— И кто у нас вобла сушеная, сука и мышь облезлая? — проявил интерес Влад.
— Зам генерального, Бочарникова. Мес-с-салина, — сквозь зубы процедил Федулов, нахватавшийся от паскуд-буржуев непотребств.
Миссию можно было считать завершенной. Наконец-то Влад Кречет обойдет Железную Ленку на повороте.
Взяв хороший темп, Влад Кречет припустил к машине.
— Мессалина, Мессалина, Мессалина, — по падая в ритм, заучивал на ходу непривычное, чужое для слуха, но такое благозвучное имя. Иностранное, козе понятно.
Устроившись на сиденье, первым делом Влад жирно вывел на корешке журнала «За рулем», болтавшегося в бардачке с незапамятных времен: «Мессалина».
Везет же некоторым с именем. Не то что его предки — никакой фантазии.
Вот тут и выяснилось, что, пока Влад старался удержать в памяти редкое имя, фамилия напрочь выскочила из головы. То ли Бочкина, то ли Черникова, а может, Ночкина или Печкина — шут ее знает какая, но точно не такая благозвучная, как имечко.
Влад приуныл. А ведь как блестяще была проведена операция по сбору информации в тылу противника!
Что теперь делать? Хоть плач, хоть возвращайся и начинай все заново.
Промучившись еще несколько минут, но так и не вспомнив растреклятую фамилию растреклятой начальницы с редким именем — наверняка редкой суки, иначе фамилия бы запомнилась, — Влад выбрался из машины и направился назад в редакцию газеты.
Буквально перед носом у Кречета дверь распахнулась, и Влада чуть не сбила с ног высоченная и тощая, как измерительная линейка, дамочка. Влад Кречет посторонился, пропуская дамочку, и та уже почти прошла мимо, оставив позади себя сладкое цветочное облако, от которого у Влада защекотало в носу, и все бы, глядишь, обошлось, но тут по выбритому затылку Кречета пробежал легкий сквозняк, и уши заложило от внутреннего голоса: «Спроси у Линейки фамилию Мессалины».
— Простите, — обратился Влад к удаляющейся прямой спине, — а вы, случайно, не знаете, какая фамилия у Мессалины?
— Что-что? — Бочарникова — а это было именно она — медленно обернулась.
— Фамилию Мессалины, — уже не так уверенно повторил Влад, столкнувшись с бешеным взглядом.
— Ах, фамилию, — пропела Галка, отлично понимая, о ком идет речь. Именно ей молва приписывала сходство с женой императора Клавдия. Молва была к Галке несправедлива:
бордели она не посещала, лесбийских наклонностей не имела и не так уж была властолюбива, если терпела над собой такого идиота, как Казимир, черт возьми!
— Сейчас ты у меня узнаешь фамилию, наглая рожа!
Для начала Бочарникова с ходу заехала лысому придурку сумкой по дебильной роже. Затем удары посыпались на бывшего сержанта спецназа Влада Кречета со всех сторон.
Спасаясь от побоев, Кречет петлял по прилегающей территории и прикрывал голову локтями, прятался от атакующей валькирии за сиреневые кусты и несколько раз чуть не упал. Галка размахивала сумкой, как пращой, и метелила парня, не обращая внимания на его полузадушенный хрип:
— За что?
Все кончилось так же внезапно, как началось:
спарринг-партнер выдохся и опустил сумку.
Надо отдать должное — сумка оказалась качественной, в бою не пострадала, целехонек остался и фотоаппарат «Сони», болтавшийся на дне с юбилея газеты, и Бочарникова пришла в отличное расположение духа.
— Барбат — вот какая фамилия, — под занавес сообщила она лысому.
Тут Галина почувствовала, что на них смотрят, подняла глаза на третий этаж, где размещалась редакция, и обнаружила коллектив почти в полном сборе у распахнутых настежь окон.
Галка отвесила шутовской поклон и услышала, как под ноги со звоном упала монета.
Джинсы ремонту не подлежали — Влад распорол брючину от колена и даже не мог вспомнить, обо что и как. Левый глаз, в который заехала сумкой бешеная дылда, слезился. Иностранное имя, записанное на корешке журнала «За рулем», отдавалось болью во всем теле — таков был скорбный итог партизанского рейда.
Но самым унизительным было то, что фамилия Барбат застряла в голове будто гвоздь, вбитый сумкой-пращой.
Был рабочий полдень, и Владу надлежало явиться на работу. Но при подъезде к офису депутата ослабевшая от побоев воля водителя дрогнула: появиться в таком виде на глаза Железной Ленке — все что угодно, только не это. В конце концов Влад убедил себя, что просто не имеет на это права. Как сержант запаса, как мужчина и как человек, наконец.
Железная Ленка — она же ядовитая, как кобра. Укус смертелен, если нет антидота.
Антидота у Влада с собой не было, и сержант струхнул. И припарковался недалеко от офиса, чтобы позвонить боссу и выпросить отсрочку своей погибели.
— Василь Василич, я заеду домой, мне переодеться надо.
Босс — нормальный мужик, дай Бог ему здоровья, не возразил, и Влад поехал переодеваться.
Оказавшись дома, Влад Кречет первым делом бросился к зеркалу — рассмотреть подбитый глаз. За то время, что Влад ехал, пострадавший глаз заплыл еще сильнее, причем не один, а прихватив за компанию парный орган и даже нос.
Кречет предпринял отчаянный шаг остановить разрушительный процесс, для чего приложил к веку баночку пива из холодильника.
