Второй пример мы возьмем из драматического стихотворения Фридриха Шиллера «Дон Карлос». Здесь великий драматург демонстрирует свои взгляды на сущность власти. Действие драмы вращается вокруг вопроса: кто обладает непосредственным доступом к королю, к абсолютному монарху Филиппу II? Тот, у кого есть непосредственный доступ к королю, тот обладает и частью власти короля. Раньше духовник короля и генерал герцог Альба заняли вестибюль власти и блокировали доступ к королю. Теперь появляется третий, маркиз Поза, и оба других сразу осознают опасность. В конце третьего акта напряжение в драме достигает своего апогея, в последнем предложении этого акта, когда король приказывает: «Маркиза Позу допускать ко мне вперед без всякого доклада, граф»! Это оказывает большое драматическое воздействие, не только на зрителя, но и на самих всех действующих лиц драмы. «Это уж вправду много», говорит Дон Карлос, когда узнает об этом, «много, ужасно много»; и духовник короля Доминго с дрожью говорит герцогу Альбе: «Наши времена прошли». После этого апогея наступает внезапный поворот к трагическому, перипетия великолепной драмы. За то, что ему удалось найти непосредственный доступ к властителю, несчастного маркиза Позу настигает смертельный выстрел. Смог ли бы он со своей стороны утвердить свое положение у короля и справиться с духовником и генералом, этого мы не знаем.
К.Ш. Какими бы выразительными ни были эти примеры, не забывайте, дорогой господин Ю., в какой связи нас все это занимает; а именно, как один из моментов внутренней диалектики человеческой власти. Есть еще несколько других вопросов, которые мы могли бы здесь обсудить, например, глубокая проблема преемственности власти, будь она династическая или демократическая или харизматическая. Но теперь уже должно быть достаточно ясно, что понимается под этой диалектикой.
Ю. Я всюду вижу только блеск и нищету человека; вы же всегда говорите о внутренней диалектике. Поэтому мне теперь хотелось бы задать вам один совсем простой вопрос: Если власть, которая осуществляется людьми, не исходит ни от Бога, ни от природы, но является внутренним делом людей, тогда она добро или зло или что она?
К.Ш. Этот вопрос опаснее, чем вы, наверное, сами предполагаете. Так как большинство людей с самой полной уверенностью ответят на него так: власть – добро, если она у меня, и власть – зло, если она у моего врага.
Ю. Давайте лучше скажем так: власть сама по себе ни добро, ни зло; сама по себе она нейтральна; она такова, какой делает ее человек: в руках доброго человека она добрая, в руках злого она злая.
К.Ш. Но кто решает в конкретном случае, добр ли человек или зол? Властитель или некто другой? Если у кого-то есть власть, то это значит, все же, что, прежде всего, решает он сам. Ведь это же и принадлежит к его власти. Если же решение об этом принимает кто-то другой, тогда власть как раз в руках у этого другого, или же, по меньшей мере, он на эту власть претендует.
Ю. Тогда власть сама по себе, пожалуй, представляется нейтральной.
К.Ш. Тот, кто верит во всемогущего и милостивого Бога, не может объявить власть ни злой, ни даже нейтральной. Апостол христианства, Святой Павел, как известно, в Послании Римлянам говорит: «Всякая власть от Бога». Святой папа Григорий I Великий, прообраз папы – пастыря народов, высказывается об этом с самой большой ясностью и решительностью. Послушайте-ка, что он говорит:
«Бог есть высшая власть и высшее бытие. Всякая власть от Него, и есть, и пребывает в своем существе божественной и благой. Если бы у дьявола была власть, то и эта власть, именно поскольку она власть, божественна и блага. Лишь воля дьявола является злой. Но несмотря даже и на эту всегда злую, дьявольскую волю, власть сама по себе остается божественной и благой».
Таковы слова великого святого Григория. Он говорит: Только воля к власти есть зло, но сама власть – всегда добро.
Ю. Это прямо-таки невероятно. Тут мне скорее понятен Якоб Буркхардт, который, как известно, говорил: «Власть сама по себе есть зло».
К.Ш. Давайте рассмотрим это знаменитое высказывание Буркхардта несколько подробнее. Ключевое место в его «Размышлениях о всемирной истории» звучит так:
«И тут оказывается – вспомните о Людовике XIV, о Наполеоне, о революционных народных правительствах, – что власть сама по себе есть зло (Шлоссер), что без оглядки на какую-либо религию то самое право эгоизма, которое отрицают за индивидом, признают за государством».
Имя Шлоссера добавил издатель «Размышлений о всемирной истории», племянник Буркхардта Якоб Ёри, в скобках, то ли как пример, то ли как авторитет.
Ю. Шлоссер, это же был шурин Гёте.
Ш.К. Шурина Гёте звали Иоганн Георг Шлоссер. Здесь же имеется в виду Фридрих Кристоф Шлоссер, автор человеколюбивой всемирной истории, которого Якоб Буркхардт охотно цитировал в своих лекциях. Но им обоим, или даже всем троим вместе взятым, Якобу Буркхардту и обоим Шлоссерам, на мой взгляд, еще очень далеко до Григория Великого.
