Философ сказал: «Служа родителям, следует осторожно увещевать их; если замечаешь, что они не слушают, увеличь почтительность, но не оставляй увещеваний; будут удручать тебя, не ропщи».
Толкователи идут далее: сын не должен роптать на родителей даже в том случае, если они за обращенные к ним увещания подвергнут его жестоким побоям.
Философ сказал: «Когда родители живы, не отлучайся далеко, а если отлучишься, то чтобы место пребывания непременно было известно».
Философ сказал: «Кто в течение трех лет не изменит отцовских порядков, того можно назвать почтительным сыном».
Философ сказал: «Нельзя не помнить возраста своих родителей, чтобы, с одной стороны, радоваться за их долголетие, а с другой – опасаться, как бы преклонный возраст не свел их в могилу».
Философ сказал: «В древности не давали легкомысленного слова из опасения посрамиться неисполнением его».
Философ сказал: «Редко подвергаются ошибкам те, которые ведут себя сдержанно».
Философ сказал: «Благородный муж желает быть медленным на слова и бодрым на дела».
Философ сказал: «Добродетель не бывает одинокою, у нее непременно есть последователи».
Цзы-ю сказал: «Служа государю, если будешь надоедать ему своими увещеваниями, то навлечешь срам, а если будешь надоедать ими другу, то он охладеет к тебе».
Глава 5Гун Е-чан
Философ сказал о Гун Е-чане, что его можно женить, несмотря на то что он [был некогда] связан [тюремными] узами, ибо это не его вина, и женил его на своей дочери.
Гун Е-чан, ученик Конфуция, возвращаясь из Вэй в Лу, услышал крик птиц, направлявшихся к горному ручью клевать труп человека. Спустя немного времени он увидел плачущую старуху, которая на вопрос о причине ее плача отвечала, что ее сын, отлучившийся несколько дней тому назад, до сих пор не возвращается, вероятно, он уже умер. На это Е-чан отвечал: «Сейчас стая птиц направилась к горному ручью клевать человеческий труп». Отправившаяся к ручью старуха, узнав труп своего сына, заявила об этом деревенским властям, которые спросили ее, откуда она узнала все это. Старуха передала им свой разговор с Е-чаном, которого и арестовали по подозрению в убийстве.
Философ сказал о Нань-жуне[17]: «В государстве, где есть закон, он не пропадет; где нет его – избежит казни», – и вследствие этого женил его на своей племяннице.
Философ сказал о Цзы-цзяне[18]: «Какой благородный муж этот человек! Если бы в Лу не было благородных людей, то откуда у него взялись бы такие достоинства?»
Цзы-гун спросил: «А я, Цы, каков?». «Ты полезный сосуд», – сказал Философ. Цзы-гун спросил: «Какой сосуд?» Учитель ответил: «Жертвенный сосуд для хлеба в храме предков».
Некто сказал: «Юн[19] – человек гуманный, но не говорун». Философ сказал: «К чему нужна говорливость? Парировать людям софизмами – вызывать в них отвращение к себе. О его гуманизме я не знаю, но к чему ему красноречие?» Философ посылал Ци Дяо-кая[20] служить. Тот отвечал: «Я не могу быть уверен в том, что гожусь для этого». Конфуций остался доволен.
Философ сказал: «Учение мое плохо распространяется; сяду на плот и достигну по реке моря. Сопровождать меня будет, вероятно, Ю». Цзы-лу, услышав это, обрадовался. Тогда Философ сказал: «Ю! Храбростью ты превосходишь меня, но у тебя нет никакой сметки».
Мэн У-бо спросил: «Гуманен ли Цзы-лу?». Философ сказал: «Не знаю». Тот спросил его в другой раз. Тогда Философ сказал: «В удельном княжестве, располагающем тысячью колесницами, Цзы-лу можно поручить управление войском, но я не знаю, гуманен ли он». Мэн У-бо вновь спросил: «А каков Цю?» Конфуций ответил: «Цю можно сделать правителем города в сто семей или владения фамилии, имеющей сто колесниц, но гуманен ли он, я не знаю». «А Чи[21] каков?» – вновь поинтересовался Мэн У-бо. Философ ответил: «Чи, если он наденет пояс и станет во дворце, то ему можно поручить занимать чужеземных гостей, но гуманен ли он, я не знаю».
Философ, разговаривая с Цзы-гуном, спросил: «А из вас с Хуэем, кто лучше?» Цзы-гун ответил: «Как я осмелюсь сравнивать себя с Хуэем? Если он услышит о чем-либо одно, то, основываясь на этом одном, узнает о нем все. А я, услышав о чем-либо одно, узнаю только вдвое». Философ сказал: «Да, это верно, я согласен, что ты не равен ему».
Цзай-юй заснул днем. Философ сказал: «Гнилое дерево не годится для резьбы, равным образом стена, сложенная из навоза, не годится для штукатурки. Стоит ли упрекать Юя?» Потом он добавил: «В сношениях с людьми я сначала слушал их речи и верил их действиям, а теперь я слушаю их речи и наблюдаю за их поступками. Такая перемена произошла во мне благодаря Юю».
