Конфуций в тот же день сказал:
– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали необузданны и дерзки. Они достигли многого, и я не знаю, как их обуздать.
Цзыгун знал о желании Конфуция вернуться, поэтому, когда он провожал Жань Цю, то наставлял его:
– Ты, как приступишь, постарайся, чтоб Конфуция позвали.
В следующем году, как Жань Цю ушел, Конфуций выехал из Чэнь и поселился в Цай. В то время цайского князя Блестящего призвал к себе правитель У. Собравшись ехать в У, князь Блестящий, пренебрегая подданными, перенес столицу в Чжоулай. Когда же позже вновь намерился ехать в У, сановники У боялись, что он опять перенесет столицу, и Гунсунь Пянь его убил. Чу вторглось в Цай. А осенью скончался циский князь Великий.
В следующем году Конфуций выехал из Цай и прибыл в Шэ.
Когда князь Шэ спросил Конфуция о правлении, он ответил:
– Правление – в приходе дальних и смыкании близких.
На следующий день князь Шэ спросил Цзылу о том, что за человек Конфуций. Цзылу не ответил.
Узнав об этом, Конфуций у него спросил:
– Ю, почему ты не сказал: вот это человек какой – он учится пути без устали, увещевает ненасытно, не помнит в горестном порыве о еде, испытывая радость, забывает все печали и не замечает подступившей близко старости?
Конфуций выехал из Шэ и возвратился в Цай. Чан Цзюй с Цзе Ни пахали вдвоем. Конфуций, думая, что они отшельники, послал Цзылу спросить у них, где находится переправа.
Чан Цзюй сказал:
– А кто это в повозке с вожжами в руках?
Цзылу ответил:
– Это Кун Цю.
– Не луский ли Кун Цю?
– Да, он.
– Этот сам знает, где переправа.
Цзе Ни спросил Цзылу:
– А ты кто?
– Я Чжуй Ю.
– Ты ученик Конфуция?
– Да.
Цзе Ни сказал:
– Вся Поднебесная – словно бушующие воды, с кем сможете добиться перемен? Чем следовать за тем, кто избегает того или иного человека, не лучше ли следовать за теми, кто бежит от мира?
Сказав это, он продолжал без остановки рыхлить землю. Цзылу об этом рассказал Конфуцию.
Конфуций с огорчением сказал:
– Человек не может жить с животными и птицами. Если был бы в Поднебесной путь, я не стремился бы с вами добиться перемен.
На следующий день Цзылу ушел и встретил старика с корзиной за плечами.
Цзылу его спросил:
– Вы видели Учителя?
Старик ответил:
– Не утруждаешь рук и ног, не различаешь хлебных злаков, какой же у тебя учитель?!
И, воткнув в землю палку, принялся полоть.
Когда Цзылу об этом рассказал, Конфуций пояснил:
– Это отшельник.
Цзылу опять ходил к нему, но не застал на месте.
Конфуций прожил в Цай три года. У вторглось в Чэнь, Чу поддержало Чэнь, расположив войска в Чэнфу. Услышав, что Конфуций находится меж Чэнь и Цай, князь Чу послал гонца пригласить Конфуция. Конфуций уж собрался пойти и поблагодарить за приглашение. Но тут сановники из Чэнь и Цай стали совещаться:
– Конфуций – мудрый человек, его укоры и насмешки разят князей в их язвы. И вот теперь надолго задержался между Чэнь и Цай, ему не по душе все наши действия. Чу – княжество большое, послало приглашение Конфуцию. Коль в Чу используют Конфуция, то все сановники на службе в Чэнь и Цай окажутся в опасности.
И вслед за этим сообща послали стражу, чтобы окружить Конфуция на открытом месте. Уйти не смог, запас зерна иссяк, ученики все расхворались, не могли подняться. Конфуций же по-прежнему без устали учил, играл на лютне, пел.
Цзылу был недоволен, подошел к нему и спросил:
– И благородный муж живет в нужде?
– Благородный муж в нужде не отступает, малый человек, терпя нужду, становится распущенным, – отвечал Конфуций.
Лицо Цзыгуна выражало недовольство.
Конфуций у него спросил:
– Цы, ты думаешь, что я из тех, кто изучает многое и все запоминает?
– Да, а разве нет?
Конфуций сказал:
– Нет. У меня все пронзено одним.
Конфуций видел, что ученики таят в душе обиду, поэтому он пригласил Цзылу и его спросил:
– В Песнях сказано:
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
Цзылу ответил:
– Быть может, мы нечеловечны? И люди нам не доверяют. Быть может, не умудрены? И люди нас не пропускают.
Конфуций сказал:
– Ты, Ю, так думаешь? Но если бы, допустим, непременно доверяли человечному, тогда ужель бы умерли Старший Ровный с Младшим Равным?! И если б непременно пропускали мудрого, ужель бы что-нибудь случилось с царским сыном и Биганем?![178]
Цзылу вышел, и вошел Цзыгун.
