Карл Шмитт
Издательство Клетт-Котта, 2-ое издание, 2012
Впервые книга была издана под тем же названием в 1954 году в серии «Opuscula» в издательстве Гюнтера Неске, Пфуллинген.
От издательства:
«Короче говоря, я думаю, что нужно заново перечитать Шмитта, как и Хайдеггера»
Жак Деррида
В 1954 году, через девять лет после окончания Второй мировой войны, Карл Шмитт написал радиоэссе, которое неоднократно переиздавалось под названием «Беседа о власти и доступе к властителю». Эта «Беседа» до сегодняшнего дня принадлежит к числу самых действенных произведений Карла Шмитта.
Текст, написанный в блестящем лаконичном стиле, выполнен в форме вымышленной беседы. Ее тема: современная власть с точки зрения условий административных приемов и методов. Шмитт определял власть как «социальное сплетение» и «самостоятельную величину».
Каждый властитель, по словам Карла Шмитта, вынужден опираться на «доклады и информацию и зависит от своих советников. День за днем и час за часом на него наваливается множество фактов и сообщений, предложений и предположений. Из этого бесконечного бушующего моря правды и лжи, действительности и вероятности даже самый умный и самый могущественный человек может почерпнуть, самое большее, лишь несколько капель».
Мышление Шмитта вращалось вокруг вопросов власти, силы и осуществления права. На его обширное творчество оказали серьезное влияние такие политические философы и мыслители, занимающиеся вопросами государства и права, как Гоббс, Макиавелли, Руссо, Доносо Кортес, Сорель и Парето. «Беседа о власти» занимает среди трудов Шмитта выдающееся положение благодаря ее продолжительному воздействию.
Об авторе: Карл Шмитт (1888-1985) был одним из самых влиятельных немецких юристов, знатоков государственного и международного права и политических философов двадцатого столетия.
Карл Шмитт
Беседа о власти и доступе к властителю
Вы счастливы?
Мы могучи!
Лорд Байрон
Участники беседы:
Ю. (Юноша, молодой человек, задающий вопросы)
К.Ш. (Карл Шмитт, автор, отвечающий)
Интермеццо может читать третье лицо.
Ю. Прежде чем вы здесь будете говорить о власти, я должен у вас кое-что спросить.
К.Ш. Пожалуйста, господин Ю.
Ю. Есть ли у вас самого какая-то власть или у вас никакой власти нет?
К.Ш. Этот вопрос вполне оправдан. Тот, кто говорит о власти, должен сначала сказать, в каком положении относительно власти находится он сам.
Ю. Итак, есть у вас власть или нет?
К.Ш. У меня нет власти. Я отношусь к людям, у которых нет власти.
Ю. Это подозрительно.
К.Ш. Почему?
Ю. Потому что у вас тогда, вероятно, есть предубеждение к власти. Зло, ожесточенность, обида – это обычные источники ошибок.
К.Ш. Ну, а если бы я принадлежал к властителям?
Ю. Тогда у вас, вероятно, были бы предубеждения в пользу власти. Интерес к собственной власти и ее утверждению, естественно, также является источником ошибок.
К.Ш. Но кто тогда вообще имеет право говорить о власти?
Ю. Это вы мне должны были бы сказать!
К.Ш. Я сказал бы: вероятно, существует еще другая позиция: позиция бескорыстного наблюдения и описания.
Ю. Тогда это была бы, пожалуй, роль третьего лица или свободно витающего интеллекта?
К.Ш. Интеллект туда, интеллект сюда. Давайте не будем сразу начинать с таких обобщающих оценок. Попробуем сначала правильно увидеть то историческое явление, которое мы все переживаем и претерпеваем. Результат будет виден.
Ю. Итак, мы говорим о власти, которую одни люди осуществляют над другими людьми. Откуда, собственно, исходит та чудовищная власть, которую, скажем, Сталин или Рузвельт или кто-то другой, кого здесь можно было бы назвать, располагали над миллионами других людей?
К.Ш. В более ранние времена на это ответили бы так: власть исходит либо от природы, либо от Бога.
Ю. Я боюсь, сегодня власть больше не кажется нам естественной.
К.Ш. Я тоже этого боюсь. Сегодня по отношению к природе мы чувствуем свое слишком большое превосходство. Мы больше не боимся ее. Если она становится нам неприятной, как болезнь или стихийное бедствие, мы надеемся, что скоро победим ее. Человек – от природы слабое живое существо – с помощью техники очень сильно поднялся над окружающей его средой. Он превратил себя в царя природы и всех земных живых существ. Препятствия, которыми природа в более ранние времена ощутимо ограничивала его, холод и жара, голод и лишения, дикие звери и опасности всякого рода, эти природные ограничения явно отступают.
Ю. Это правда. Нам больше не нужно бояться диких зверей.
К.Ш. Подвиги Геракла кажутся нам в наши дни довольно скромными; и если сегодня лев или волк попадет в современный крупный город, то он, самое большее, окажется там помехой уличному движению, но едва ли напугает даже ребенка. Сегодня человек чувствует в себе такое превосходство над природой, что даже позволяет себе создавать природоохранные заповедники.