Приведенным сравнением Конфуций хочет сказать, что у людей ленивых и омраченных нет возможности наставлять, так как у них парализованы и воля, и ум.
Философ сказал: «Я не видал твердого человека». «А Шэнь-чэн[22]?» – отвечал кто-то. «Чэн – человек похотливый (со страстями), где же ему быть твердым?»
Цзы-гун сказал: «Чего я не желаю, что бы другие делали мне, того я не желаю делать другим». На это Философ сказал: «Цы! Это для тебя недостижимо».
Цзы-гун сказал: «Наружные совершенства Учителя могут быть известны, но его рассуждения о природе вещей и о небесных законах нам не могут быть известны».
Потому что Конфуций редко говорил о них, так объясняют толкователи.
Цзы-лу боялся услышать что-нибудь новое, прежде чем услышанное им ранее могло быть приведено в исполнение.
Другой перевод: «Цзы-лу, услышав что-нибудь доброе, чего он покуда еще не мог привести в исполнение, боялся только, как бы не услышать еще чего-нибудь нового».
Цзы-гун спросил: «Почему Кун Вэньцзы[23] назвали „образованным”?» На это Философ сказал: Несмотря на быстрый ум, он любит учиться и не стыдится обращаться с вопросами к низшим, поэтому-то его и назвали „образованным”».
Конфуций отозвался о Цзы-чане[24], что он обладал четырьмя качествами благородного мужа: скромен по своему поведению, почтителен к старшим, щедр в пропитании народа и справедлив в пользовании его трудом.
Философ сказал: «Янь Пин-чжун[25] был искусен в обращении с людьми, сохраняя к ним почтительность и после продолжительного знакомства».
Философ сказал: «Цзан Вэнь-чжун[26] посадил большую черепаху в комнату, в которой на капителях были вырезаны горы, а на столбиках над матицей нарисованы были водяные растения. Каков же его ум?»
Как видно из объяснений, мотивом для устройства такого роскошного помещения для черепахи служило то, что этот господин считал черепаху породы цай за божество и приносил ей жертвы, а Конфуций признавал это за суеверие – продукт невежества и потому, конечно, не мог считать Вэнь-чжуна человеком умным. Впрочем, черепаха и до сих пор у соотечественников мудреца находится в числе пяти предметов поклонения, пред одним из которых, а именно змеей, во время наводнения в Тянь-цзине, преклонял колена такой знаменитый государственный и ученый муж, как покойник Ли Хун-чжан.
Цзы-чжан спросил Конфуция, какого он мнения о министре Цзы-вэне[27], который, трижды занимая эту должность, не выражал радости и, трижды покидая ее, не высказывал неудовольствия и при этом непременно объяснял новому министру прежние правительственные распоряжения (т. е. свои). Философ сказал: «Преданный человек». «А гуманный ли он?» – продолжал Цзы-чжан. «Не знаю, каким же образом он мог быть гуманистом», – ответил Конфуций.
Цзы-чжан вновь спросил: «А что Вы скажете о Чэнь Вэнь-цзы, который, имея десять четверок коней, когда Цуй-цзы[28] убил циского князя, бросил их и бежал; прибыв в другое государство и сказав, что „и здесь люди походят на нашего вельможу Цуй-цзы“, оставил это государство и прибыл в другое; и опять, сказав, что „и здесь люди походят на нашего вельможу Цуй-цзы“, он покинул и это государство?» Конфуций сказал: «Безупречный человек». Цзы-чжан вновь спросил: «А гуманист ли он?» «Не знаю, – отвечал Философ, – откуда бы ему быть гуманистом?»
Цзи Вэнь-цзы[29] трижды подумает, а потом уже исполнит. Услышав об этом, Философ сказал: «И дважды довольно».
Философ сказал: «Когда в государстве царил закон, то Нинь У-цзы был умен, а когда в государстве пошли беспорядки, он оказался глупым. С умом его можно поравняться, но с глупостью – нельзя!»
В княжение князя Вэнь, когда удел Вэй наслаждался миром и тишиной, управление государственными делами не представляло особенных затруднений и с ними мог справиться так же хорошо всякий другой, как и Нин У-цзы, и, следовательно, быть в этом случае равным ему по уму. Но когда благодаря беспутному и безнравственному князю Чэну в государстве поднялись смуты и крамолы и оно очутилось на краю гибели, тогда благоразумные люди, не желая рисковать своей жизнью, удалились от службы, предпочитая в безопасных местах оставаться равнодушными зрителями развивающихся событий, и только один Нинь У-цзы оказался настолько глупым, что, не дорожа своей шкурой, истощал все свои усилия к подавлению смуты и восстановлению порядка. Вот с этой-то глупостью трудно кому бы то ни было равняться.