[740]). В отечественной историографии, вслед за М. С. Грушевским, датировавшим первое сообщение зимой 1286/1287 гг., а второе — концом 1287 г.[741], распространилось мнение о двух походах на Польшу — в 1286 и в 1287 гг.[742] Однако Л. Е. Махновец отметил, что в тексте первого рассказа говорится о выступлении ордынцев от Владимира-Волынского в воскресенье после «Микулина дня» (6 декабря), который приходился на субботу в 1287 г., а не в 1286 г.; на этом основании оба рассказа были отнесены к одному походу — зимы 1287/1288 гг.[743] Недавно к такому же выводу пришел В. А. Кучкин — на основании того же наблюдения о дне недели, совпадения перечня русских князей — участников похода и наличия в обоих рассказах сообщения о том, что Владимир Василькович из-за болезни возвратился от р. Сан[744]. К этим соображениям можно добавить, что оба рассказа говорят о приходе Телебуги на обратном пути к г. Львову[745]. Таким образом, под 6791 и 6795 гг. перед нами явно два известия об одном и том же ордынском походе на Польшу, состоявшемся зимой 1287/1288 гг.
В историографии текст Галицко-Волынской летописи за 70–80-е гг. относят к летописцу Владимира Васильковича[746]. Но наличие двух сообщений об одном и том же походе на Польшу означает, что они восходят к двум разным источникам. Поскольку во втором (под 6795 г.) рассказе в центре внимания оказывается князь Владимир, очевидно, что это сообщение принадлежит перу Владимиро-Волынского летописца. В первом же рассказе наблюдается сочувствие Льву Даниловичу Галицкому (владимирскому летописцу не свойственное[747]), описывается разорение «Львовой земли», говорится, как Лев после ухода татар считал погибших и умерших в его земле людей[748]. Отнести этот рассказ к владимирскому летописанию мешает и такая деталь: автор не знает, побывал ли Телебуга во Владимире («Телебоуга же еха обьзирать города Володимѣря, а дроугии молъвять, оже бы и в городѣ быль, но то не вѣдомо»[749]). Поэтому можно полагать, что рассказ о походах Телебуги и Ногая на Польшу, который в Ипатьевском списке помещен под 6791 г., восходит к галицкому источнику.
Примечательно, что предводители ордынских войск в двух рассказах характеризуются совершенно различно. В первом рассказе Телебуга именуется «окаянным» и «беззаконным» («Хотящоу поити оканьномоу и безаконьномоу Телебоузѣ на ляхы»), Ногай же поначалу фигурирует без эпитетов — «приде к Ногаеви», «Ногаи передалъ его»[750]. Лишь в конце, когда специально рассказывается о действиях Ногая в Польше, он однажды назван «оканьным»[751]. Но не исключено, что этот фрагмент является вставкой владимирского сводчика. В нем говорится о вражде Ногая и Телебуги («бысть межи има нелюбье велико»), хотя об этом выше было уже сказано дважды — в начале рассказа о польском походе («Бѣше же межи има нелюбовье велико») и после сообщения о том, что Ногай опередил Телебугу в движении к Кракову («И про се бысть межю има болше нелюбье»)[752]. Владимирский летописец и ранее, повествуя о событиях 1277 и 1285 гг., именовал Ногая «оканьным». Что касается Телебуги, то если в рассказе о походе на Венгрию он называется (как и Ногай) «окаянным и беззаконным», то теперь, когда Телебуга стал ханом, отрицательные эпитеты у владимирского автора исчезли. Во втором рассказе о польском походе Телебуга и Алгуй именуются «цесарями», на их волю Владимир и Мстислав Данилович Луцкий ссылались в переговорах, которые они вели между собой и с Львом Даниловичем и его сыном Юрием[753].
Из галицкого рассказа следует, что Телебуга и Ногай в 1287 г. действовали раздельно. Слова о том, что Телебуга перед походом на Польшу «приде к Ногаеви», означают, что он пришел в улус Ногая — это было неизбежно, так как владения Ногая граничили с Галицкой землей, через которую надо было пройти, чтобы попасть в Польшу. Тут же летописец подчеркивает, что между Ногаем и Телебугой было «нелюбовье велико»[754]. Именно Телебуга привлек к участию в походе русских князей — Льва и Мстислава Даниловичей, Владимира Васильковича, Юрия Львовича. Послал он и за какими-то «заднепровскими» князьями, однако пришли они или нет, неясно, — в дальнейшем повествовании названы только галицко-волынские князья. По пути в Польшу войска Телебуги разграбили окрестности Владимира-Волынского. Перейдя границу Польши, татары вместе с отрядами русских князей подступили к Сандомиру, но не смогли его взять. Тем временем Ногай, действуя отдельно («а с Телебугою не снимася»), опередил Телебугу и вышел к Кракову. Он также не преуспел, ограничившись разорением окрестностей. На обратном пути войска Телебуги опустошили местность вокруг галицкого города Львова[755]. Похоже, что хан не имел реальных рычагов воздействия на Ногая: тот действовал абсолютно самостоятельно, более того, выступал как соперник Телебуги, стремясь достигнуть большего, чем последний, военного успеха.
