и поддакивал, а в итоге неожиданно так повернулось, что согласился. Вадим достал из широких штанин толстую пачку денег — и правда баксы, зеленые, ну и ну! — и Кирилл понял, что сделка заключена. Вот это влип!
В тот же день они объявили изумленной Светке, что Вадим организовал Кириллу в Москве очень выгодный контракт в хорошей фирме, выдали ей «аванс» и стали готовиться к отъезду в столицу. На самом деле сперва путь их лежал в славный город Санкт-Петербург, где планировалось разработать всю операцию в деталях. Вадим выбрал Питер потому, что тот находился примерно на одинаковом расстоянии от Москвы и Петрозаводска, и потому, что их обоих там никто не знал. Кроме того, град Петра имел более или менее столичные размеры и размах, что было необходимо для тренировки неотесанного брата на местности.
Светка Колосова, конечно, понимала, что выгодные контракты бывают только в мышеловке. Но молчала. Во-первых, десять штук баксов пришлась в хозяйстве очень кстати. Во-вторых, были и другие причины, о которых она никому не могла рассказать.
Люди никогда ничего не замечают. Ни-ког-да! Он знал это наверняка. Сказки о всевидящих старушках-соседках придуманы авторами детективов, чтобы окоротить потенциальных преступников. Раньше церковь пугала: не воруй, Боженька на небе все видит! Потом коммунисты стращали: ЧК не дремлет, Старший Брат думает о тебе! Теперь осталось только недреманное око самого народа: тихо — люди услышат, кто-то узнает!
Ничего-то эти люди не услышат и не узнают. И соседки, и старушки не видят дальше собственного носа и опознают окружающих по знакомым деталям. Стоит убрать эти детали, как ты станешь неузнаваем.
Отчим любил со смехом рассказывать, как они с мамой вернулись с курорта, где он сломал ногу, а мать покрасила волосы. В тот же день во дворе, где они прожили два года, соседи спрашивали бабушку, что это за пара поселилась — он с костылем, она рыжая?
Сам он обнаружил, что его никто не узнаёт, когда вернулся из стройотряда обросший, с густой черной бородой. Потом на факультете началась «военка», он постригся, сбрил бороду и тут же услышал у подъезда: «Здорово, Вадим! Ты когда приехал?»
А вот обратный пример. У них на курсе учились две лесбиянки. Одна, страшненькая и мелкая блондинка мышиной масти, была фанатично влюблена в другую, тоже страшненькую, но брюнетку, высокую, с пышной фигурой. Так малявка умудрялась сдавать половину экзаменов и за себя, и за свою возлюбленную одним и тем же преподавателям, меняя прическу, макияж и «корочку» с фотографией на зачетке.
О хваленой женской наблюдательности лучше вообще молчать. В дни шальной юности Вадим не раз знакомился на улице с девушками, а на следующее свидание посылал приятеля, примерно подходящего по росту и масти, экипировав его своим шарфом или «той самой» рубашкой. И кроме неуверенного: «А ты что, постригся?», никаких вопросов не возникало.
И не возникнет. Три недели в Питере он снабжал Кирилла подробными сведениями, главным образом технического характера: расположение комнат, местонахождение вещей, распорядок дня. Ближайшие магазины и киоски. Имена немногих знакомых соседей и их собак. Цвет полотенец и халатов (фраза: «Дорогая, а где моя терракотовая пижама?» звучит убедительнее воспоминаний о медовом месяце).
Знаковых деталей оказалось не так уж много: фактически, они с Алиной жили автономно друг от друга. Гостей у них не бывало, со своими подругами жена встречалась на нейтральной территории. Если вообще были подруги. Вадим не мог припомнить ни одной, кроме приятельниц студенческой поры, ушедших в небытие после замужества. Жена была не ревнива, но предусмотрительна.
Она не любила компаний, работала, как и он, дома, составляя антологии, реферируя диссертации и научные статьи. Целыми днями они могли сидеть каждый в своей комнате за компьютерами, не говоря друг другу и двух слов. Обедать предпочитали в ресторанах (чаще порознь) либо покупали дорогие полуфабрикаты. (Nota bene: любимые блюда и напитки.) Иногда ходили в театр или на концерт (любимые актеры и исполнители). Телевизор тоже у каждого был свой. И в комнаты друг к другу они не входили без стука — просто сон Веры Павловны!..
Кира всего-навсего должен сохранять этот принцип равноудаленности. Любые контакты, кроме секса, сводятся к минимуму. Алина к этому давно привыкла, они живут так годами.
Ну, постель, конечно, да. Тут Кириллу придется импровизировать. Вадим пытался подбить брата на любовь втроем с какой-нибудь питерской путаной — исключительно в познавательных целях, — но тот отказался наотрез. Пусть сам выкручивается. Не обращая внимания на дремучую стыдливость провинциала, Вадим все же сообщил ему некоторые интимные подробности физиологии и анатомии своей жены. Кирилл перекривился и посмотрел на брата с плохо скрываемой брезгливостью, на что Вадим невозмутимо заметил: «Я тебе диктую правила пользования, а дальше твое дело». Воспоминание о теле и запахе Алины неожиданно взволновало его, он оставил брата в гостинице и отправился на поиски продажной любви один.
