Суммируя текстуальные расхождения грамот № 13 (21) и 15 (22), можно сказать, что для большинства из них возможны два объяснения:
1) грамота № 15 (22) основана на тексте грамоты № 13 (21), но при ее составлении были допущены ошибки (версия В. А. Кучкина); 2) грамота № 15 (22) появилась раньше, составлялась в спешке, содержала неточности и неудачные формулировки, а грамота № 13 (21) писалась позже, в более спокойной обстановке, и в ней эти неточности были целенаправленно устранены, а также внесены некоторые добавления[1205]. Вторая версия может быть объяснена обстоятельствами, имевшими место в последние годы правления Василия I: с грамотой № 15 (22) должен был ехать к Витовту вместе с митрополитом Фотием ее писец Алексей Стромилов, и завещание составлялось на скорую руку. Но одно из расхождений не поддается альтернативной трактовке. В грамоте № 13 (21) имеется существенное содержательное дополнение к грамоте № 15 (22): добавлены в число передаваемых великой княгине владений в районе Устюга «Тутолминские деревни». Исходя из мнения о более позднем появлении грамоты № 15 (22), объяснить исчезновение в ней этого пожалования крайне затруднительно, но важнее другое: упоминание «Тутолминских деревень» в грамоте № 13 (21) содержит признаки вставки, приведшей к серьезной неточности в ее тексте — приобретение, являвшееся «прикупом», оказалось названо «примыслом».
2. Грамота № 13 (21)[1206], № 15 (22)[1207] и № 16[1208].
В. А. Кучкиным выявлены несколько случаев совпадения грамоты № 16 с грамотой № 13 (21) при отличающемся чтении грамоты № 15 (22)[1209].
Помимо этого, можно отметить еще пять случаев совпадения чтений грамоты № 16 и грамоты № 13 (21), в которых имеет место совпадение написания отдельных букв.
К перечисленным десяти случаям следует добавить отмеченную В. А. Кучкиным[1210] описку в грамоте № 15 — «своеи кнѧкнѧгинѣ»; в грамотах № 13 (21) и № 16 правильное чтение «своеи кнѧгинѣ».
Такое значительное число совпадений бесспорно свидетельствует, что именно грамота № 13 (21) и грамота № 16 были непосредственно связаны друг с другом[1211]. Если грамота № 16 — черновик грамоты № 15 (22), как считает В. А. Кучкин, то возможны два варианта: 1) сначала написана грамота № 16, затем на ее основе грамота № 15 (22), а позже при составлении грамоты № 13 (21) ее писец работал не с оригиналом предшествующего завещания, а с его черновым вариантом — грамотой № 16, отсюда большее совпадение именно с ней; 2) вначале создана грамота № 13 (21), затем на ее основе грамота № 16, потом на основе последней грамота № 15 (22) (версия В. А. Кучкина[1212]). Однако насколько основательны аргументы для предположения, что грамота № 16 является черновиком грамоты № 15 (22)? В. А. Кучкин приходит к этому выводу, отталкиваясь, как от доказанного, от своего ранее сделанного заключения о более раннем происхождении грамоты № 13 (21) по отношению к грамоте № 15 (22), для чего, как говорилось выше, текстологических оснований нет. Если же брать расхождения между собственно грамотами № 15 (22) и 16, то они не дают аргументов для утверждения о первичности одной из них. Различия, касаемые отдельных букв (село въ — села в, Белевутовские — Белеоутовские, Софѣѣ — Софьѣ, Оухтюжка — Оухтюшка, з Волочком — с Волочком, Юлка — Юлъка) могут трактоваться и как разночтения, внесенные при переписывании с «черновика» в грамоту № 15 (22), и как изменения, появившиеся в копии (грамоте № 16) в процессе переписывания текста оригинала[1213]. Наличие в грамоте № 16 отсутствующих в грамоте № 15 (22) союзов и частиц («Островское и с Орининским», «въ Юрьевѣ же село») может говорить как о сокращениях в грамоте № 15 (22), так и о добавлениях в грамоте № 16. Разный порядок слов (в случаях с Муромом, «новым двором за городом», нижегородскими «пошлинами») также не показывает, какая из грамот первична: в двух первых случаях более исправным выглядит чтение грамоты № 16, а в третьем — грамоты № 15 (22). Разной трактовке поддаются и случаи описок в обоих грамотах — «своей кнѧкнѧгинѣ» в грамоте № 15 (22) и «село Иваноивановское» в грамоте № 16. В. А. Кучкин в первом случае чтение грамоты № 15 (22) трактует как описку при работе ее писца над грамотой № 16, а во втором неправильное чтение такого же типа (повтор начальной части слова) уже в грамоте № 16 расценено им, наоборот, как первоначальное, исправленное в грамоте № 15 (22)[1214]. Ничто, разумеется, не мешает обратной интерпретации, исходящей из первичности грамоты № 15 (22): в первом случае в грамоте № 15 (22) была допущена описка, исправленная в ее копии (грамоте № 16), во втором грамота № 15 (22) содержала правильное чтение, а при написании копии переписчик допустил ошибку.
