За 200 лет, прошедших со времени образования Московского княжества (70-е гг. XIII в.) до ликвидации его зависимости от Орды (70-е гг. XV в.), московские границы на западе, юге и юго-востоке отодвинулись на расстояние, варьирующее на разных участках в пределах от 60 до 300 км.
«Примыслы» владений за пределами «своей» «земли» (т. е. управлявшегося князьями одной из выделившихся в XII в. ветвей рода Рюриковичей крупного политического образования, каковыми были Суздальская земля — Северо-Восточная Русь, Смоленская, Рязанская, Муромская земли[1144]) не были чертой исключительно московской политики. Правда, из княжеств Северо-Восточной Руси аналогичное явление фиксируется лишь для Тверского княжества, к тому же только в виде двукратного кратковременного присоединения Ржевы. Но это объясняется тем, что, не считая границ с Новгородской землей, входившей в систему великого княжения владимирского, границы с «чужими» землями в Северо-Восточной Руси имелись только у Тверского княжества (со Смоленской землей) и у Нижегородского — с Муромской и с Ордой. Географическое положение Московского княжества в этом отношении было уникальным, так как больше половины его периметра в конце XIII в. приходилось на рубежи со Смоленской, Черниговской и Рязанской землями.
В то же время у соседних земель — Смоленской и Рязанской — «примыслы» интересующего нас рода известны. К смоленским князьям отошло в конце XIII в. (видимо, по воле Орды) и удерживалось ими до конца 50-х гг. XIV в. Брянское княжество[1145]; рязанские князья завладели во второй половине XIII или начале XIV в. принадлежавшими верховским князьям черниговского дома землями по Протве и Луже, отвоевывали у Москвы Лопасню, на время отбирали Тулу, захватывали у Орды «места татарские и мордовские». Отличие московских «примыслов» вне Северо-Восточной Руси от смоленских и рязанских приобретений было в их несравненно большей результативности. Успех Смоленского княжества остался эпизодом на фоне его ослабления. В течение конца XIII–XIV вв. смоленские князья потеряли Можайск, северные территории своей земли (включая Ржеву), Медынь, тот же Брянск. У рязанских князей потери также превысили приобретения: в XIV в. была утрачена Коломна, все другие владения на левом берегу Оки, в середине XV в. — обширные территории на правобережье. Москва тоже знала потери — Лопасня, не раз — Ржева, «места татарские и мордовские», Тула, Козельск. Но, во-первых, это были потери не исконно московских земель (как происходило в большинстве случаев со Смоленским и Рязанским княжествами), а именно «примыслов» — порой их не удавалось удержать. Во-вторых, утраты были все же эпизодами на фоне планомерного развития успехов в продвижении московских границ на запад, юг и юго-восток. В-третьих, все утраченные владения (кроме Козельска) удавалось раньше или позже в пределах рассматриваемого периода вернуть. Успехи в «примыслах» за рубежами Северо-Восточной Руси шли бок о бок с борьбой за Великое княжение Владимирское, за верховенство среди северо-восточных княжеств, а со второй половины XIV в. — и на всей Руси.
Таблица 1. Хронология и механизмы «примыслов»
Завещания Василия I Дмитриевича: проблемы последовательности и датировки[1146]
Среди дошедших до нас завещаний московских князей три представляют собой духовные грамоты Василия I Дмитриевича, занимавшего великокняжеский стол с 1389 по 1425 гг. В Российском государственном архиве древних актов они хранятся в фонде 135, опись I, разряд I, под номерами 9, 13 и 15. Кроме того, под номером 16 там числится текст, охарактеризованный его писцом (им был тот же человек, рукой которого написана грамота № 15 — Алексей Стромилов[1147]) в приписке на оборотной стороне как «[С]е список с тое грамоты, что пошла к великому кнѧзю к Витовту с Олексѣем в [л]ѣто 30 первое, з середохрестьѧ»[1148]. Он совпадает с текстом грамоты № 15[1149]; следовательно, грамота № 16, по прямому свидетельству ее писца, представляет собой копию с грамоты № 15. В последнем по времени издании духовных грамот, осуществленном Л. В. Черепниным в 1950 г., грамота № 9 напечатана под № 20, грамота № 13 — под № 21 и грамота № 15 — под № 22[1150]. В дальнейшем изложении при упоминании грамот будут приводиться оба номера — архивный и из издания 1950 г., соответственно, 9 (20), 13 (21) и 15 (22).