Терпеливо выждав двадцать минут, Влад снова посмотрелся в зеркало и понял: если он хочет сберечь репутацию, на работе ему делать нечего. Хотя бы несколько дней.
Как порядочный человек, Влад снова позвонил шефу и сказал правду:
— Василь Василич, тут дело такое. Мне одна дура заехала сумкой в глаз.
Крутов прокашлялся.
— Как это?
— Понимаете, я был в редакции, все узнал. Эту тетку, которая за вами следит, звать Мессалина, фамилия Барбат.
— Как-как? — насторожился депутат Крутов.
Только иностранцев ему не хватало. МИ-6? МОССАД? ЦРУ? Федеральная разведслужба Германии? Кому он перешел кривую дорожку?
— Мессалина Барбат. Василь Василич, я пару дней хочу дома побыть, а то чё-то глаз заплыл совсем.
— Пару дней? — без энтузиазма переспросил Крутов.
— Да. Если можно.
— Ну, валяй, — дрогнувшим голосом разрешил Василий. Неизвестно, во что он влип, так что водителя и помощницу лучше отправить в краткосрочный отпуск.
Василий был напряжен, а она даже не насторожилась.
Куда там, лето, вечер, луна, река, столик на двоих, накрытый белоснежной скатеркой, которая в ночном свете флюоресцировала голубым, шампанское, иллюминация вдоль набережной — и Лера поддалась обаянию момента, поверила…
Вопрос сам слетел с языка:
— Васенька, ты любишь меня?
Свет на верхней палубе по их просьбе убрали, остался один фонарик над камбузом, и Лера плохо видела лицо, освещенное отраженной в воде луной, но Крутов как-то странно, подозрительно долго молчал, и в душу ужом вполз страх.
— Лера, мне звонил какой-то человек. — Василий извлек из нагрудного кармана листок. Нет, не листок — гранату с выдернутой чекой, ядерную боеголовку с поврежденной капсулой. — И сообщил некую информацию. Думаю, тебе будет интересно. Вот.
Складка между соболиными бровями Василия стала заметнее, и только тогда до Леры дошло: случилось что-то непоправимое.
— Что это? — Она еще цеплялась за летний вечер, за огни на пирсе и пузырьки шампанского.
— Прочти, — коротко велел Василий, поднося зажигалку к свече.
Буквы запрыгали в неровном пламени, все красоты померкли, как только Валерия добежала глазами до конца строчки: «Ковалевой нужен не ты, а твои акции…»
Надвигающаяся тошнота довершила начатое.
— Это все Галка, — процедила сквозь сжатые зубы Лера и рванула к бортику. Проклятущий кинетоз!
— Значит, правда, — услышала она убитый голос Крутова.
Все последующее Лера помнила плохо: голова кружилась с дьявольской скоростью, огни города то уплывали, то приближались, бор та пароходика раскачивались, как будто они из речки-гнилушки, судоходной только по фарватеру и только летом, выскочили прямиком в открытый океан.
Но даже в этом критическом состоянии Лера поняла: Бочарникова со своими захватническими планами сломала ей жизнь. В том, что звонила Бочарникова, Лера ни секунды не сомневалась.
С приближением к берегу тошнота усилилась. Лера по-собачьи, открыв рот, часто и коротко дышала, чтобы обхитрить организм, а заодно, возможно, и судьбу.
Пароходик пришвартовался, и Лера поняла, что если она сейчас хоть как-то не оправдается, то Василия больше не увидит. Но тут на Леру накатил очередной приступ тошно ты, и все посторонние мысли утонули в вязкой слюне, наполнившей рот.
Да и что она могла сказать? Что недооценила Галку? Ложь — она знала, что Бочарникова ни перед чем не остановится.
Сказать, что она отказалась участвовать в Галкиной афере? Тоже неправда — она не отказалась, хоть и не обещала ничего определенного.
— Я вызову тебе такси, — донесся голос Крутова. Прозвучало как «Я вызову тебе катафалк». Или «Я вызову тебе мусоровозку» — так даже вернее. Катафалк — слишком шикарно для клуши.
Словами уже было не спасти положение. На до было что-то предпринять. Что-то экстраординарное. Но что?! Повиснуть на шее у Василия, броситься на грудь, в ноги, в воду, чтобы спасал, — что? Что нужно сделать, чтобы остановить неумолимо надвигающийся разрыв?
— Василий, я не хотела. — Жалкая попытка жалкой клуши. Лучше бы она вообще промолчала, тогда у нее был бы шанс.
— Я все понимаю. — Василий оглянулся на звук таксомотора. — Ну, вот и машина.
— Васенька, — пролепетала Лера, — может, ты поедешь со мной, и я тебе все объясню?
Сдвинув брови, Василий смотрел куда угодно и на что угодно, только не на Леру, и мгновенно отдалился на расстояние в один световой год. Если не считать несостоявшегося материнства, так плохо Лере еще никогда не было.
— Нет, мне надо поработать. До свидания, Валерия, — спокойным и вежливым тоном попрощался Крутов.
Лучше бы ударил.
Господи! Почему она такая тряпка?
Почему она всегда сдается без боя, стоит только кому-то притопнуть на нее? Почему? Почему всякий раз, когда надо защищаться, она превращается в соляной столп, вместо того чтобы превратиться в танк? Или хотя бы в ручную гранату? Почему она, как Бабель, скандалит только за письменным столом, а на людях заикается?