Метаморфоза произошла неожиданно. За несколько недель она привыкла не сдерживаться, давать себе волю, и оказалось, что так можно жить с мужчиной наяву, а не во сне. Жить изо дня в день, не опасаясь насмешки и скрытого презрения. Почему-то она все больше проникалась уверенностью, что от этого, другого, можно не ждать подвоха.
Про себя она так и называла его — Другой. Вслух — Дик, в минуты особой нежности — Дикий. Вадим рассказывал, что так звал его покойный отчим. После смерти Степана Алексеевича имя не использовалось, лежало в глубине памяти, как старая фотография. Алина сняла его с полочки, сдула пыль и отдала Другому.
Двухходовку Вадима она тоже раскусила быстро — уж слишком часто мужчина кстати и некстати поминал свое чудодейственное исцеление и рождение будущего ребенка. Значит, он исчезнет, как только она забеременеет. А это случится скоро, наверняка Вадим подобрал для своей авантюры настоящего, проверенного профессионала. Смена караула пройдет незаметно, потому что под предлогом заботы о здоровье плода любовные утехи немедленно прекратятся вплоть до появления малыша на свет. Потом она родит, начнет нянчить и кормить, и ей станет не до того. А спустя год или больше ее тело просто забудет, как это вообще было до родов.
Ей очень хотелось ребенка, хотелось давно, и возраст уже поджимал. Но она решила растянуть удовольствие. Пусть Другой побудет с ней подольше. Заслужила же она хоть немного счастья. Простого бабского счастья, как написали бы в романе.
Она пошла в частную клинику и попросила выписать ей самые надежные контрацептивы, которые действуют с первого дня употребления. Такие сильные средства долго употреблять не стоит, предупредила ее врач, это вредно для здоровья. Да я и ненадолго, успокоила Алина ее и себя, всего на несколько месяцев. А потом — черт с вами! — пусть все возвращается на круги своя. Зато у нее останется ребенок от этого чудного мужика.
В самых сокровенных мечтах она представляла себе, как это было бы здорово — и справедливо! — если бы с ней остались и ребенок, и чудный мужик.
Женщина в комнате наконец открыла рот.
— Здравствуйте, — удивленно произнесла она. — Но я не Алина. Я думала, Алина — это вы. Я Света из Петрозаводска.
Щелкнула и открылась дверь ванной. Из яркого света, кафельного блеска и клубов пара вывалился Вадим в халате и с махровой чалмой на мокрых волосах. Край полотенца от движения сполз ему на глаза, и он, видимо, не успел разглядеть ни фигуру на пороге комнаты, ни незваную гостью в коридоре.
— Аля, ты вернулась? — спросил он в пространство, разматывая чалму, прежде чем Таня успела подумать, что, собственно говоря, делает здесь ее возлюбленный, которому полагалось сейчас в ее кухне готовить к ужину китайскую лапшу.
Аля? То есть Алина? Он принял ее за Алину? У Тани все внутри похолодело, и тут же, без перехода, ее бросило в жар. Значит, он обманывал ее все это время! Он никуда не уходил от жены и уходить не собирался. Ему не нужна никакая свобода, а нужна молодая любовница без комплексов.
Но он же ночевал у нее целый месяц! Что он, интересно, врал Алине о том, где проводит ночи?.. И что он соврет сейчас ей, Тане, обнаружив ее в своей квартире?
Она могла многое простить мужчине. Но только не вранье. Врун не уважает себя и других, с таким человеком нельзя иметь дело. Неужели она могла так ошибиться?
Тане стало противно, как будто она попала в дом, где прорвало канализацию и вонючая жижа чавкает под ногами. Чувство брезгливости было таким натуральным, что она непроизвольно отступила в первую попавшуюся дверь — кажется, это была кухня, — чтобы оказаться подальше от всей грязи, в которую так неосторожно влезла.
Но Вадим, справившись с полотенцем и обретя способность видеть, даже не заметил ее, хоть и скользнул по ней взглядом. Словно она была пустым местом, старой вешалкой, наткнувшись на которую хозяева каждый раз удивляются, почему она до сих пор не на помойке. Он во все глаза смотрел на невзрачную Свету, крутил головой и пытался что-то выдавить из себя.
— Светка! — вырвалось у него наконец с мольбой и отчаянием. — Свет, послушай!
Итак, есть еще Света, пятый угол в нашем тесном треугольнике. Сейчас он объяснится со Светой, а там, может, и до маленькой Таты дойдет очередь. Нет уж, ребята, разбирайтесь сами.
Таня рванулась мимо оторопевшего Вадима и дамы из Петрозаводска, прочь из этого гадюшника, на лестницу, на улицу, чтобы никогда никого из них не видеть.
Она больше никогда никого не увидела.
Глава 20
Лена шла к «Дому под парусом» по инерции. Свою миссию она считала выполненной, а расследование завершенным. Любочка все выяснила, сказала ей по телефону Карина. Девочки уже в курсе, а Лену эпилог детектива ждет сегодня после обеда.
Лену это немного задело — все-таки она старалась, выслеживала Колосову, заводила с ней знакомство, а Любочка вдруг раз — и все выяснила. Да и в голосе Карины почему-то не слышно было радости по поводу раскрытия тайны. Ладно, на месте разберемся. А пока им с Чарликом нравился новый маршрут прогулок, и они решили ходить по нему, пока не надоест.
На этот раз Чарли почему-то нервничал. Дойдя до «Дома под парусом», Лена поняла почему. Он не любил скопления народа и шума, а тут напротив подъезда толпились люди. Много людей. И милицейская машина с крутящейся мигалкой. И еще какая-то сирена пела вдалеке.
