[1300]. Следовательно, летом 1477 г. в Москве ждали выступления Большой Орды[1301]. И как раз в это время составлялся свод 1477 г.: последнее известие его второй, «новейшей» части датируется 31 мая этого года[1302]. Очевидно, «Повесть о убиении Батыя» была включена в этот памятник с вполне определенной целью: она была призвана показать, что при условии крепости веры можно нанести поражение и непобедимому «царю». Этот вопрос был крайне важен: вопреки распространенному представлению, до эпохи Ивана III сюзеренитет хана Золотой Орды (т. е. того правителя, который и именовался на Руси «царем») не подвергался сомнениям; факты несоблюдения отношений зависимости имели место только в периоды, когда в Орде фактическая власть принадлежала не Чингизидам, а незаконным, по тогдашним меркам, правителям, людям, не являющимся «царями», — Мамаю и Едигею[1303]. До столкновения с Ахматом 1472 г. Московское великое княжество только однажды было объектом похода непосредственно правящего хана Орды — Тохтамыша в 1382 г., и этот конфликт окончился поражением[1304]. Для демонстрации возможности победы над «царем» и было создано произведение о (не имевшем место в действительности) поражении Батыя. Примечательно, что в тот же свод была включена и еще одна повесть, рассказывающая об отражении (и тоже благодаря помощи небесных сил) могучего восточного «царя» — «Повесть о Темир-Аксаке» (ранее если и существовавшая, то вне летописания[1305]), где повествовалось о подходе Тимура к русским пределам после разгрома им Орды в 1395 г. и его отступлении под воздействием силы чудотворной Владимирской иконы Богоматери[1306].
Проявления «антиордынской тенденции» в «исторической части» свода 1477 г. (МЕС) не ограничились включением в нее этих двух произведений. А. Н. Насонов подметил, что в МС 1479 г. опущены некоторые имевшиеся в его источниках места, указывающие на зависимость от Орды: о службе Глеба Ростовского татарам, о татарской политике возбуждения вражды между русскими князьями (в тексте «Повести о Михаиле Тверском»), о «царевых ярлыках», зачитанных на княжеском съезде в Переяславле в 1303 г., о посажении Василия II на великокняжеский стол послом Мансырь-Уланом в 1432 г.[1307] Все эти известия отсутствуют и в Ерм, т. е. пропуск был произведен в 1477 г. (известие 1432 г., впрочем, следует из перечня исключить, так как его нет в летописях — источниках МЕС). Кроме того, под 1252 г. было опущено известие, что Александр Невский получил в Орде «старейшинство во всей братьи его», а под 1262 г. — о посылке (после восстания горожан Северо-Восточной Руси против сборщиков дани) татарских войск «попленити християны» и принуждении их «с собой воинствовати»[1308]; в «Повести о нашествии Тохтамыша» определения «мятежници и крамолници» оказались перенесены со «ставших суймом» горожан на тех, кто хотел бежать из города в преддверии осады[1309], а слова, мотивировавшие отъезд Дмитрия Донского из Москвы в Кострому нежеланием противостоять «самому царю» («не хотя стати противу самого царя»), были опущены[1310]. В ЖМЧ МС и в рассказе о взятии Киева в 1240 г. встречаются, как и в «Повести о убиении Батыя», отрицательные эпитеты по отношению к основателю Орды («безбожный», «окаянный»)[1311], чего прежде в литературе Северо-Восточной Руси (включая более ранние редакции ЖМЧ) не допускалось[1312]. Примечательно в связи с этим, что «кампания по дискредитации» Батыя продолжилась во время похода Ахмата 1480 г.: архиепископ ростовский Вассиан Рыло в своем «Послании на Угру», стремясь убедить Ивана III, что тот вправе вести активные действия против хана, доказывал, что предок Ахмата Батый не был царем и не принадлежал к царскому роду[1313]. Наконец, во второй, «новейшей», части свода 1477 г. впервые за всю историю московско-ордынских отношений отрицательные эпитеты прилагаются к современному, ныне находящемуся у власти «царю»: Ахмат в рассказе о его походе на Москву 1472 г. именуется «злочестивым»[1314]. Так же назван Тохтамыш в рассказе о перенесении мощей митрополита Петра в 1472 г.[1315] Напомним, что аналогичный эпитет применен к Батыю Пахомием в «Повести» и в ЖМЧП. Не исключено, что значительная часть «антиордынской правки» в обеих частях свода 1477 г. связана с работой Пахомия. А прослеживаемая в своде тенденция к дискредитации Батыя позволяет присоединиться к мнению (Й. Перени), что отождествление побежденного эпическим королем Владиславом предводителя кочевников с основателем Орды произошло на Руси под пером составителя «Повести», который соединил элементы преданий о Ласло I Святом, о первоначальном православии венгров и о Савве Сербском с событийной канвой татарского похода на Венгрию в правление Ласло IV.
Таким образом, одной из главных задач великокняжеского свода 1477 г. было обоснование возможности отражения ордынского «царя» (необходимое в ожидании похода Ахмата, имевшего цель восстановить фактически уже не признаваемую Москвой зависимость от Орды) и подрыв традиционного представления о легитимности ханского суверенитета над Русью. В 1480 г. в московских правящих кругах существовали две группировки: одна стояла за неподчинение Орде, другая — за продолжение признания хана сюзереном[1316]. Именование Вассианом тех, кто советовал Ивану III в 1480 г. «не противитися сопостатом, но отступити», «прежними развратниками»[1317] указывает на давность такого противостояния: вероятно, оно восходит ко времени первого столкновения с Ахматом 1472 г.[1318] Свод 1477 г. был явно связан с деятельностью «антиордынской» группировки[1319], и, по-видимому, видная роль в создании идеологического обоснования необходимости и возможности непокорения Орде принадлежала Пахомию Сербу[1320].
