[1170]. Улуг-Мухаммед в 1423–1424 гг. не раз скрывался, гонимый своими соперниками в борьбе за ордынский престол, в Литве у своего союзника Витовта, и очень вероятно, что ярлык для Василия Васильевича был получен именно тогда, по согласованию хана и великого князя литовского (возможно, во время поездки в Литву Софьи Витовтовны с сыном весной 1423 г.)[1171]. Благодаря этому ярлыку и поддержке Витовта, в грамоте № 13 (21) Василий I и смог уверенно зафиксировать переход к сыну великого княжения — в то время как ранее он не делал этого из-за позиции своих братьев, в первую очередь Юрия, опиравшегося на норму завещания Дмитрия Донского, гласившую, что в случае смерти Василия его «удел» должен достаться следующему по старшинству брату[1172]. Грамота № 13 (21), таким образом, могла быть составлена между серединой 1423 г. и началом 1425 г.[1173] Она была скреплена печатью Василия I, его братьев Андрея, Петра и Константина, и великого князя литовского Витовта, в то время как к грамоте № 15 (22) привешена только печать Витовта[1174], что может свидетельствовать о том, что она осталась проектом, который не был утвержден Василием Дмитриевичем, поскольку обстоятельства, открывшиеся после поездок в Литву Фотия и Софьи с Василием Васильевичем, побудили к составлению нового завещания[1175].
Однако до последнего времени не было проведено полного сопоставления текстов грамот № 13 (21) и 15 (22). Такую задачу поставил В. А. Кучкин. Причем он сравнил как тексты грамот № 13 (21) и 15 (22), так и обе эти грамоты с грамотой № 16, охарактеризованной, напомним, ее писцом (он же писец грамоты № 15) как «список с» грамоты № 15. Вначале В. А. Кучкин сопоставил грамоты № 13 (21) и 15 (22) и пришел к выводу о более позднем создании грамоты № 15 (22). Затем он сравнил тексты двух этих грамот с грамотой № 16 и сделал вывод о большей близости грамоты № 13 (21) именно к ней, а не к грамоте № 15 (22). Исходя из ранее сделанного заключения о более раннем происхождении грамоты № 13 (21) по отношению к грамоте № 15 (22), исследователь пришел к утверждению, что грамота № 16 занимает промежуточное положение между грамотами № 13 (21) и 15 (22). Из этого, в свою очередь, последовал вывод, что она является не копией с грамоты № 15 (22), а ее черновым вариантом. Общие выводы автора о последовательности работы над двумя последними завещаниями Василия I следующие. Сначала, во второй половине 1420 г. — начале 1421 г., была написана грамота № 13 (21), затем в начале 1423 г. — грамота № 16, которая была черновиком для написанной на ее основе в феврале 1423 г. грамоты № 15 (22). Последняя стала заключительным, действующим завещанием Василия Дмитриевича. Различия в формулировке статей о великом княжении и Нижнем Новгороде в грамотах № 13 (21) и 15 (22) В. А. Кучкин истолковывает иначе, чем сторонники более позднего создания грамоты № 13 (21). При составлении грамоты № 13 (21) о принадлежности Нижнего Новгорода было сказано неопределенно, так как в это время брат Василия I Константин и троюродные братья — серпуховские Владимировичи (сыновья двоюродного брата Дмитрия Донского Владимира Андреевича) — претендовали на части нижегородской территории; позже, в 1423 г., при составлении грамоты № 15 (22), великий князь эти претензии отверг. В то же время, в грамоте № 15 (22) он вернулся к неопределенной формулировке относительно великого княжения (как это было в первой духовной грамоте: 1406–1407 гг.) под давлением родственников — своих братьев и тех же Владимировичей[1176].
Для оценки данных выводов обратимся к разночтениям сопоставляемых текстов.
1. Грамота № 13 (21)[1177] и грамота № 15 (22)[1178].
В грамоте № 13 (21): «А стада кобыльи моеи кнѧгинѣ с моимъ с(ы)номъ наполы». В грамоте № 15 (22): «А стада мои кобыльи с(ы)ну моему, кнѧзю Василью, с моею кнѧгинею наполы». В. А. Кучкин интерпретирует различие таким образом: «В жизни каждой семьи наблюдаются две фазы развития. Первая фаза характеризуется заботой старших о подрастающем поколении, вторая фаза — опекой подросшим поколением старшего. Именно такую разницу отразили формулировки статьи 29 о разделе кобыльих стад в последних завещаниях Василия I: в одном случае эти стада должна была делить наследница-мать, во втором — повзрослевший наследник-сын. Текст, фиксирующий инициативу княгини-матери при делении кобыльих стад, должен быть признан более ранним. Это текст грамоты № 13»[1179]. Однако во время составления грамоты № 15 (22) (февраль 1423 г.) Василию Васильевичу не исполнилось еще восьми лет[1180], и считать его взрослым, способным самостоятельно заботиться о старшем поколении, невозможно. Разница в формулировках, не меняющая сути статьи, вряд ли имела под собой столь серьезные основания.