Ю. А как же обстоит дело с Богом?
К.Ш. Что касается Бога, то современный человек, я тут имею в виду типичного жителя большого города, тоже испытывает такое чувство, будто Бог отступает или удалился от нас. Если сегодня в разговоре упоминают Бога, то «нормально образованный человек» сегодня автоматически цитирует суждение Ницше: Бог мертв. Другие, еще лучше проинформированные, цитируют высказывание французского социалиста Прудона, которое опередило приговор Ницше примерно на сорок лет и утверждает: Тот, кто говорит о Боге, тот хочет обмануть.
Ю. Но если власть не исходит ни от природы, ни от Бога, откуда она тогда берется?
К.Ш. Тогда, пожалуй, остается только одно: власть, которую один человек осуществляет над другими людьми, происходит от самих людей.
Ю. Ладно, пусть так. Но мы же все люди. Сталин тоже был человеком; и Рузвельт был человеком, и любой другой, назовите кого хотите.
К.Ш. Это звучит действительно успокаивающе. Если власть, которую один человек осуществляет над другими, исходит от природы, тогда она является либо властью родителя над своим потомством, либо превосходством зубов, рогов, когтей, зубцов, ядовитых желез и другого естественного оружия. Власть родителя над своим потомством мы здесь, пожалуй, вполне можем не учитывать. Остается власть волка над ягненком. Человек, имеющий власть, был бы как волк по отношению к человеку, у которого власти нет. Тот, у кого нет власти, чувствует себя как ягненок, пока он со своей стороны сам не достигает положения, в котором он располагает властью и перенимает роль волка. Как раз так гласит латинская поговорка: Homo homini lupus. В переводе: Человек человеку волк.
Ю. Ужасно! А если власть происходит от Бога?
К.Ш. Тогда тот, кто ее осуществляет, является носителем божественного качества; он берет на себя со своей властью нечто божественное, и потому необходимо почитать если даже не его самого, то, все же, проявляющуюся в нем власть Бога. Об этом говорит другое латинское выражение: Homo homini Deus. Это значит: Человек человеку Бог.
Ю. Это заходит слишком далеко!
К.Ш. Но если власть не исходит ни от природы, ни от Бога, тогда все, что касается власти и ее исполнения, происходит только между людьми. Тогда мы, люди, целиком и полностью лишь промеж нас самих, людей. Властители по отношению к безвластным, могущественные по отношению к бессильным – это просто люди по отношению к людям.
Ю. Тогда скажем так: Человек человеку человек.
К.Ш. Так говорит еще одна латинская поговорка: Homo homini homo.
Ю. Ясно. Человек человеку человек. Только вследствие того, что находятся люди, которые повинуются другому человеку, они дают ему власть. Если они больше не повинуются ему, тогда его власть прекращается сама собой.
К.Ш. Совершенно верно. Но почему они повинуются? Ведь послушание не произвольно, а как-нибудь мотивировано. Почему все же люди дают свое согласие на власть? В некоторых случаях из доверия, в других из страха, иногда из надежды, иногда от отчаяния. Но они всегда нуждаются в защите, и они ищут эту защиту у власти. С точки зрения человека связь защиты и повиновения остается единственным объяснением власти. Тот, у кого нет власти защищать кого-то, у того также нет права требовать от него повиновения. И наоборот: тот, кто ищет защиту и получает ее, тот не имеет права отказывать своему защитнику в повиновении.
Ю. Но если властитель приказывает нечто противоправное? Тогда ведь нужно отказать ему в повиновении?
К.Ш. Само собой разумеется! Однако я говорю не об отдельных противоправных приказах, а об общем положении, в котором властители и подчиненные власти объединены в политическое единство. И дело здесь обстоит так, что тот, у кого есть власть, может постоянно создавать действенные и далеко не всегда аморальные мотивы для повиновения: путем предоставления защиты и безопасности существования, воспитания и солидарных интересов по отношению к другим. Короче: согласие (консенсус) вызывает власть, это верно, но и власть тоже вызывает согласие, и отнюдь не во всех случаях это согласие неразумно или аморально.
Ю. Что вы хотите этим сказать?
К.Ш. Я хочу этим сказать, что даже там, где власть осуществляется с полного согласия всех подчиненных, она все же имеет еще и определенное собственное значение, так сказать, свою прибавочную стоимость. Она – больше чем сумма всех согласий, которые она получает, а также больше, чем их продукт. Просто подумайте, насколько сильно в сегодняшнем основанном на разделении труда обществе отдельный человек включен в социальный контекст! Мы только что говорили, что природные ограничения отступают, но взамен этого на человека все сильнее и сильнее наступают социальные границы. Вследствие этого мотивация согласия на власть также становится все сильнее. Современный властитель обладает бесконечно большим количеством средств для того, чтобы добиться согласия в отношении своей власти, чем их было у Карла Великого или Фридриха Барбароссы.