Грамота № 9 (20) датируется временем между сентябрем 1406 г. и июнем 1407 г.[1151] В отношении грамоты № 15 (21) имеются прямые датирующие указания. Это уже процитированная выше приписка писца Алексея Стромилова к ее копии — грамоте № 16: («[С]е список с тое грамоты, что пошла к великому кнѧзю к Витовту с Олексѣем в [л]ѣто 30 первое, з середохрестьѧ»), а также другая приписка на оборотной стороне той же грамоты, указывающая, что Алексей ездил в Литву к Витовту с митрополитом Фотием: «Список з грамоты, что поимал Олексѣи з собою в Литву, коли с митрополитом поѣхал с Фотѣем на середохрестье»[1152]. Речь идет о поездке митрополита Фотия к Витовту в начале весны 1423 г.[1153] («лѣто 30 первое» подразумевает 6931 г.); из летописного известия о ней следует, что сразу же вслед за митрополитом к Витовту отправилась его дочь, жена Василия I Софья, вместе с наследником московского престола и внуком великого князя литовского 8-летним Василием Васильевичем[1154]. Соответственно, составление грамоты № 15 (22) должно относиться ко времени накануне отъезда Фотия, т. е. к февралю или самому началу марта 1423 г.[1155]
Время появления грамоты № 13 (21), писцом которой был дьяк Тимофей Ачкасов[1156], не столь ясно. Долгое время ее считали второй в ряду завещаний Василия I, датируя по-разному в промежутке конца 1410-х — начала 1420-х гг.[1157] В последнее время получила распространение точка зрения, что данная грамота является третьим, последним завещанием московского князя[1158]. Главные различия грамот № 13 (21) и 15 (22) заключаются в формулировках по поводу великого княжения и Нижнего Новгорода. В грамоте № 13 (21) о наследовании сыном Василия I Василием Васильевичем великого княжения говорится уверенно («а с(ы)на своего, кнѧзѧ Васильѧ, бла(го)словлѧю своею вотчиною, великимъ кнѧженьемъ, чѣмъ mѧ бла(го)словилъ мои от(е)ць»)[1159], а о Нижнем Новгороде неопределенно — так, будто Василий I на момент составления завещания им не владел: «А оже ми дастъ Богъ Новъгородъ Нижнии, и ѧзъ и Новымъгородомъ Нижнимъ благ(о)словлѧю с(ы)на своего, кнѧзѧ Васильѧ, со всѣмъ»[1160]. В грамоте № 15 ситуация обратная: пункт о великом княжении звучит неопределенно («А дасть Богъ с(ы)ну моему великое кнѧженье, ино и ѧз с(ы)на своего бла(гословлѧю, кнѧзѧ Васильѧ»)[1161], а о Нижнем Новгороде — уверенно: «А с(ы)на своего, кнѧзѧ Васильѧ, бла(го)словлѧю своими примыслы, Новымъгородом Нижним со всѣмъ…»[1162]. Пересмотр последовательности грамот в пользу более позднего происхождения грамоты № 13 (21) связан, в первую очередь, с данными о княжении в Нижнем Новгороде, ранее отошедшем к Василию I по ярлыку хана Тохтамыша в 1392 г., князя из местной династии — Даниила Борисовича. В жалованной грамоте Даниила Нижегородскому Благовещенскому монастырю на земли в Посурье (территория Нижегородского княжества), дошедшей в списках XVII–XVПІвв., говорится: «А дана грамота маиа в 8 того лета, коли князь великий Данило Борисович вышол на свою отчину от Махметя царя в другий ряд»[1163]. Отсутствующая в списке дата фигурирует в перечне грамот, выданных Благовещенскому монастырю, содержащемся в правой грамоте 1628 г.: «…список з грамоты великого князя Данила Борисовича 6950-го году»[1164]. Но датировка грамоты 6950 (1442) г. опровергается текстом молитвы, прочитанной над гробом Даниила Борисовича[1165]: она зачитывалась от лица митрополита Фотия, умершего 2 июля 1431 г.[1166] Очевидно, что дата, приведенная в правой грамоте 1628 г., ошибочна. Хан Улуг-Мухаммед, упоминаемый в жалованной грамоте Даниила, воцарился в Орде в 1421 г.[1167] Следовательно, передача им Нижнего Новгорода Даниилу Борисовичу имела место в 1420-е гг. Причем это произошло, скорее всего, до 1428 г., которым датируется договорная грамота Василия II Васильевича с его дядей Юрием Дмитриевичем, поскольку в ней Нижний Новгород безоговорочно отнесен к великокняжеским владениям[1168].
Уточнить время перехода Нижнего Новгорода к Даниилу помогает описание пергаменного сборника, составленного «в лето 6932 месяца января 20… при благоверном князе Даниле Борисовичи, при освященном митрополите Фотии Киевском и всея Руси Иосифу архимандриту Печерскому»[1169] (т. е. для архимандрита Нижегородского Печерского монастыря). 20 января 6932 г. — это либо 1424 г. (если использован сентябрьский стиль летосчисления), либо 1425 г. (если запись дана по мартовскому стилю). Таким образом, правление Даниила Борисовича в Нижнем Новгороде приходится на самый конец княжения Василия I, на время после составления грамоты № 15 (22). Естественно полагать, что именно потеря Нижнего Новгорода привела к тому, что в грамоте № 13 (21) о владении им Василием Дмитриевичем и о передаче сыну сказано неопределенно, в форме пожелания. С другой стороны, в летописном рассказе о споре Василия II и его дяди Юрия Дмитриевича в Орде при дворе Улуг-Мухаммеда о великом княжении в 1432 г. упоминается «жалование» великого княжения ханом Василию Васильевичу при жизни Василия I