В грамоте № 13 (21): «А тѣ волости и села кнѧгинѣ моей до ее живота, а по ее животѣ ино с(ы)ну моему, кнѧзю Василью, опроче Гжели да Семциньского села, да ее прикупа». В грамоте № 15 (22): «А тѣ волости и села кнѧгинѣ моей до ее живота, опроче Гжели, да Семциньского села, да ее прикупа и примысла, а по ее животѣ ино с(ы)ну моему, кнѧзю Василью». Верен текст грамоты № 13 (21), поскольку из других мест грамот № 13 (21) и 15 (22), а также из завещания самой великой княгини Софьи Витовтовны, составленного в 1451 г., следует, что Гжеля, Семчинское и прикупные земли оставались ее владением[1181]. В. А. Кучкин из этого делает вывод, что текст грамоты № 15 (22), где данная статья изложена нечетко, более поздний, чем ясный текст грамоты № 13 (21)[1182]. Однако возможно и иное объяснение: в грамоте № 15 (22) была допущена неточность, которая позже оказалась исправлена при составлении грамоты № 13 (21).
В грамоте № 13 (21): «А кнѧгинѣ моей ис Костромы Иледамъ и с Обнорою, и с Комелою, и с Волочкомъ, да Нерехта, и с варницами, и с бортники, и с бобровники, и со Кнѧгининьскимъ селомъ». В грамоте № 15 (22): «[А] кнѧгинѣ моей ис Костромы Иледамъ с Комелою и з Волочком, и с Обнорою, да Нерехта, и с варницѧми, и со Кнѧгининьским селом, и з бортники, и з бобровники». В. А. Кучкин отмечает, что в грамоте № 13 (21) эти волости указываются в строгой географической последовательности, а в грамоте № 15 (22) географически точный перечень тех же волостей с юго-востока на северо-запад нарушен. Кроме того, в грамоте № 13 (21) бортники и бобровники отнесены к волости Нерехте, а в грамоте № 15 (22) — к селу Княгининскому. Правильно чтение грамоты № 13 (21), так как промысловые места сборщиков меда и охотников на бобров организовывались на значительных территориях, какими обладала волость, а не отдельное село. Эти расхождения В. А. Кучкин трактует как ошибки переписчика, работавшего с грамотой № 13 (21)[1183]. Но столь же вероятно, что в грамоте № 15 (22) эти неточности были допущены в спешке, а при составлении грамоты № 13 (21) исправлены.
Грамота № 13 (21): «Да свои же примыслъ даю ей на Бѣлѣозерѣ слободка, што была кнѧжа Васил(ь)ева Семеновича, да на Вологдѣ Оухтюшка, да Брюховскаꙗ слободъка, да Федоровские села Свибловы, да свои примыслъ и прикупъ на Вологдѣ и на Тошнѣ. А што ее прикупъ и примыслъ, а то ее и есть». Грамота № 15 (22): «Да на Бѣлѣозерѣ слободка, что была кнѧжа Васильева Семеновича, да на Вологдѣ Оуктюжка, да Брюховскаꙗ слободка, да Федоровские села Свибловы, да свои прикуп на Вологдѣ и на Тошнѣ. А что ее прикуп и примыслъ, а то ее и есть». В. А. Кучкин констатирует, что в грамоте № 13 (21) статья подробнее; там объясняется, как слободка на Белоозере попала к Софье Витовтовне; кроме того, в обороте грамоты № 13 (21) есть сказуемое и дополнение («даю ей»), чего нет в грамоте № 15 (22). Согласно выводу автора, «невозможно объяснить, каким образом и с какой целью в позднем документе появились более точные исторические подробности, пояснения и сказуемое с дополнением, чего не было в документе предшествовавшем. Как правило, позднейшая обработка письменных источников приводит к удалению мелких частностей, важных только для современников событий»[1184]. Однако обе грамоты разделяло, по мнению В. А. Кучкина, всего два года, и современниками событий были одни и те же люди; соответственно, невозможно объяснить как раз, почему «мелкие частности» были важны в 1420–1421 гг., но перестали иметь значение в начале 1423 г. Ничто не мешает, следовательно, предполагать, что в данном случае в более позднюю грамоту были внесены уточняющие дополнения.
Грамота № 13 (21): «да на Оустюзѣ даю еи (Софье Витовтовне. — A. Г.) Федоровские деревни Свибловы, да Ивановские Головина, да Тутолминские, што прикупил мои поселскии Григореи Горбищевъ, што мои примыслъ». В грамоте № 15 (22): «Да на Оустюзѣ Федоров[с]кие же деревни Свибловы да Головинские деревни мои примыслъ». По мнению В. А. Кучкина, в грамоте № 15 (22) были опущены сказуемые, как и «некоторые исторические детали, вероятно, уже устаревшие»[1185]. Как могли устареть исторические детали всего за два года, остается неясным. Но важнее другое. Избыточный текст грамоты № 13 (21) фиксирует не детали, а существенное добавление к владениям великой княгини «на Устюге» — «Тутолминские» деревни, с указанием, что их купил «посельский» Василия I Григорий Горбищев. Это не пояснение к «Федоровским Свибловым» и «Ивановским Головина» (т. е. ранее принадлежавшим Федору Свибло и Ивану Головину) деревням, а третья составная часть владений в районе Устюга, передаваемых великой княгине. «Тутолминские», как и «Федоровские Свибловы» и «Ивановские Головина», является указанием на прежнего владел