Конфуций у него спросил:
– Цы, в Песнях сказано:
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
Цзыгун ответил:
– Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами не может Вас принять. А что, если Вы сделаете его меньше?
Конфуций ответил:
– Цы, ведь искусный сеятель умеет сеять, но не жать; искусный мастер может проявить свое умение, но не способен привести к покорности. И благородный муж способен совершенствовать свой путь; владеет, управляет им, но он не может его сделать для других приемлемым. А ты свой путь не совершенствуешь, а требуешь, чтоб был он принят. Стремления твои, Цы, недалеки!
Цзыгун вышел, и вошел Янь Хуэй. Конфуций у него спросил:
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
Янь Хуэй ответил:
– Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами его принять не в силах. Пусть так, но Вы его проводите, распространяете. Какая ж в том беда, что его не принимают?! Ведь лишь когда не принимают, и появляется благородный муж!
Конфуций этому обрадовался, засмеялся и сказал:
– Истину сказал сын Яня! Коль был бы ты богат, то я бы у тебя стал управляющим.
Затем послал Цзыгуна в Чу. Конфуций смог освободиться, лишь когда чуский царь Блестящий поднял свои войска ему навстречу.
Царь Блестящий хотел пожаловать Конфуцию семь сотен ли записанной за общиной земли. Но канцлер царства Чу Цзыси его стал спрашивать:
– Имеются ль у Вас среди посланцев, отправляемых к князьям, такие, как Цзыгун?
– Нет.
– Имеются ль у Вас среди советников такие, как Янь Хуэй?
– Нет.
– Имеются ль у Вас среди военачальников такие, как Цзылу?
– Нет.
– Имеются ль у Вас средь глав палат такие, как Цзай Юй?
– Нет.
– К тому же предков царства Чу дом Чжоу жаловал землею в пять десятков ли и княжескими титулами третьей и четвертой степени. И вот теперь Конфуций излагает каноны трех властителей, пяти владык[179], берется разъяснять заветы князя Чжоу, князя Шао. Коль станете его использовать, ужель тогда навечно сохраните свое прекрасное владение, простертое на много тысяч ли! Царь Просвещенный находился в Фэне, а царь Воинственный пребывал в Хао, правители земель лишь в сотню ли в конечном счете стали властелинами всей Поднебесной. Когда Конфуций обретет опору на земле и станут помогать ему его ученики, для Чу не будет это благом.
И царь Блестящий отступил. Той же осенью в Чэнфу царь Блестящий скончался.
Безумец из царства Чу, «Встречающий повозки», напевая, шел мимо Конфуция и сказал:
– О, феникс, феникс! Как твоя добродетель оскудела! Нельзя корить за то, что было; но то, что будет, еще достижимо. Избавься же! Избавься же! Рискует ныне тот, кто занимается правлением!
Конфуций, желая с ним поговорить, слез с повозки, но тот быстро ушел, и Конфуцию поговорить с ним не удалось.
Затем из Чу Конфуций возвратился в Вэй. В то время ему было шестьдесят три года, а в Лу шестой год правил князь Скорбной Памяти.
На седьмом году его правления при встрече в Цзэне государей У и Лу уский царь потребовал от Лу сто жертвенных животных; старший над чинами усец Пи позвал вельможу Благодетельного из Младших, Благодетельный приказал идти Цзыгуну, и после этого смогли отвергнуть требование усцев.
Конфуций сказал:
– У княжеств Лу и Вэй – братские правления.
В то время родитель государства Чжэ, правившего в Вэй, не мог взойти на трон, жил у чужих, князья кориники Конфуция служили в Вэй, и вэйский государь желал привлечь Конфуция к правлению.
Цзылу спросил:
– Вэйский государь Вас ждет для дел правления. С чего Вы начнете?
Конфуций ответил:
– Нужно исправить имена.
– Вы так считаете? – возразил Цзылу. – Это слишком непонятно. Зачем их исправлять?
Конфуций ответил:
– Как ты необразован, Ю! Ведь если не подходит имя, то неуместно его толкование; а неуместно толкование, не может быть успеха в деле; а без успеха в деле не процветают ритуал и музыка; но если ритуал и музыка не процветают, то наказания бьют мимо цели; когда же наказания бьют мимо цели, народ находится в растерянности. Тому, что совершает благородный муж, он непременно может дать название, и что бы ни сказал, способен непременно выполнить; благородный муж избегает в толковании лишь небрежности.
На восьмом году правления князя Скорбной Памяти Жань Ю стал полководцем у семейства Младших и победил в сражении при Лане войско Ци.
Благодетельный из Младших его спросил:
– Вы обучались ратному искусству, иль это Ваш природный дар?
Жань Ю ответил:
– Я этому учился у Конфуция.
– А что за человек Конфуций? – спросил Благодетельный.
– Пошлют ли его к знатным, изгонят ли к простому люду или представят демонам и духам, он не подведет. А до чего своею стезей я могу дойти, пускай объединил бы тысячу общин, ему все это не покажется успехом, – был ответ.
Благодетельный спросил:
– Мне бы хотелось пригласить его. Возможно ль это?