[583]. Этот факт, несомненно, был известен и людям Ярослава, пребывавшим одновременно с францисканцами в ставке великого хана. Очевидно, монголы использовали в качестве средства давления шантаж признавших их власть правителей угрозой лишения их владений и перехода к непосредственной оккупации[584]. И иногда, как показывает корейский пример, такие угрозы не были пустыми[585]. Соответственно, опасение, что завоеватели перейдут к непосредственной оккупации и управлению, казалось вполне реальным. Оно отразилось как в суждении, что монголы хотят «свободнее и окончательнее» завладеть землей Ярослава, так и в последующем сообщении о требовании Туракины к Александру Ярославичу прибыть в Монголию: «…она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену» (Credebatur tamen ab omnibus guod eum occideret si veniret, vel etiam perpetuo captivaret)[586]. Под «вечным пленом», который, по мнению русских информаторов Плано Карпини, мог грозить Александру в случае приезда в ставку великого хана, вряд ли предполагалось пребывание в темнице: скорее всего, речь шла о вероятности, что князя, молва о военных победах которого над непокоренными пока монголами западноевропейцами — шведами и немцами, — не могла не дойти к 1246 г. до каракорумского двора, заставят участвовать в завоевательных походах Империи (что было обычной практикой монголов по отношению к знати завоеванных стран[587]).
Таким образом, люди Ярослава после кончины князя, по-видимому, высказывали в общении с францисканцами опасение, что теперь монголы станут непосредственно управлять Суздальской землей. Оно оказалось безосновательным (к 1246 г. завоеватели уже явно склонились к тому, чтобы контролировать Русь через посредство местных правителей), но исходило из реальных обстоятельств той эпохи.
В заключение стоит подчеркнуть, что «русская составляющая» сочинения Плано Карпини остается малоисследованной. Между тем, в нем, помимо непосредственно касающихся Руси и русских князей известий, явно присутствует пласт представлений русских людей о завоевателях-монголах, их военной тактике и политике. Это особенно ценно, так как сведения собственно русских источников о монголах и отношениях с ними в 1240-е гг. (да и в последующее время) довольно скудны.
Свидетели путешествия Плано Карпини: уникальная информация и ошибки прочтения[588]
В 1911 г. А. И. Малеин в предисловии к своим ставшим позднее хрестоматийными переводам сочинений Плано Карпини и Рубрука, отметив несовершенство существовавших на тот момент изданий, писал: «Оба автора ждут еще своего настоящего издания, и эта благодарная задача могла бы быть предпринята нашей Академией наук, так как огромное большинство местностей, описанных обоими путешественниками, входит ныне в пределы России»[589]. Что касается «Истории монголов» Иоанна де Плано Карпини — повествования о путешествии посла римского папы и его спутников в Монголию в 1245–1247 гг.[590], то ее «русская составляющая» не исчерпывается описанием местностей: в сочинении главы францисканской миссии ко двору монгольского великого хана упоминается ряд эпизодов, относящихся к русской истории, поименно — немалое количество русских людей (как князей, так и лиц иного статуса). Кроме того, согласно прямым указаниям автора, значительная часть информации о монголах была получена францисканцами от пребывавших на территории Монгольской империи христиан, и в первую очередь — русских[591]; т. е. взгляд на завоевателей, присутствующий в «Истории монголов», — это, в своей основе, в немалой мере взгляд с русской стороны[592].
Тем не менее, приходится признать, что задача, поставленная А. И. Малеиным, за прошедшее с публикации его работы столетие отечественной наукой не выполнена. В 1957 г. был переиздан перевод А. И. Малеина с предисловием Н. П. Шастиной; в сравнении с изданием 1911 г., были несколько расширены комментарии (но все равно остались краткими)[593]. Оригинальный латинский текст не был помещен в издание (как и в 1911 г.). Позже имели место еще несколько переизданий перевода А. И. Малеина[594].