«На кухне — кухарка, в гостиной — герцогиня…» С этим у Алины все было в порядке, а вот спальня требовала корректировки.
Они впервые стали близки у Вадима дома, на вторую неделю знакомства. К его удивлению, он был у этой тихони не первым. Она никогда не рассказывала о его предшественнике (предшественниках?), в постели вела себя зажато, как будто ждала подвоха, и Вадим потратил немало сил, чтобы превратить эту «гордость и предубеждение» в нормальную женщину. Впрочем, ее сдержанность даже нравилась ему, пробуждая мужской азарт — завести, растормошить! Он до сих пор хотел ее при случае, но это ничего не меняло. Он не ревновал ее к своему дублеру. Она вообще не вызывала у него сильных эмоций. Точно так же он любил хорошее вино, не становясь алкоголиком. Их размеренная, как зарядка, сексуальная жизнь оставалась ниточкой, связывавшей двух чужих друг другу людей.
У Алины — он был уверен — за годы их брака не было других мужчин. Не потому, что она так честна и порядочна и считает нужным хранить ему верность. Ей это просто не интересно. Его стараниями она оценила прелести секса, но ей вполне хватает редких супружеских отношений. В остальном она полностью самодостаточна, и интрига, составляющая корень «интрижки», ей совершенно чужда. Он мог только развеселиться, пытаясь представить себе невозмутимую Алину бегущей на свидание, с восторгом и трепетом входящей в чужую квартиру, виснущей на чужом мужике… Смех и грех. И никакой ревности. Ревновать можно свое, а Алина всегда была ему чужой.
Тем временем подготовка к смене пары шла полным ходом. Кирилл отпустил такую же маленькую бородку, постригся «под брата». В модных бутиках осваивал науку от кутюр. Водил взятую напрокат «хонду». Играл в боулинг. Зубрил названия московских ресторанов, торговых центров, супермаркетов. В номере, матюкаясь, учился открывать устриц и есть суси палочками. С отвращением посетил маникюрный кабинет — до сих пор он стриг себе ногти в ванной канцелярскими ножницами.
Из каких же удивительных и важных мелочей состоит человеческая жизнь! Вадиму порой казалось, что он снимает фильм о самом себе, работая одновременно и режиссером, и сценаристом, и костюмером, и гримером, и декоратором. Герой фильма ему нравился, он открывал в нем новые, доселе неизвестные, но симпатичные черты.
Но все, конечно, учесть невозможно. Даже самые гениальные комбинаторы всегда горят на второстепенной ерунде.
Кирилла плохо постригли в Питере. Вадим почему-то поленился пойти с ним в парикмахерскую, а этот лох не смог толком объяснить мастеру, что от него требуется. Да и борода отрастала не по плану. Поэтому было решено представить Алине версию про бестолковых австрийских цирюльников, а Кире выдана наводка на салон у метро и словоохотливую парикмахершу Любочку, которая все знает и все сделает как надо.
Глава 9
Вот тут Вадим и лопухнулся. Но кто мог знать!..
Есть просто внимание, оно гроша ломаного не стоит, и есть внимание профессионала. Ведь он же отличит стиль Булгакова от самого умелого подражания. Наверняка мастер-куафер такого же уровня — а Люба мастер, — может обнаружить невидимое простым смертным различие в волосах двух людей. Значит, Кира пришел к ней стричься, а она заметила это различие и поняла, что в ее кресле сидит другой человек. Интересно, что она сделала с этим открытием? Побежала в милицию? Рассказала подружкам? А теперь она встретила его — случайно или намеренно? — и придирчиво изучает его волосы.
А может, он мнительный перестраховщик и все придумал? Пожалуй, лучше провести разведку боем.
— Люба, Люба, — он улыбнулся ей в ответ самой обезоруживающей своей улыбкой. — От женщин ничего не укроется. Я вижу, вы все знаете. Я угадал?
Если он ошибся и она удивленно раскроет глаза, то он наплетет что-нибудь о пробах на роль честного прокурора в новом сериале. Непонятно откуда, но все знакомые в курсе и бросаются с расспросами. Вам ведь это интересно?..
Но он не ошибся. Любочка раскололась сразу:
— Вадим Григорьич, я знаю, только я ничего не понимаю. Кто этот человек — вместо вас?
— А я вам сейчас объясню. У вас найдется минутка времени? Или, скажем, сорок минуток? Тут есть одна маленькая кафешка…
— Ну что вы, Вадим Григорьич, честное слово! Зачем кафешка? Можем и здесь поговорить. Вон скамейка.