Своей беспечностью Крутов иногда вызывал зависть у Дмитрия, реже — раздражение, а сегодняшним звонком поставил в тупик, но отчитывать друга в присутствии дочери Дмитрий воздержался из этических соображений: все-таки Василий — Ленкин босс.
— Давай потом, — словно прочитав мысли друга, попросил Крутов — тоже из-за Ленки.
Звонок неизвестного и «опель»-шпион взбаламутили душу, но никак не связывались в сознании. Василию нужен был собеседник, чтобы проанализировать ситуацию и сделать правильные выводы.
— Димыч, я не могу сопоставить слежку и звонок, — признался Василий, когда Леночка упорхнула в дом за посудой. — Чего добивается преследователь и кто звонил? Их двое или это один человек? Это сговор или случайное совпадение?
— А это не важно.
— В каком смысле?
— В том смысле, что аноним все равно ведь добился своего.
— Чего он добился?
— Ну, вот ты уже порвал с журналисткой, считаешь ее виновной.
— Но она же сама сказала — это все Галка. Разве это не подтверждает вину?
— Понимаешь, с акциями ничего нельзя сделать спонтанно. Здесь все должно быть продумано если не до мелочей, то, по крайней мере, в основных деталях.
— Ну, тогда звонил кто-то из ее врагов. Не представляю, какие у Леры, — при имени Ковалевой по лицу Василия прошла судорога, — могут быть враги.
— А ты все о ней знаешь? — В Дмитрии никогда не дремала профессиональная подозрительность.
Крутов мрачно произнес:
— Ты ее не видел, поэтому спрашиваешь.
— Что ты намерен делать? — Перевернув шампуры, Дмитрий перешел к столу и принялся срывать листья базилика с веточек.
— А что тут сделаешь?
— С моей точки зрения, это ты поддался порыву, а не она.
— Думаешь?
— Я не о звонке. Надо было присмотреться к девушке, а не кидаться сломя голову в отношения, — упрекнул друга Дмитрий. Иногда, пользуясь разницей в возрасте и опытом отца единственной дочери, Дмитрий читал Крутову необременительные нотации, оттачивал на нем педагогическое мастерство.
— И что бы это дало? — усмехнулся Василий.
— Мой тебе совет на будущее: понаблюдай сначала, как твоя подруга выбирает в магазине вещи, а потом тащи ее в постель.
— Ну и при чем здесь магазины?
— Еще как при чем! Если женщина хватает вещи не глядя, поддавшись порыву, — держись от нее подальше. Она такая же и в чувствах. А если вдумчиво, не торопясь, осторожно выбирает — на такую женщину можно положиться. Эта не станет прыгать в объятия первому встречному и на спонтанные поступки не способна.
Чтобы не огорчать друга, Крутов не стал говорить, что ему импонируют как раз порывистые женщины. Он не имел понятия, как Лера выбирает одежду, но живо представил, как она перебирает на стойках вещи, останавливается на одних, отвергает другие, идет вдоль ряда, откладывает что-то и несет в примерочную. Крутов мысленно проник с Лерой за шторку и почувствовал огонь внутри.
«Ну хотя бы сейчас ты можешь не думать об этом?» — с раздражением спросил он себя.
— Ну так ты поедешь со мной в Демидовку? — Эта перемена темы означала, что больше Дмитрий ничего не добьется.
— Нет, Василий, у меня проверка, я сейчас никак не могу. В другой раз. Ты поговори с ней, — посоветовал Дмитрий, — сам знаешь, милые бранятся…
Оба замолчали.
Дмитрий покрошил на осетрину базилик, над столом поплыл дразнящий пряный дух, от которого не спасало даже пиво.
— Ну, долго вы еще будете секретничать? — поинтересовалась, вынося тарелки, Леночка. — Есть хочется.
— Разве от тебя что-то скроешь? — с любовью глядя на чадо, улыбнулся Дмитрий. — Ты же хуже всех разведок мира.
— Слабому мужчине любая женщина кажется угрозой, — с достоинством парировала Ленка.
— Не пугай меня, дочь. — Дмитрий погрозил пальцем. — Если в подоле принесешь, позора не переживу.
— Ты бы радовался, если кто-то позарится на твое сокровище, — вступился за крестницу Василий, — у нее же на уме одна работа.
— Всех отпугивает наличие отца — полковника спецслужб, — пожаловалась Леночка.
— А ты засекреть эту информацию, — посоветовал Дмитрий, — нельзя же каждому объявлять: у меня отец — полковник спецслужб.
Леночка не удержалась и сунула за щеку кусок шашлыка.
— Шила в мешке не утаишь.
— Руки! — прорычал Дмитрий. — Матери на тебя нет.
— Есть у меня мать — дядя Вася.
— Какая мать, такое и дитя, — ворчал Щегольцов, снизывая куски мяса с шампура на блюдо, — ты, Вась, все-таки поговори с девушкой.
— Да, — тут же влезла Ленка, — поговорите. На романтическом ужине поговорите. Свечи, шампанское, комплименты. Очень освежает чувства.
— Тебе-то откуда знать?
— Так из книжек, дядя Вася. Вот и проверим теорию.
— Я и так целыми днями чувствую себя подопытной морской свинкой, — пожаловался другу Василий, — а теперь еще и это.
