не разграничены, что часто порождает иллюзию упоминания неизвестных фактов там, где имеет место догадка (часто правдоподобная) ученого. Таков и рассматриваемый случай[679]. Статья 1252 г. у Татищева в целом дословно повторяет один из имевшихся у него источников — Никоновскую летопись[680]. Исключением является приведенное выше место. Оно представляет собой вполне логичную реконструкцию: раз поход Неврюя состоялся после приезда Александра в Орду, а после похода Александр занял стол, принадлежавший Андрею, значит, поход был вызван жалобой Александра на брата; аналогии такого рода ходу событий обнаруживаются в деятельности князей Северо-Восточной Руси более позднего времени[681]. Таким образом, речь идет не о сообщении источника, а о догадке исследователя, некритически воспринятой последующей историографией, и вопрос в том, дают ли источники основания для такой интерпретации событий.
Андрей Ярославич, по-видимому, действительно вел независимую от Батыя политику: в 1250 г. он вступил в союз с Даниилом Галицким, женившись на его дочери[682], а Даниил в то время не признавал власти Орды. Однако в своих действиях Андрей опирался на такую весомую опору, как ярлык на владимирское княжение, полученный в 1249 г. в Каракоруме[683], от враждебной Батыю великой ханши Огуль-Гамиш (вдовы Гуюка)[684]. Но в 1251 г. Батый сумел посадить на каракорумский престол своего ставленника Менгу[685], и на следующий год он организует одновременно два похода — Неврюя на Андрея Ярославича и Куремсы на Даниила Романовича[686]. Таким образом, поход Неврюя явно был запланированной акцией хана в рамках действий против не подчиняющихся ему князей, а не реакцией на жалобу Александра. Но если считать последнюю мифом, то с какой целью Александр ездил в Орду?
В Лаврентьевской летописи (древнейшей из содержащих рассказ о событиях 1252 г.) факты излагаются в следующей последовательности: сначала говорится, что «Иде Олександръ князь Новгородьскыи Ярославич в татары и отпустиша и с честью великою, давше ему стареишиньство во всей братьи его», затем рассказывается о татарском походе против Андрея, после чего повествуется о приезде Александра из Орды во Владимир[687]. Поскольку Александр приехал на Русь несомненно после «Неврюевой рати», слова, что «отпустиша и с честью» и т. д. следует отнести к тому же времени. Прежде чем рассказать о татарском походе, летописец говорит, что «здума Андреи князь Ярославич с своими бояры бегати, нежели цесаремъ служить»[688]. Речь идет явно о решении, принятом не в момент нападения Неврюя (тогда вопрос стоял не «служить или бежать», а «сражаться или бежать»), а ранее[689]. Скорее всего, «дума» Андрея с боярами имела место после получения владимирским князем требования приехать в Орду. Батый, покончив с внутримонгольскими делами, собрался пересмотреть решение о распределении главных столов на Руси, принятое в 1249 г. прежним, враждебным ему каракорумским двором, и вызвал к себе и Александра, и Андрея. Александр подчинился требованию хана, Андрей же, посоветовавшись со своими боярами, решил не ездить (возможно, он не рассчитывал на удачный исход поездки из-за благосклонности, проявленной к нему в 1249 г. правительством ныне свергнутой и умерщвленной великой ханши). После этого Батый принял решение направить на Андрея — также как и на другого не подчиняющегося ему князя, Даниила Галицкого, — военную экспедицию, а Александру выдать ярлык на владимирское великое княжение. Следует обратить внимание, что поход Неврюя был гораздо более «локальным» предприятием, чем походы на неподчиняющихся Сараю князей в начале 80-х гг. XIII в. и в 1293 г. («Дюденева рать») — были разорены только окрестности Переяславля и, возможно, Владимира[690]. Не исключено, что такая «ограниченность» стала следствием дипломатических усилий Александра.
Таким образом, при обращении к таким традиционно «неудобным», не вписывающимся в представление об Александре Невском как выдающемся деятеле своей эпохи, защитнике Руси и православия, эпизодам его биографии, как контакты с Римом и роль в событиях 1252 г., нет нужды «бояться» фактов (разумеется, если это реальные факты, как ответ Александра на буллу Иннокентия IV от 22 января 1248 г., а не мифы, как жалоба Александра на Андрея хану). Анализ всей их совокупности не дает оснований обвинять Александра в недостаточной верности православию или в предательстве своих братьев. В данных эпизодах Александр предстает тем же, кем он был всегда, — расчетливым, но не беспринципным политиком.
