ная характер Сергея, Любочка не сомневалась, что он никогда не станет делать то, что ему не нужно. Пусть каждый разбирается со своими проблемами, я же ни у кого помощи не прошу, и у меня не просите. Таково было жизненное кредо Сергея Градова, и Наташа, хоть и не высказывалась так резко, но, по большому счету, была солидарна с мужем.
По той же причине отмели Вику. Любочка и Карина сошлись на том, что Вика отличная девка, но жадноватая как на материальные ценности, так и на добрые дела. Свою новую, недавно купленную квартиру они со Славой вылизывали и доводили до ума с почти религиозным рвением. Посягнуть на незыблемую святыню родового гнезда Горюновых (это была фамилия Славы и Вики) казалось немыслимым. Хотя ни гнезду, ни Вике со Славой ничто не угрожало, но так уверяли Люба с Кариной, а на самом деле, кто знает… Горюновы, как и большинство москвичей, изучать правила регистрации иностранных граждан были не обязаны и не хотели.
После второй сигареты подряд в горле у обеих запершило, но ситуация не стала проще. Спасительный список состоял всего лишь из двух человек: новенькой Лены, о которой пока никто ничего не мог сказать, но попытка не пытка, — и Марины Станиславовны. С каждой из них Любочка пообещала поговорить сама, и в тот же день, улучив минутку, нырнула в Ленин кабинетик.
Лена по молодости не сразу разобралась, чего от нее хотят, но в конце концов оказалась просто сокровищем. Она согласилась сразу, только надо было переговорить с мамой, но мама очень добрый человек и возражать не станет. Эмоциональная Любочка взвизгнула от восторга, чмокнула Лену в щеку (для этого ей пришлось встать на цыпочки и вытянуть шею) и позвала Карину.
— Все устроилось, Леночка — чудо! — провозгласила Люба, и они втроем, взявшись за руки, устроили хоровод вокруг косметического кресла.
Карина, сияя и рассыпаясь в благодарностях, на всякий случай уточнила, кто еще живет в Лениной квартире, потому что на регистрацию нужно письменное согласие всех совершеннолетних жильцов.
И тут оказалось, что они рано обрадовались. Ленин папа в данный момент находился в командировке, из которой собирался возвращаться не раньше чем через месяц, и получить от него письменное согласие не было никакой возможности. Мало того, как с трудом припомнила Лена, папа и являлся единственным собственником этой квартиры, доставшейся им от бабушки, потому что мама была прописана с другой бабушкой, а сама Лена… короче, это уже неважно. Главное, что папиного согласия, которое Лена с мамой могли бы сочинить сами («ну, напишем, что же делать!»), было недостаточно. Для регистрации механика Саши из Еревана требовалось, чтобы папа самолично явился в ДЭЗ, а это было возможно только через месяц.
— Месяц нельзя подождать? — расстроенно спросила Лена. Ей было страшно неловко, что она подвела девочек.
У Карины опустились руки. Конечно, если ничего другого не останется, придется ждать. Но неизвестно, что случится с Сашей за этот месяц. Да и Ленин папа может отказаться.
— Посмотрим, — сказала неунывающая Любочка. Она тут же уловила, что Лену в этой ситуации тоже необходимо утешить. — Мы еще попробуем, а если нет, то снова придем к тебе. Ага?
— Не расстраивайся, еще ведь Станиславовна есть, — произнесла она, выводя Карину покурить на крыльцо. И добавила: — Что-то ты, мать, много куришь.
— Нервы, — жалобно вздохнула Карина.
— Это ты завязывай, из-за мужиков нервничать. Никакого здоровья не хватит.
— Да это не то, что ты думаешь… — начала было Карина, но Любочка только рукой на нее махнула: «Ладно уж, молчи».
— Станиславовна — и все, — грустно заметила Карина, чтобы сменить тему. — Этого же мало.
— А зачем тебе много? — возразила Любочка. — Тебе же не армию народу прописывать. Нужен только один человек. Один, который согласится.
— Ты думаешь, она согласится?
— А почему нет? Живет одна, квартира большая, да и с тобой ей не захочется портить отношения. Ты не бойся, Марина — нормальная тетка.
Карина в сомнении покачала головой.
Как выяснилось, она разбиралась в людях лучше многоопытной подруги. Любочкин визит в кабинет заведующей потерпел сокрушительное фиаско. Марина Станиславовна не только отказалась, но и сделала Любочке внушение.
— Удивляюсь я тебе, Люба, — раздраженно произнесла она, — то ты преступников ловишь, то нелегалов опекаешь. Как маленькая. Странно, что тебя до сих пор никто не надул и не ограбил с твоей доверчивостью.
— Но почему, Марина Станиславовна… — начала задетая Любочка.
— А потому! С какой стати, зачем, почему я должна кого-то устраивать? Да, мне жалко, представь себе! Поможешь одному от чистого сердца, пожалеешь — так они всей бандой на шею сядут. Я этих хачиков знаю, им только дай палец, всю руку откусят. А увидят, что женщина одинокая, одна живет, — вообще проходу не дадут. Брось, Люба, не будь дурочкой! Нашла кому помогать! Да у них денег больше, чем ты за всю жизнь заработаешь. Смотри, и так всю Москву скупили. Скоро от них дышать тут будет нечем.