Текст печатается по Архивской летописи: РГАДА. Ф. 181, № 20. Л. 264–266. При публикации сохранены ѣ, ъ в конце слов, і заменено на и, титла раскрыты, вместо буквенной цифры проставлена арабская.
О убиении злочестиваго Батыя во Угряхъ
(л. 264) И поне же злочестивый онъ и злоименитый мучитель не доволен бывает, иже толика злая, тяжкая же и бѣдная християном наведе, и толико множество человековъ погуби, но тщашеся, аще бы мощно и по всей вселеннѣй сотворити, ни да по не именовано ся бы христианское именование, абие в то же лѣто устремляется на западныя Угры къ вечерним странам, их же прежде не доходи; многа же мѣста и грады пусты сотворивъ, и бяше видѣти втораго Навуходоносора, град Божий Иерусалимъ воююще. Сей же злѣйший и губительнѣйший бысть онаго, грады испровергая, села же и мѣста пожигая, человѣки же закалая, инѣхъ же пленяа, и бѣ пророческое || слово бываемо зряще: (л. 264 об.) «Боже, приидоша языцы в достояние твое и оскверниша церковь святую твою». И паки: «положиша трупия рабъ твоих брашно птицам небесным и плоти преподобных твоих звѣремъ земным». Тѣмъ же иже тогда все человѣчество, вси плакаху, вси воздыхаху, и вси «увы» взывааху. Инии же глаголаху: «по что родихомся; родившееся же по что не умрохом, яко же прежде бывший человѣцы, да быхом сихъ золъ не видѣли, и поне же быхом грѣшнейши паче онѣх, яко таковая злая постигоша насъ». Но никто же бѣ утешаяй, не бо человѣчьское бяше бываемое, но от Бога попущаемо, грѣх ради наших. Сим же тако бывающим, достиже оный гневъ Божии и до самаго великаго Варадина града Угорскаго; той бо среди земли Угорской лежитъ древесъ простыхъ мало имущи, но много овощия, изобилия же и вина; градъ же весь водами обведенъ и от сея крѣпости не боящеся никого же, среди же града столпъ стоя зело превысокъ, елико удивляти зрящих на нь. Бѣ же тогда самодержец тоя земли краль Власлов, Угром же и Чехом и Нѣмцом и всему поморию, даже и до великаго моря. Бѣху же Угри первое в православии крещение отъ Грек приемшимъ, но не поспѣвшимъ имъ своимъ языкомъ грамоту изложите. Римляном же, яко близ сущим, приложиша ихъ своей ереси послѣдовати, и оттолѣ даже и до днесь бывает тако. Предреченный же краль Власлов, и той тако же пребываше Римской церкви повинуяся, донде же прииде к нему святыи Савва Сербьский архиепископъ. И сему паки сотваряет присту || пити к непорочней христианстей вѣре Гречестѣй, не явленно, но отай, бояше ся бо востания Угров на ся. Пребысть же святый Савва, поучая (л. 265) его о православии, мѣсяцъ 5, тако отходить восвояси, единаго священника оставив у него; и того тако пребывающа, яко же единаго от служащих ему. Той же окаянных окаяннѣйший царь Батый пришедъ в землю, грады разрушая и люди Божия погубляя. Самодержцу же Всеславу[1321], его же святый Савва именова Владиславъ, не поспѣвшу собратися с людми своими, далняго ради землямъ растояния. Тогда же благополучное время Батый обрѣтъ, творяше елико хотяше. Той же самодержец, видѣв гнѣвъ Божий, пришедший на землю его, плакашѣ, не имый что сотворити; на многи же дни пребысть ни хлѣба, ни воды вкушая, но пребываше на предреченномъ столпѣ зря бываемое от беззаконных и безбожних. Сестра же его бежащи к нему во град; тыя же варвари достигше ю, плѣниша и к Батыю отведоша. Краль же Владиславъ сия видѣвъ, и тако сугубый плачь и рыдание приложив, начать Бога молите, глаголя: «сия ли суть щедроты твоя, о Владыко, яко за их же кровь свою пролиялъ еси безгрѣшне, грѣхъ ради наших предал еси насъ в руки царю законопреступну и лукавнейшу паче всея земля, но не предаждь насъ до конца имене твоего ради. Что бо речетъ мучитель: "гдѣ есть Богъ их". Помози ми, Господи Боже мои, и спаси насъ по милости твоей, и разумѣют вси, яко ты единъ Господъ по всей земли». Сия же и ина многи плача глаголя, слезам же много текущим от очию его, яко рѣчнымъ || быстринам подобяще, и идѣ же аще падаху на мраморие, оно проходяху насквозь, еже есть и до сего дне знамение (л. 265) об то видѣга на мрамориях, и от сего познаша помощи Божий быти. Ста же нѣкто пред кралем и рече ему: «се ради слезъ твоих дает ти Господь победита царя злочестива». Начаша же смотрити лице глаголющаго и не видѣше его к тому. И сошедше со столпа онаго видѣши конь осѣдлай, никим же держим, особ стояще, и сѣкира на седлѣ, и от сего извѣстнейше разумѣша помощи Божией быти. И тако самодержецъ всѣдъ на коня оного и изыде на противных из града с вои, елико обретошася с ним; видѣвше же съпротивнии, и абие страхъ нападе на нихъ, и на бѣжание устремишася. Они же, во слъд женуще, толикое множество безбожных варваръ погубиша, и богатство их взяша, елико и числа не бѣ, и иных живых яша. Видѣвше же иже во граде оставшии помощь Божию и побѣду на противных, изыдоша из града с малою чадию, рекше жены же и дѣти, мужескую храбрость восприимше, и ти такожде нечестивыхъ