Если ты в своих стихах навязываешь свои чувства читателю, то в жизни ты это делаешь куда более активно, что большой радости никогда не доставляет. Стремление быть интересным, не всегда располагая достаточными для этого средствами, — тяжелая вещь для друзей и знакомых.
Самое тяжелое для поэта преступление — видимостью чувства заменить самое чувство.
«Я талантлив, и поэтому читатель простит мне мою небрежность в работе». Не простит! И я не прощаю.
Поэзия — это неисчерпаемое богатство. Сколько его ни раздавай, никогда банкротом не станешь.
Хороший поэт — гордость нации.
Самая главная черта в поэте — это непосредственность общения. Он разговаривает со мной.
В чем прелесть талантливого человека? В том, что он умеет беседовать с людьми.
Некоторая грусть необходима веселью, как молибден стали. Хорошая грусть лучше плохого веселья. Радость не бывает в чистом виде. Настоящая радость — это гибрид прошлого с настоящим. Ничего не пережив, нельзя радоваться.
Мне лично на земле надо очень много места, и не такой уж я щедрый, чтобы отказаться от вечной славы. Скромность вовсе не заключается в том, что ты от чего-то отказываешься. Скромность — это прежде всего тактичность.
Великий закон искусства: для того чтобы все замечать, надо быть незаметным. А у хороших поэтов все получается наоборот — они стараются быть незаметными, а их все равно замечают.
Я всегда в своей работе стремлюсь к неожиданной убедительности.
Я часто вспоминаю море. Иногда мне его очень жалко, оно любит покой, а в него бросают бомбы. Оно философски поэтично. А философия и поэзия не любят насилия.
Каждое дело требует квалификации. Никто не может стать ни врачом, ни инженером без специальной подготовки к этим профессиям. А вот в моем деле многие считают, что никакой квалификации не нужно. Была бы так называемая «душа». Отсюда и идет массовая плохая любительщина… Это заблуждение многих, и многим это заблуждение приносит радость.
Чтобы стать поэтом, нужен, конечно, талант. Затем нужна большая убежденность, нужна любовь, из которой рождается ненависть к нашим противникам твоей любви. Затем нужно мастерство. Затем нужно сохранять в себе состояние всегдашней работы.
Книга стихов может быть посвящена одной теме, и в этом ничего дурного нет. Но в таком случае стихи должны быть поданы в разных планах. А если много стихов подано в одном плане, то невольно получается впечатление, будто бесконечно повторяется одно и то же стихотворение. «Раньше было плохо, а теперь хорошо» — так можно сказать один, от силы два раза. Черная и белая краски — далеко еще не все краски художника.
Хочу упомянуть об одном недостатке, свойственном некоторым поэтам. Речь идет о ложном мастерстве. Допустим, вы придумаете форму строфы: шесть строк на одной рифме или повторяющаяся строка в конце каждой строфы. Это хорошо только в том случае, если из этих готовых формочек вырывается темперамент. Если же темперамент застывает в них, как желе, то это уже не мастерство, а стихотворное упражнение.
Стихотворение должно оплачиваться как стихотворение, а не как определенный набор строк. Это принесет пользу и редакции, и поэту, и читателю.
Не всегда надо выбрасывать только плохие стихи. Мастерство заключается в том, чтобы во имя целого удалить и хорошие стихи.
Я удивительно не люблю быть назойливо афористичным, но в этой статье я таким буду. Мне так легче.
Что же мне не нравится в современной поэтической молодежи? Это создавание искусственных солнц. А когда идешь в непогоду, далекая и не сразу доступная тебе русская печь светит ярче самого сильного солнца.
Здравствуй, русская печь моей советской поэзии! Когда ты со мной, на кой черт мне паровое отопление! Я обязательно должен быть почти замерзшим, прежде чем я дойду пусть до маленького, но все же удивительно теплого огонька искусства. Видите — афоризмы, как бешеные собаки, преследуют меня. И никакие пастеровские прививки мне не помогут. Пожалейте меня. И все равно я полон надежд. Я, маленький заяц советской поэзии, убежден в том, что никакие собаки меня не догонят.
Я сравнительно легко переношу свои несчастья. Если ты настоящий художник, то твое счастье должно быть всеобщим, а несчастье — обязательно конспиративным. Чем больше уходит несчастье в подполье, тем оно трагичней. Плачущая мать быстро исчезает из памяти, молчаливая мать — неисчезающий образ. Слезы — это не принадлежность лирики. Сдерживаемые слезы — это принадлежность лирики. Демагогия принадлежит всем. Настоящее чувство — далеко не всем. Как я хочу, чтобы следующее за мной поколение научилось отличать чувство от демагогии.
Самое трудное для молодого — быть молодым. Хорошо было англичанину Байрону, когда он погиб за Грецию. Хорошо было погибнуть Лермонтову от пули Мартынова. А хорошо ли мне, состарившемуся и поучающему молодежь, погибнуть за великое дело?.. Трудно ли быть молодым? Мне не трудно!