Когда Лена подошла к людям, из-за угла, завывая, вынырнула «скорая». Взвизгнули тормоза. Толпа качнулась и пропустила врача и двух санитаров с носилками.
— Что случилось? — спросила Лена у стоящей поодаль старушки. Чарлик упирался и не давал ей подойти поближе.
— Задавили, прости осподи, — сокрушенно покачала головой та. — Деушку задавили.
— Из этого дома? — брякнула Лена первое, что пришло в голову.
— Грят, нет, нездешняя. В гостях, что ли, была. Грят, выскочила из подъезда, как ошпаренная, и прям под колеса. Женщина в машине была, грит, не ожидала, затормозить не успела. Звестно, как они ездють на этих аномарках, ничего не видять. Почитай, насмерть.
Лена огляделась по сторонам, нашла на газоне подходящий кустик и привязала возмущенного Чарли. Пробраться в первые ряды было невозможно, но с ее ростом это и не требовалось. Через головы она разглядела серебристый джип «тойота» и белое как мел лицо Колосовой. Она что-то настойчиво объясняла насупленному милиционеру. Тот меланхолически кивал и делал пометки в записной книжке. Другой гаишник, огрызаясь на зевак, растягивал по асфальту рулетку. Молодая врачиха с легкомысленной рыжей челочкой подошла к машине и заговорила с милиционером. Люди закрывали от Лены ту часть дороги, где санитары укладывали на носилки тело сбитой девушки. Она увидела их уже около «скорой».
«Выскочила, как ошпаренная, и прямо под колеса, — шелестело вокруг. — Известно, как они ездють». Лена вздохнула и стала выбираться из толпы на голос скулящего Чарлика.
— Черепно-мозговая, — растягивая слова, произнесла рыжая врач «скорой» с неприлично ярко для ее профессии накрашенными губами. — Внутреннее кровоизлияние. Скончалась на месте.
Алина закусила губу. Девушка действительно вылетела из подъезда прямо ей под колеса. Какие там тормоза — светловолосую голову и раскинутые руки она увидела уже после удара, в полете. Готовясь парковаться, Алина ехала с черепашьей скоростью, но тяжелый бампер «лэндкрузера» не оставил жертве никакого шанса.
— Угу, — кивнул гаишник. Ничего другого он не ожидал. — Ну что, отметил? Можно уносить? — крикнул он напарнику и махнул рукой.
Санитары положили носилки на землю и склонились над телом. Алина отвернулась, чувствуя, как накатывает тошнота. Вот уж не вовремя эти побочные симптомы.
Крашеная врачиха разглядывала ее в упор с усталым презрением. Алина старалась смотреть поверх нее, поверх собравшихся людей, в перламутровое летнее небо. Ее познабливало, несмотря на теплую погоду, и она чувствовала, как колючие взгляды словно царапают ее с ног до головы.
Ладно, пяльтесь на меня, это ваше право, право толпы. Я к этому привыкла — мало, что ли, грязных глаз липло ко мне, стоило показаться на пороге папиного дома. И ты пялься, оборванная размалеванная дурочка, хоть какое-то тебе развлечение. Что ты видела в своей тусклой жизни, кроме черепно-мозговых да полостных, да поллитровки для согрева на бригаду, да приставаний главврача? Одна у тебя радость — убедиться, что богатые тоже плачут, ха-ха. Да, ты права, сегодня не мой день, день черный, страшный, но он кончится, и завтра я снова проснусь на шелковых простынях рядом с лучшим мужчиной в мире. Проснусь с улыбкой и выпью в постели кофе с душистым кардамоном под какую-нибудь хорошую музыку, а потом лягу в джакузи и никуда, никуда не буду спешить, торопиться, опаздывать… Спешка — удел бедняков. Богатые уже все успели. Им и поплакать можно.
— Вам придется проехать со мной.
Алина кивнула. Лучше не качать права на глазах у зевак и соседей, а прояснить ситуацию в отделении, без посторонних. Этот угрюмый мент и так понимает, что она не виновата, но позвонить адвокату все же не мешает. Для виду — по-настоящему она не станет никому звонить, потому что адвокат тут же доложит отцу, а Тимур и его команда сгоряча разнесут все московское ГИБДД. Достаточно просто сказать: «Я позвоню адвокату моего отца» — и назвать фамилию. Не отца, конечно, а адвоката. А может, и это не понадобится, они ведь понимают, что случайные люди в «Доме под парусом» не живут.
Хорошо, что их окна выходят на другую сторону. Она боялась, что Другой выйдет в этот момент из подъезда и как-нибудь неадекватно вмешается в ситуацию. Лучше уехать побыстрее. Она протянула милиционеру ключи.
— Лех, припаркуй джип, — крикнул он, перебрасывая помощнику ключ с позолоченным брелоком в виде сторукого Шивы. И указал Алине на «Волгу» с синей полосой. — Садитесь в машину.
Милиция уехала, любопытные, вздыхая и охая, разошлись. На асфальте не осталось даже пятен крови, только меловые отметки там, где мешком упало сбитое тело и замер бампер «тойоты». Когда Лена возвращалась с собачьей прогулки, на месте происшествия уже было пусто. Никто, кроме нее, не обратил внимания на мужчину и женщину, которые вышли из подъезда и, взявшись за руки, быстро зашагали в сторону метро. На плече у мужчины болталась полупустая спортивная сумка. Лена со спины приняла его за Колосова, но он, не оглянувшись, прошел мимо черной «хонды», и она решила, что ошиблась. Ей вообще было не до прохожих. Начинался дождь, а она, как всегда, оказалась без зонтика.