Между тем, в мировой науке за прошедшее столетие текстологическое изучение сочинения Плано Карпини значительно продвинулось. А. И. Малеин делал свой перевод с издания М. д'Авезака, осуществленного по т. н. Лейденскому списку[595]. В 1838 г., когда вышло издание д'Авезака, Лейденский список был единственным известным списком второй, пространной редакции «Истории монголов». Но в конце XIX столетия стал известен другой список — Кембриджский. Его существенные разночтения с Лейденским, в том числе в написании личных имен, были приведены в работе Ч. Бизли 1903 г.[596] По Кембриджскому списку публиковали «Историю монголов» Дж. Пулле в 1913 и 1929 гг.[597] и А. ван ден Вингарт в 1929 г.[598] Ко времени выхода в свет этих изданий был уже известен третий список — из библиотеки г. Вольфенбюттель (Германия). Издание, учитывавшее все списки 2-й, а также и 1-й (краткой) редакции (их ныне 8 плюс Туринский список, содержащий контаминацию двух редакций), было осуществлено в 1989 г. коллективом итальянских филологов под руководством Э. Менесто. Что касается комментариев, то в отношении «русской составляющей» новейшее издание ничего нового не внесло: среди составителей не было русистов, древнерусские источники и русскоязычная историография не привлекались (публикация А. И. Малеина даже не упомянута), и комментарии к русским эпизодам и персоналиям ограничиваются ссылками на западные работы — главным образом, на исследование П. Пелльо[599], в отдельных случаях на Г. В. Вернадского и Дж. Феннела. Однако издание Э. Менесто подводит итоги текстологического изучения памятника на основе всех ныне известных списков. И оно показало, что Лейденский список XIV в. представляет собой копию с Кембриджского конца XIII в., а Вольфенбюттельский (XIV в.) восходит к общему с Кембриджским протографу[600]. Это означает, что чтения Лейденского списка, отличные от чтений двух других списков, — вторичны и ошибочны. Между тем, после перевода А. И. Малеина в отечественной литературе закрепились некоторые чтения имен, основанные именно на Лейденском списке, точнее — на его воспроизведении в издании М. д'Авезака. Это касается, в первую очередь, такого насыщенного информацией фрагмента, как содержащийся в конце последней, 9-й главы перечень свидетелей путешествия Плано Карпини[601].
Перевод А. И. Малеина[602]:
«И, чтобы не возникало у кого-нибудь сомнения, что мы были в земле Татар, мы записываем имена тех, кто нас там нашел. Король Даниил Русский со всеми воинами и людьми, именно с теми, которые прибыли с ним, нашел нас вблизи ставок Картана, женатого на сестре Бату; у Коренцы мы нашли Киевского сотника Монгрота и его товарищей, которые провожали нас некоторую часть дороги; а к Бату они прибыли раньше нас. У Бату мы нашли сына князя Ярослава, который имел при себе одного воина из Руссии, по имени Сангора; он родом Коман, но теперь христианин, как и другой Русский, бывший нашим толмачом у Бату, из земли Суздальской. У императора Татар мы нашли князя Ярослава, там умершего, и его воина, по имени Темера, бывшего нашим толмачом у Куйюк-хана, т. е. императора Татар, как по переводу грамоты императора к Господину Папе, так и при произнесении речей и ответе на них; там был также Дубарлай, клирик вышеупомянутого князя, и служители его Яков, Михаил и другой Яков. При возвращении в землю Бесерминов, в городе Лемфинк, мы нашли Угнея, который, по приказу жены Ярослава и Бату, ехал к вышеупомянутому Ярославу, а также Коктелеба и всех его товарищей. Все они вернулись в землю Суздальскую в Руссии; у них можно будет, если потребуется, отыскать истину. У Мауци нашли наших товарищей, которые оставались там, князь Ярослав и его товарищи, а также некто из Руссии по имени Святополк и его товарищи. И при выезде из Комании мы нашли князя Романа, который въезжал в землю Татар, и его товарищей, и живущего поныне князя Алогу и его товарищей. С нами из Комании выехал также посол князя Черниговского и долго ехал с нами по Руссии. И все это Русские князья».
<далее упоминаются в качестве свидетелей «все граждане Киева» и русские люди, через земли которых проезжала миссия, а также ряд западноевропейских купцов>
Латинский текст по изданию Э. Менесто[603]:
Et ne aliqua dubitatio quin fuerimus ad Tartaros apud aliquos oriatur, nomina illorum scribimus qui ibidem nos invenerunt. Rex Daniel Rusciae cum omnibus militibus et hominibus suis, qui venerunt secum, nos invenerunt, prope stationes Carbon, qui habet sororem Bati