Я просто мечтаю написать «Сказку летчика». И хорошо написать. Хорошо потому, что иначе это не имеет смысла. Лучше я верну полученный аванс, чем выпущу рукопись хотя бы с маленькой царапиной. В готовой рукописи все должно быть, как в настоящем саду. Поэтому нельзя торопиться. Для этого надо сидеть и старательно выгребать из своих кладовых все, что накопил. Я очень жалею тех литераторов, у которых нет таких кладовых и которые пишут сиюминутные вещи. Между прочим, такие авторы у нас еще водятся и среди поэтов. Они, кстати, путают моду и славу. Это легко спутать, но совершенно необходимо все ставить на свое место. Багрицкий умел это делать. При жизни он не знал острой популярности, а вокруг иных имен в ту пору было много шума. И что же? Багрицкий сегодня один из самых широко и любовно читаемых поэтов, а тех «иных» помнят лишь только библиографы. Да, моду и славу нужно уметь разделять. Трудись. Не жалей сил на учебу. Каждому поэту, особенно молодому, даже талантливому, невозможно жить без учителя. А у нас бывает, что остаются без него даже в начале пути. И это, конечно, сказывается… Учиться — это не значит школярничать. Нет, это значит работать до седьмого пота, жить, читать… Серьезно, по-настоящему читать. Других авторов, разумеется, сначала.
Самое главное в искусстве, в любом его виде — это судьба человека. Беда многих молодых поэтов в том, что они об этом забывают и во что бы то ни стало хотят быть интересными. И тогда получается так, что они, убегая от банальности, банальны в своем оригинальничании.
Не надо стремиться к оригинальности «как к таковой». Надо сильно любить, сильно чувствовать, знать, во имя чего ты работаешь, идти от жизни, — и «оригинальность», если понимать ее как свое неповторимое видение мира, придет сама. Надо постоянно накапливать жизненный опыт, учиться понимать людей и говорить о том, что тебя волнует.
В чем же заключается главная задача советского поэта?
В том, что ты обязан сообщить своему читателю что-то очень ему необходимое. Без этой задачи ты не поэт, а самый обыкновенный культурник. Я вовсе не хочу охаивать наших культмассовых работников. Они делают большое и полезное дело, и я с полным уважением отношусь к ним. Я просто хочу сказать о редкости таланта.
И еще о том (это уже побочный разговор), что плохой человек не может стать хорошим поэтом. Как ты можешь уговорить читателя стать лучше, если ты сам ничего не стоишь?
Есть поэты огня и поэты теплоты. Первые более заметны. И как будто у них преимущество. Но огонь можно погасить сразу, а теплоту сразу не погасишь… Однажды в военном госпитале лежал эпилептик, у которого были страшные припадки. Но врачи сомневались. После припадка пришел врач и спросил: «А землю он грыз?» — «Нет». На следующий день у него опять был припадок, и он грыз землю. Его тут же отправили в штрафную роту. Есть поэты, которые, надо ли, не надо, грызут землю.
Поэт-переводчик, поэт-сатирик, поэт-песенник… Кому это нужно? Если речь идет о настоящем поэте, приставки не требуется. А если это ремесленник, зачем, обозначая род его занятий, писать вначале «поэт»? Ведь он не заслуживает такого звания.
Я видел много исторических картин. Обычно их главные герои были так заняты своей историчностью, что им некогда было жить, радоваться.
…Изношенный прием. Сколько мы видели на сцене и в кино ветеранов войны, диалог которых неизменно начинался с фразы: «А помнишь?..» И затем возникали батальные сцены. Этих «А помнишь?..» в искусстве так много, что нужен арифмометр, чтобы сосчитать их.
Можно идти к правде в искусстве разными путями, но не всегда к ней нужно идти только пешком. Орел — произведение земли, но это произведение летает.
В искусстве суровый человек более добр, чем добрый.
Когда страдание не входит в мир искусства, оно остается только страданием.
…Книжка очень похожа на него самого (самое ценное качество в искусстве).
Душе не всегда необходимо пламя. Оно нужно главным образом тогда, когда ты борешься, а когда ты по-сердечному беседуешь с друзьями, нужен огонек, на который сбегаются зрители и читатели.
Язвительность — не единственное оружие сатиры. Вспомним великого сатирика Гоголя с его огромной доброй душой.
Мы родились не на голой земле — и до нас были поэты. И у каждого из нас был свой предшественник — я говорю не о подражании, а об отношении к людям и к жизни.
Пушкин никак не похож на Державина, но если бы не было Державина, я не знаю, что было бы с Пушкиным.
Соединение таланта, любви и доброты — это и есть настоящая поэзия.
Поэт! Его задача заключается не только в том, чтобы состоять членом Союза писателей, а главным образом в том, чтобы вызывать у людей поэтическое отношение к жизни, к работе, к человеческому общению.
Какова конечная цель поэта? Чтобы родина гордилась им.
…Авторитет моей профессии, о которой принято думать, что она должна нести только служебную функцию. Поэзия обладает драгоценным качеством — теплым, задушевным разговором с людьми.