— Тяжелый крест достался ей на долю: страдай, молчи, притворствуй и не плачь. Кому и страсть, и молодость, и волю — все отдала, — тот стал ее палач! — хорошо поставленным голосом трагический актрисы продекламировала Леночка.
— Талант, — с обожанием глядя на дочь, протянул Дмитрий, а Василий вспомнил Леру и их первую встречу. Валерия декламировала Ломоносова.
Что он наделал?
Лучший друг и его единственная дочь, шашлыки по пятницам и открытие сезона охоты на водоплавающих или кабана — это все, что у него есть. Они пускают его в свой мир. Валерия Ковалева — это его собственный мир, в который он пускал бы Димыча с Ленкой. Он отказался от своего мира — вот что он наделал.
Лера проснулась не оттого, что выспалась, а скорее от удивления, что спит.
Несмотря на все случившееся, проспала царство небесное и еще бы спала.
С чего бы это? Дел по горло, а она валяется.
Чем скорее она смотается на дачу, тем скорее приедет назад, чем скорее приедет назад, тем скорее поговорит с Бочарниковой, чем скорее поговорит с Бочарниковой, тем скорее вернет Василия.
Все это хорошо в том случае, если… если только… если только Василий не использовал анонимный звонок как оправдание для разрыва… Лера ужаснулась собственному цинизму.
Так недолго заподозрить Василия в том, что и позвонил он себе тоже сам. Звонок в студию: «Говорите, вы в эфире». Что-то вроде письма в редакцию — бородатый прием для поднятия рейтинга, когда в газете печатаются письма, написанные самими журналистами, на радио и телевидении нужный вопрос задает какой-нибудь звукооператор или звукорежиссер, кто-то из техслужб, кого телезрители не знают в лицо.
Чудовищное подозрение заставило Леру сесть в постели. Неужели это возможно?
Чей-то иезуитский голос, до безобразия похожий на Галкин, нашептывал, что в этой жизни возможно все. В этой жизни мужья с легкостью предают жен, любовники — любовниц, и наоборот.
Теперь оставалось решить для себя: станет она разбираться, выяснять, копаться в этом дерьме со звонком или не станет? Нужно ей это или нет?
Дело было не в Василии — к сожалению, не в Василии. А в том, что с сегодняшнего дня времени у нее было предостаточно. Пока она не найдет новую работу. Ходить в редакцию только затем, чтобы подставляться, — больше она бывшему мужу такой радости не доставит.
Впрочем, заявление она отнесет и трудовую книжку (с единственной записью) заберет. Не сегодня — сегодня некогда.
Лера встала и подошла к зеркалу. Слегка взлохмаченные волосы опускались на плечи, глаза потемнели от невыплаканных слез. Может, подстричься в знак протеста?
Значит, план такой: позавтракать, отвезти маме продукты, забежать в салон, встретиться с Галкой.
Но вся решительность рассыпалась в прах, стоило взять в руки телефон. Фотоальбом — вот чего она не учла. Фотоальбом был до отказа забит снимками Крутова.
Рекламный Крутов за рулем, Крутов на фоне заката, Крутов на пляже, в лодке, у костра, с бокалом вина, у собора Святой Екатерины.
Крутов в костюме, в ковбойской шляпе, в бандане, в шортах и в плавках.
Насмотревшись на свое потерянное счастье, свою несбывшуюся мечту, развенчанную сказку, Лера погрузилась в черную меланхолию.
Besame mucho. Только не сейчас.
Чтобы не сойти с ума окончательно, буквально вытолкала себя из дома, потому что среди прочих мелькнула мысль открыть горелки на газовой плите, выпить снотворного и разом покончить со всем этим кошмаром.
В положении безработной было свое преимущество — возможность избежать часа пик. В электричке было полно свободных мест, Лера заняла место у окна и бездумно провожала глазами убегающие летние пейзажи и жанровые сценки на перронах.
Когда глаза устали от мельтешащих деревьев и столбов, Лера перешла к самоанализу и спросила себя, чем будет заниматься, уволившись из «Ведомостей». Вопрос вызвал к жизни какие-то образы, обрывки разговоров и рекламные статьи. Неожиданно из хаоса выплыла похабная рожа затейника-тамады, и Лера почувствовала волнение.
Может, открыть праздничное агентство? Незнакомое чувство взросления поразило Валерию. Впервые за свои тридцать пять она поняла, что получает шанс стать самостоятельной. И главное — хочет ею стать.
Проводить детские утренники, юбилеи, корпоративные вечеринки, свадьбы?
«Не с твоим потенциалом», — осадила она себя. Стоп. Можно же нанять ведущего, а самой писать сценарии — это-то она умеет. Напишет несколько праздничных и юбилейных сценариев для дня рождения, для Нового года, потом подаст объявление в газету и проведет конкурс ведущих. И с тем ведущим, кого выберет, обсудит сценарии. Сценарий проведения Дня строителя, например. Или Дня спецназовца. Нарядить зверского вида парней гусарами — пусть изображают летучий отряд записного спецназовца Дениса Давыдова…
Блестящий план.
…Избегая коллег, Лера заняла дальний столик и села спиной к залу.
И по неясной причине испытала неловкость, будто это она кому-то напакостила, кого-то предала, изменяла, шантажировала и теперь скрывается, прогуливает работу. И даже подстриглась и перекрасилась, чтобы не быть узнанной.