Что такое Чистилище при жизни и как Вы лично представляете себе, что такое Чистилище в конфессиональном плане?
Спасибо Вам за вопрос. Во-первых, я подчеркну еще раз, хотя в течение последних недель мы говорили об этом неоднократно, что Дантово «Чистилище» – это не отчет о реальном путешествии поэта в то Чистилище, догмат о котором признает Западная, Католическая Церковь. Нет, Дантово «Чистилище» – это своего рода лестница, по которой поднимается он, живой еще человек, для того чтобы преодолеть свою греховность, для того чтобы победить свои слабости и пороки. Дантово Чистилище – это та гора, подняться на которую зовет он нас, своих читателей, каждого и каждую, еще при жизни, еще до того момента, когда нашим родным и нашим друзьям придется за нас молиться как за усопших и просить нам «ослабы». Это первое. Что касается второго, то Вы прекрасно знаете, что я священник Русской Православной Церкви, Вы прекрасно знаете, в каком храме я служу и к какой епархии принадлежу, поэтому Ваш вопрос мне кажется просто-напросто нелепым.
Что же касается темы нашего сегодняшнего эфира, то Данте больше, чем Италия и итальянская культура. Да, он католик по рождению и крещению, по формальной своей принадлежности, но Данте, конечно, больше, чем католическая культура и чем мировоззрение любого из его современников. Такие люди, как Данте или Шекспир, такие люди, как Достоевский или Пушкин, уже не принадлежат ни своему народу, ни своему исповеданию. Они становятся, в лучшем смысле этого слова, гражданами Вселенной. Поэтому я думаю, что очень важно то, что мы с вами начали беседовать о Данте. Что же касается тех латинских текстов, которые я сегодня цитировал, то – правда, не на латинском, а на славянском языке, – вы можете найти их все без исключения в том молитвослове, которым, как я надеюсь, вы пользуетесь.
Я человек в возрасте и читала Данте не полностью: я читала его по детской школьной книге с сокращениями. Сейчас я держу ее в руках, и тут в предисловии пишется, что произведение Данте бросает вызов сильным мира сего: «Римским Папам место в аду». Вы прекрасно знаете произведение Данте: есть ли там это? Рассматривается ли это так? Или это старое коммунистическое мышление?
Я могу сказать, что Римские Папы в «Божественной комедии» есть и в «Аде», и в «Чистилище», и в «Рае». Данте очень смело, как настоящий христианин говорит о том, что епископский сан не спасает от греховности, ошибок и пороков автоматически. И поэтому среди тех, кто были первосвященниками Рима, есть те, которые попали в Ад, есть те, которые поднимаются по горе Чистилища, и есть те, которые пребывают в Рае. Один из Пап, которого встречает Данте в Чистилище, Папа Адриан, говорит поэту, когда тот из благоговения перед его саном становится на колени:
«Брат, встань! – ответил этот дух безликий. —
Ошибся ты: со всеми и с тобой
Я сослужитель одного Владыки.
Тому, кто звук Евангелья святой,
Гласящий “Neque unbent”, разумеет,
Понятно будет сказанное мной».[46]
Мы все братья и сослужители – вот о чем говорит здесь Папа Адриан поэту, который упал было перед ним – в прошлом Папой, а теперь тенью – на колени. Если мы, христиане XX века будем больше вспоминать о том, что мы все, вне зависимости от того, кто мы: священники или миряне, епископы или митрополиты, – прежде всего братья и сестры, то мы с вами станем только более православными, чем сегодня.
Вот Вы упомянули Достоевского и Пушкина, но мне кажется, что они всё-таки были православными, а не гражданами Вселенной, то есть они не были космополитами. Это уж наверняка.
Давайте не будем приватизировать Пушкина, Достоевского и многих других. Мы, русские, по счастливому стечению обстоятельств оказались соотечественниками этих людей. Наша земля их вырастила, и наша земля подарила их всему миру, подарила всему человечеству. Так же как подарила всему человечеству Данте или Петрарку, Джотто или Фра Беато Анжелико Италия. Так же как Англия подарила всему миру Шекспира. И мне кажется, что сегодня мы больше должны думать о том, чтобы подарить хоть что-то другим, чем пытаться определить свою собственную идентичность, сохранить ее и не дать от нее другим ничего. А в Вашем вопросе вот эта мысль как-то прослеживается: он наш, он православный, не отдадим его другим. Нет, это всё-таки ложная логика.
У Данте удивительное вúдение Земли, которую он воспринимает как-то всю в целом, как что-то абсолютно внутренне единое и на самом деле очень небольшое. Сегодня, в XX веке, стало ясно, что Земля действительно очень маленькая, и мы с вами должны помнить, что если мы в середине века были одни русскими, другие французами, третьи итальянцами, четвертые немцами, пятые голландцами и т. д., то сегодня мы прежде всего земляне, мы прежде всего – все вместе, все без исключения – внуки Адама и Евы, выходцы из одной семьи и жители одной маленькой планеты.