— Карина тоже армянка, — тихо сказала Люба.
От таких разговоров ей всегда становилось противно и хотелось уйти куда-нибудь подальше.
— А с Кариной я отдельно поговорю. Живешь в Москве — помни, что ты москвичка. И выбирай — с нами ты или с ними. Если с нами — то наплюй на них, нечего тебе с ними делать. Тебе жизнь такой шанс дала. А с ними — скатертью дорога. И наглеть не надо. Скажи спасибо, что русский народ тебя принял, поселил, обогрел. Никто тебе тут ничего не должен.
Переубеждать людей, которые говорят такие вещи, Любочка не умела и считала бесполезным. Она молча вышла от заведующей, расстроенная до последней степени. Во-первых, ей не удалось выручить Карину, только гадостей наслушалась. Во-вторых, она всегда тяжело переживала, когда знакомые люди оказывались хуже, чем о них думаешь.
Сама Люба выросла в семье партийных работников и была воспитана убежденной интернационалисткой. Где-то до тринадцати лет она вообще не подозревала о принадлежности людей к разным народам и лишь во взрослом возрасте обнаружила, что национальности не только существуют в природе, но и делятся на «хорошие» и «плохие». Эта система показалась Любе средневековой дикостью, а прочитав в первый раз Библию, она страшно рассердилась на гордецов, задумавших строить в Вавилоне башню до неба, из-за чего Бог перемешал все языки.
Ее молодость совпала с периодом всеобщего разъезда по «историческим родинам», и Любочка так же искренне радовалась за людей, которые наконец обрели свободу передвижения, как позже жалела беженцев из «горячих точек».
Агрессивные высказывания в адрес «тех, что понаехали» ей казались редкой глупостью. Ее не впечатляли зловещие сводки терактов и растущей преступности. Нельзя ставить клеймо на целом народе из-за нескольких бандитов, считала она. Любочка вообще с трудом верила в существование по-настоящему плохих людей, мошенников и злодеев, зная по опыту, что и хорошие люди способны причинить друг другу немало горя. Но это уже не относилось к проблеме национальности.
Марина Станиславовна сразу после их разговора куда-то уехала, и Любочка решила пока не рассказывать Карине о своей неудаче. Погруженная в невеселые мысли, она постригла и причесала двух клиенток, достала свой обеденный бутерброд и ушла с ним в Викин закуток, чтобы не жевать на глазах у очереди, которая неожиданно набежала к Лене на маски и массаж. Хорошо хоть Карина при клиентах не может отойти, и в ближайший час ей, Любочке, не придется отвечать на тревожные вопросы.
— Чего грустишь, подруга? — спросила Вика.
Она тоже устроила себе обед и с аппетитом поглощала разогретую в микроволновке котлету величиной с ладонь, но в три раза толще. У Вики не было комплексов по поводу лишнего веса, и она всегда издевалась над Кариной и Наташей, мучивших себя всеми по очереди модными диетами.
Любочка в другое время не стала бы откровенничать с Викой на такую больную тему. Хватит того, что она уже подставила Карину под воспитательную беседу с заведующей. Ей совсем не хотелось выслушивать Викино мнение о «тех, что понаехали» и «дурочках», которые им помогают. В ее представлении, Виктория Федотовна Горюнова (прямо перед Любой висел Викин сертификат об окончании курсов с полным именем-отчеством) в национальном вопросе недалеко ушла от Марины Станиславовны Борисоглебской. Если не хочешь разочаровываться в людях, лучше не давать им повода тебя разочаровывать.
Но Вика настаивала, совала ей четверть своей необъятной котлеты и наконец забеспокоилась не на шутку, что же случилось с подругой. И Любочка, которая не любила, когда о ней беспокоятся, рассказала ей вкратце про Карининого знакомого Сашу, его просроченную регистрацию и больного ребенка в Ереване.
— Это из автосервиса, что ли, Сашка? Механик? — перепросила Вика. — Тот, к которому Каринка ходила про джип узнавать?
Любочка кивнула.
— А ему только регистрация или жить негде?
— Только регистрация. Но у него денег нет.
— Всего-то! Тачку чинить будет?
— Что? — растерялась Любочка.
— Я говорю, тачку он будет нам чинить за то, что мы его пропишем?
— Вик, ты серьезно?
— А то нет! Но только если с машиной поможет. Мне уж надоело, что Славка каждое воскресенье в гараже торчит.
— Да поможет, конечно! Я уверена, что поможет. Нет, Вика, ты в самом деле согласна? А Слава что скажет?
— Да что он скажет! — отмахнулась Вика, отправляя в рот последний кусок котлеты. — Кто его спросит? Давай Сане мой телефон, и дело с концом. Только побыстрее, а то у нас клапана стучат. И расскажешь мне потом, что там с этой регистрацией делать, куда идти, с кем скандалить, а то я мимо темы.
Да, подумала Любочка ошарашенно, я ни черта не понимаю в людях. А туда же, помогать лезу. Ну и ладно, главное, что у Каринки все утряслось. Что бы такое придумать, чтобы Станиславна ее не доставала?..
Но Станиславна Карину достать не успела, потому что тем же вечером произошло новое событие.