В начале 1289 г., после смерти Владимира Васильковича, возник конфликт между Мстиславом Даниловичем, которому покойный князь завещал свои владения, и сыном Льва Даниловича Юрием, занявшим один из волынских городов — Берестье. Мстислав послал князя Юрия Поросского «возводить татар» на Юрия Львовича и сообщил об этом его отцу; «Левъ же оубояся того велми, и еще бо емоу не сошла оскомина Телебоужины рати», и заставил сына отступиться[756]. Очевидно, что «татары», которых собирался привести Мстислав, относились к Волжской Орде, так как завещание Владимира оглашалось в присутствии «цесарей» Телебуги и Алгуя во время их похода на Польшу[757].
Известия об отношениях галицко-волынских князей с Ордой в 1287–1289 гг. позволяют сделать вывод, что позиция их была различной. Лев явно ориентировался на Ногая: его летописец не употребляет по отношению к Ногаю негативных определений, в то время как Телебуга, верховный правитель Орды, не только не называется «цесарем», но и характеризуется как «окаянный и беззаконный». Возможно, и разорение земли Льва войском Телебуга на обратном пути из Польши связано с его близостью к Ногаю, который перед этим опередил Телебугу в движении к Кракову. Тем не менее, под угрозой разорения своих владений Лев был вынужден участвовать в походе Телебуги. Владимир Василькович и Мстислав Данилович Луцкий, напротив, были ориентированы на Телебугу: Ногай д ля владимирского летописца (как и прежде) — «окаянный», а Телебуга и Алгуй — «цесари»; с их санкции принимается решение о завещании Владимиром своего княжества Мстиславу, новой «Телебужиной ратью» угрожает Мстислав Льву. Очевидно, поездка Владимира Васильковича к Ногаю в 1286 г. не привела к включению Владимиро-Волынского княжества в сферу его влияния: во всяком случае, после воцарения Телебуга Владимир и Мстислав держали его сторону. Разумеется, выбор сюзерена был для князей выбором «меньшего зла»; чего стоят красноречивые слова Владимира после его отъезда из войска Телебуга: «…досадила мь погань си (вар.: дѣла мь с погаными нѣт), а человѣкъ есмь боленъ, ни я с ними могоу повѣстити. А прояли мь уже и на печенехъ…»[758].
Тем временем в Северо-Восточной Руси продолжалась междоусобная борьба князей. В 1288 г. «седе Андрѣи Александрович на Ярославлѣ, а Олександръ Федорович на Углечѣ полѣ»[759] (Александр Федорович — сын Федора Ростиславича Ярославского). До него Угличем, после прекращения местной княжеской ветви, два года владел князь из ростовской династии Дмитрий Борисович. Он, в отличие от своего брата, ростовского князя Константина, склонялся к союзу с Дмитрием Александровичем[760]. Смена князя на углицком столе на сына верного вассала Сарая Федора Ростиславича не могла не быть санкционирована Ордой. Очевидно, после воцарения Телебуги и возвращения его из польского похода в начале 1288 г. Андрей Александрович и Федор приехали ко двору нового хана, предполагая, что он предоставит им возможность расширить свои владения за счет земель князей, ориентировавшихся на Ногая. Великое княжение Владимирское Телебуга Андрею не передал, а санкционировал обмен княжениями между Андреем и Федором (Городца на Ярославль) и отнятие Углича у Дмитрия Борисовича с передачей его сыну Федора. Андрей получил, таким образом, более богатое в то время княжество, а потери Федора от обмена с лихвой компенсировались приданием его семье Углицкого княжества.
Но в следующем, 1289 г. «седе Дмитрии Борисович Ростовѣ, тогда же бѣ много татаръ в Ростовѣ, и изгнаша их вечьем, и ограбиша их; того же лѣта князь Костянтинъ иде въ Орду»[761]. Согласно другому летописному источнику, Дмитрий в 1289 г. «нача ведати всю свою очиноу»[762], т. е. и Ростов, и Углич. Таким образом, он вернул себе в 1289 г. Углич и вытеснил брата Константина из Ростова. Объяснить эти успехи можно только поддержкой со стороны великого князя Дмитрия Александровича и Ногая. Татары, «умножившиеся» в Ростове с вокняжением Дмитрия, это, очевидно, отряд, присланный Ногаем. Скорее всего, именно присутствие в Северо-Восточной Руси на стороне Дмитрия и его союзников ордынского воинского контингента вынудило Андрея Александровича выступить в том же 1289 г., как и в 1283 г., в союзе с Дмитрием (а также Даниилом Московским и Дмитрием Ростовским) против Михаила Ярославича Тверского (конфликт закончился миром у г. Кашина). Константин Борисович Ростовский в этой ситуации отправился за помощью к Телебуге. Тем временем, восстание ростовцев привело к разгрому находившегося в Ростовском княжестве ордынского отряда, что изменило соотношение сил в борьбе за ростовский стол. По возвращении Константина из Волжской Орды Дмитрию Борисовичу пришлось согласиться на совместное с ним княжение в Ростове, а Углич, по-видимому, был возвращен Александру Федоровичу