Спасибо Вам за эти передачи. Вы видите, как у нас многие еще хотят железного занавеса!
Вы понимаете, ведь железный занавес невозможен не только сегодня, он не был возможен даже и в сталинские времена, потому что, между прочим, Данте Лозинский переводил в сталинские времена. Он не был возможен и в XVIII, и в XVII, и в XVI веке. В конце концов, о католической Флоренции рассказывал православным людям на Руси Максим Грек в Средние века, и если мы будем внимательно читать русскую литературу всех времен, то мы увидим, что никогда изоляционистская идея не была единственной, не была доминирующей. Да, всегда были среди нас изоляционисты, но всегда были среди нас и люди, абсолютно открытые миру, мировой культуре и мировому духовному опыту. Если человек не открыт, то он и Богу не открыт тоже. Это надо иметь в виду, это очень важно понять и почувствовать. Повторяю, что если человек не открыт Другому и опыту Другого, то такой человек не открыт и Богу, и тогда его можно только пожалеть, тогда ему можно только посочувствовать.
Непонятно, зачем православному священнику вводить в обиход православного прихожанина Православной Церкви понятие о Чистилище, которое Православная Церковь отвергает.
Да, спасибо Вам, но я всё-таки думаю, что православный священник может и должен говорить не только о том, как надо зажигать свечи и как надо говорить ектении. Я думаю, что православный священник может и должен размышлять и о мировой культуре, и о мировом духовном опыте, и о поэзии, и о музыке, и об искусстве. Понимаете, очень важно, чтобы мы имели возможность с Вами на достаточно серьезном уровне говорить абсолютно обо всём. Очень опасно загнать себя в гетто. А у Вас есть такая направленность в мысли, что лучше загнать себя в гетто: ничего не слышать, ничего не видеть, а только пытаться размышлять о том, что дозволено. Хотя совершенно неясно, кем и когда и при каких обстоятельствах дозволено. Потому что, как Вы знаете, отец Сергий Булгаков и отец Павел Флоренский, отец Василий Зеньковский и отец Александр Шмеман и многие, многие другие тоже были православными священниками. Но в своих книгах, в своих статьях они размышляли на самые разные темы, подчас абсолютно неожиданные. И никто им этого не запрещал, ни один из их правящих архиереев, ни один из их читателей. Ни митрополит Леонтий (Турке-вич), который был правящим архиереем у отца Александра Шмемана, ни владыка Евлогий (Георгиевский), который был архиереем у отцов Сергия Булгакова и Василия Зеньковского, никто другой! Поэтому давайте и мы не будем друг другу запрещать говорить на самые разные темы. И прежде всего говорить, конечно, о тех, которых можно назвать вечными спутниками и вечными учителями человечества, потому что именно таким был Данте Алигьери.
Современная молодежь читает совсем другие книги, и ее совсем другое интересует. Как вести разговор с молодежью, чтобы она Вас слушала?
Я думаю, что просто-напросто надо больше говорить, говорить друг с другом, говорить по радио, говорить без радио. Насколько я знаю, за последние две недели в Москве очень многие взялись за Данте после той первой передачи, в которой я заговорил о «Божественной комедии», поэтому будем стараться просто-напросто больше говорить на эти темы, больше размышлять на эти темы.
Кончается наш сегодняшний эфир, и, завершая разговор, я бы хотел подчеркнуть, что речь шла не о том, как представляет себе Чистилище катехизис Католической Церкви. Речь сегодня шла о том, что Данте написал нам в своей поэме о той горе, которую он, в общем, условно, назвал Чистилищем, о той горе, рассказ о подъеме на которую составляет вторую часть его поэмы. Рассказ о восхождении, которое Данте совершил не после смерти, а при жизни. Рассказ о восхождении, которое он зовет нас совершить вместе с ним и его наставником Вергилием. Совершить опять-таки уже сейчас, пока мы с вами живы.
Беседа пятая29 июля 1997 года
Когда-то, в конце XVIII века, Вольтер злорадно заметил, что слава Данте будет расти тем больше, чем меньше его читают. Не только Вольтер, но и многие итальянские писатели той эпохи считали, что в их время Данте уже не читают (подчеркиваю: речь идет о конце XVIII – начале XIX века). Пройдет еще сто лет, и в первой половине XX века Бенедетто Кроче напишет: «Всё религиозное содержание “Божественной комедии” для нас уже мертво»[47]. Так считает видный итальянский философ и литературный критик. В это же самое время в одной из своих последних книг Дмитрий Сергеевич Мережковский пишет о Данте совсем по-другому. Он говорит: «Данте воскреснет, когда в людях возмутится и заговорит еще немая сейчас или уже заглушенная, не личная, а общая совесть. Каждый человек в отдельности более или менее знает, что такое совесть. Но соединения людей: государства, общества, народы, – этого не знают вовсе или не хотят знать…»[48]