В данной ситуации, когда отсутствуют надежные текстологические основания для выводов о том, какая из двух грамот написана ранее другой, нет причин не доверять писцу их обеих, Алексею Стромилову, который определил грамоту № 16 как «[С]е список с тое грамоты, что пошла к великому кнѧзю к Витовту с Олексѣем в [л]ѣто 30 первое, з середохрестьѧ». Значение «черновик» у слова «список» не зафиксировано[1215]; тем более невозможно его допустить при наличии предлога с: «список с грамоты» может означать только копию с нее. Вряд ли писец мог перепутать, какая из написанных им грамот списана с другой. Причина изготовления копии очевидна: оригинал должен был быть увезен за пределы владений Василия I, в пути всякое может случиться, и необходимо, чтобы в Москве оставался второй экземпляр.
Но если грамота № 16 — копия с грамоты № 15 (22), то возможно только одно объяснение большей близости грамоты № 13 (21) с грамотой № 16, а не № 15 (22): грамота № 13 (21) создана позже на основе текста грамоты № 16 — т. е. писец грамоты № 13 (21) работал с текстом не оригинала, а копии с предыдущей грамоты. Если бы грамота № 13 (21) была более ранней, на основе которой затем создана грамота № 15 (22), то в копии последней (грамоте № 16) не могли бы появиться многочисленные чтения, совпадающие с грамотой № 13 (21), так как для переписки с текста грамоты № 15 (22) не было бы нужды привлекать более ранний текст — грамоту № 13 (21)[1216].
Таким образом, текстологические аргументы склоняют к мнению о более позднем происхождении грамоты № 13 (21). При этом бесспорно доказанное В. А. Кучкиным текстуальное сходство грамоты № 13 (21) с грамотой № 16, при признании справедливости указания писца, что эта грамота есть список с грамоты № 15 (22) (сомневаться в чем, еще раз подчеркнем, нет оснований), является, по сути дела, неопровержимым аргументом в пользу этого.
Теперь вернемся к доводам, касающимся формулировок о великом княжении и Нижнем Новгороде. По мнению В. А. Кучкина, при составлении в 1420–1421 гг. грамоты № 13 (21) пункт о Нижнем Новгороде был сформулирован неопределенно под давлением брата Василия I Константина и троюродных братьев — серпуховских Владимировичей, претендовавших на часть нижегородской территории, а в 1423 г. при составлении грамоты № 15 (22) под давлением братьев и тех же Владимировичей был неопределенно сформулирован пункт о великом княжении. В такой аргументации присутствуют два противоречия. Если под давлением родственников в 1420–1421 гг. Василий I написал только о возможности владения и передачи Нижнего Новгорода, то почему позже он это давление отверг, но при этом поддался давлению (тех же лиц!) в гораздо более важном вопросе — о великом княжении? Кроме того, Константин Дмитриевич (по реконструкции В. А. Кучкина[1217]) и Владимировичи (по данным источников[1218]) претендовали, как считает В. А. Кучкин[1219], на части бывшего Нижегородского княжества (Владимировичи — на Городец), но не на сам Нижний Новгород, который оставался в руках Василия Дмитриевича. Почему бы тогда в грамоте № 13 (21) не написать о принадлежности себе и предполагаемом переходе к Василию Васильевичу собственно Нижнего Новгорода? Формулировка грамоты № 13 (21) — «А оже ми дасть Богъ Новъгородъ Нижнии, и язъ и Новымъгородомъ Нижнимъ благ(о)словлѧю с(ы)на своего, кнѧзѧ Васильѧ» — понятна, только если на момент составления завещания сам Василий Дмитриевич не владел самим Нижним Новгородом.
Интерпретация, исходящая из более позднего происхождения грамоты № 13 (21), подобных противоречий лишена. В феврале 1423 г., при составлении грамоты № 15 (22), Василий I не был уверен, как и ранее, в переходе после его смерти к сыну великого княжения, поскольку этому противоречило положение завещания Дмитрия Донского, и пункт о великом княжении был сформулирован примерно так же, как в первом завещании (1406–1407 гг.)[1220]. В отношении Нижнего Новгорода тогда сомнений не было, и о его переходе к Василию Васильевичу сказано уверенно. Но после поездок Фотия и Софьи Витовтовны с Василием Васильевичем к Витовту ситуация изменилась. С одной стороны, были получены заверения поддержки со стороны Витовта и ярлык от хана Улуг-Мухаммеда на великое княжение для сына: это позволяло уверенно сформулировать пункт о великом княжении. С другой стороны, тот же хан пожаловал Нижний Новгород Даниилу Борисовичу, и теперь о передаче Нижнего Новгорода сыну можно было написать только в форме пожелания. В результате появилась грамота № 13 (21). В отличие от грамоты № 15 (22), к которой была привешена только печать Витовта (что свидетельствует, что она осталась проектом, не утвержденным самим великим князем московским), ее сопровождали печати Василия Дмитриевича, трех его братьев и великого князя литовского.