Ногай и Русь[691]
В последние два десятилетия XIII в. в западной части Золотой Орды существовало фактически независимое политическое образование, во главе которого стоял Ногай — внучатый племянник Батыя. Ногай пользовался огромным влиянием в Юго-Восточной Европе и сопредельных регионах — в зависимости от него временами были правители Болгарии и Сербии, с ним считались в Византии, Венгрии, Иране, Египте.
Отношения Ногая с русскими княжествами, находившимися в зависимости от Орды, изучены пока недостаточно. В двух работах, специально посвященных Ногаю (архим. Леонида и Н. И. Веселовского), только пересказываются известия летописей о контактах с ним русских князей[692]. Влияние Ногая на междукняжеские отношения в Северо-Восточной Руси было проанализировано А. Н. Насоновым. Он выявил связь происходившей здесь в 80–90-е гг. XIII в. междоусобной борьбы русских князей с фактическим расколом Орды на две части (по терминологии автора — Волжскую Орду и Орду Ногая). А. Н. Насонов выдвинул также предположение, что именно во владениях князей, ориентировавшихся на Ногая, совершился переход от взимания дани ордынскими чиновниками к ее сбору самими русскими князьями — порядок, позже распространившийся на всю Северо-Восточную Русь[693]. Отношения Ногая с князьями юго-востока Черниговской земли были проанализированы В. А. Кучкиным при изучении так называемой «Повести о баскаке Ахмате», дошедшей до нас в составе летописей Северо-Восточной Руси[694]. Политика Ногая в других русских землях (даже Галицко-Волынской, в летописании которой он упоминается чаще всего) специально не изучалась.
Ногай был внуком седьмого сына Джучи — Бувала (вариант: Мовала)[695]. Матерью Бувала была одна из наложниц Джучи; Н. И. Веселовский полагал, что именно по этой причине Ногай не мог занять золотоордынский престол[696]. Но такое допущение выглядит необязательным: достаточно было и того, что Ногай принадлежал к младшей линии Джучидов, ведь за период от смерти брата Батыя, Берке (1266 г.), до усобицы в Орде второй половины XIV в. трон занимали только потомки Батыя[697]. Выдвинулся Ногай в начале 60-х гг., когда проявил себя искусным военачальником в боях с войсками монгольского правителя Ирана Хулагу[698]. С тех же 60-х гг. XIII в. Ногай стал управлять землями улуса Джучи, расположенными западнее Днепра. Ядром его владений было Нижнее Подунавье и Поднестровье, а ставка располагалась в районе г. Исакчи в низовьях Дуная[699] (кроме того, у Ногая были владения на Яике[700]). Кочевое население этих территорий считалось, в соответствии с монгольской традицией дуального военно-территориального деления, «правым крылом» Орды, и Ногай являлся его предводителем[701].
Первое известие о контактах Ногая с русскими князьями относится к 1277 г. и касается Галицко-Волынской Руси, чья территория непосредственно граничила с его улусом. Согласно Галицко-Волынской летописи, тогда «присла оканьныи безаконьныи Ногай послы своя с грамотами Тегичага, Коутлоубоугоу и Ешимоута ко Лвови, и Мьстиславоу, и Володимѣрю (галицкому князю Льву Даниловичу, луцкому — Мстиславу Даниловичу и владимиро-волынскому — Владимиру Васильковичу. — А. Г.), тако река: "Всегда мь жалоуете на Литвоу. Осе же вы далъ семь рать, и воеводоу с ними Мамъшѣя, пойдете же с ним на вороги своѣ"». После этого был осуществлен поход на литовские владения в районе Новогрудка, в ходе которого русские и золотоордынские войска действовали раздельно[702].
Зимой 1279/1280 гг. Лев Данилович «еха к Ногаеви, оканьномоу, проклятомоу, помочи собѣ прося у него на ляхы. Онъ же да ему помочь оканьного Кончака, и Козѣя, и Кубатана». Кроме Льва и его сына Юрия, в поход на Польшу отправились Мстислав Данилович с сыном и Владимир Василькович («поидоша неволею татарьского», отметил летописец). Поход не был удачным — повоевав возле Сандомира, русские войска и татары[703] ушли, понеся серьезные потери[704]. Не исключено, что первый из воевод, посланных Ногаем, — Кончак — может быть Кунчаком, одним из племянников хана Менгу-Тимура