Ю. Но мы же, в конце концов, уже не живем в раннем средневековье! Я уверен, что сегодня Буркхардт для большинства людей гораздо понятнее, чем Григорий Великий.
К.Ш. Очевидно, что со времен Григория Великого в отношении власти должно было измениться нечто существенное. Ведь и во времена Григория Великого случались разного рода войны и ужасы. С другой стороны, властители, на примерах которых Буркхардт хотел особенно продемонстрировать, что власть является злом, Людовик XIV, Наполеон и французские революционные правительства, это уже довольно современные властители.
Ю. Они ведь даже еще не были моторизированы. А об атомных и водородных бомбах они и мечтать не могли.
К.Ш. Мы можем считать Шлоссера и Буркхардта хоть и не святыми, но благочестивыми людьми, которые не стали бы высказываться легкомысленно на этот счет.
Ю. Но как же тогда возможно, что благочестивый человек седьмого века считает власть добром, тогда как благочестивые люди девятнадцатого и двадцатого века считают ее злом? Тут должно было измениться что-то очень существенное.
К.Ш. Я думаю, в прошлом столетии сущность человеческой власти раскрылась для нас совершенно особым способом. Странно именно то, что тезис о злой власти распространяется, начиная как раз с девятнадцатого века. Мы ведь думали, что проблема власти будет решена или лишена своей остроты, если власть не исходит ни от Бога, ни от природы, а является чем-то, о чем люди договариваются между собой. Чего еще должен бояться человек, если Бог мертв, а волка не боятся даже дети? Но как раз с той эпохи, в которой это очеловечивание власти, кажется, завершилось, с Французской революции, теперь непреодолимо распространяется убеждение, что власть сама по себе есть зло. Выражение «Бог мертв» и другое выражение «Власть сама по себе есть зло», оба происходят из одного и того же времени и одной и той же ситуации. В принципе, оба они говорят об одном и том же.
Ю. Собственно, это еще требует объяснения.
К.Ш. Чтобы правильно понять сущность человеческой власти, как она раскрывается нам в нашем сегодняшнем положении, нам лучше всего было бы воспользоваться одним соотношением, которое нашел уже упомянутый все еще самый современный философ чисто человеческой власти, англичан Томас Гоббс. Он самым точным образом произнес и определил это соотношение, и мы хотели бы назвать это соотношение его именем: «гоббсовское соотношение опасности». Гоббс говорит: «Человек для всех прочих людей, о которых он думает, что они для него опасны, настолько же более опасен, чем опасен для них любой зверь, насколько более опасно его оружие, чем оружие любого зверя». Это четкое и определенное соотношение.
Ю. Уже Освальд Шпенглер говорил, что человек – это хищный зверь.
К.Ш. Простите! Соотношение опасности, которое выводит Томас Гоббс, не имеет ничего общего с тезисом Освальда Шпенглера. Наоборот, Гоббс предполагает, что человек вовсе не зверь, а нечто совсем другое, с одной стороны, меньшее, с другой стороны, гораздо большее. Человек в состоянии в невероятной степени компенсировать свою биологическую слабость и недостаточность техническими изобретениями, избыточно компенсировать. Теперь обратите внимание вот на что. В 1650 году, когда Гоббс выразил это соотношение мер, оружием человека были лук и стрелы, топор и меч, ружья и пушки, уже достаточно опасные и сильно превосходившие когти льва или зубы волка. Сегодня, однако, опасность технических средств безгранично возросла. Вследствие этого опасность человека по отношению к другим людям также соответствующим образом увеличилась. Вследствие этого различие власти и безвластия возрастает таким безграничным образом, что оно приводит само понятие человека к абсолютно новой постановке вопроса.
Ю. Я этого не понимаю.
К.Ш. Послушайте. Кто же такой здесь, собственно, человек? Тот, кто производит и применяет эти современные средства уничтожения, или тот, против которого они применяются? Мы не продвинемся дальше ни на шаг, если нам говорят: Власть, также как и техника, сама по себе ни добро, ни зло, она нейтральна; вследствие этого она является тем, что делает из нее человек. Это было бы просто уклонением от настоящей трудности, от самого сложного вопроса, кто здесь принимает решение о добре и зле. Власть современных средств уничтожения настолько же превосходит силу человеческих индивидуумов, которые их изобретают и применяют, насколько возможности современных машин и процессов превосходят силу человеческих мышц и мозгов. В этой стратосфере, в этой области ультразвука вообще больше не присутствует добрая или злая человеческая воля. Человеческая рука, которая держит атомную бомбу, человеческий мозг, который иннервирует мышцы этой человеческой руки, в решающее мгновение оказывается не столько членом индивидуального отдельного человека, сколько протезом, частью технической и социальной аппаратуры, производящей и применяющей атомную бомбу. Власть индивидуального властителя является здесь только лишь выделением ситуации, проистекающей из системы непредсказуемо возросшего разделения труда.