м мы всё время вспоминаем, когда говорим о Данте, – если мы хотя бы раз в жизни не спали ночь из-за того, что читали такую книгу, то нам никакая секта не страшна. Культура – это один из самых удивительных рычагов в руках Божьих, рычагов, которыми Господь от многого нас защищает. Конечно, культура не может заменить всё. Культура – это не окончательное и не полное противоядие, но очень важный компонент, который помогает нам не сломаться, не упасть, не попасть в яму, не забрести в какой-нибудь грязный тупик. Давайте об этом будем помнить.
Сегодня, продолжая разговор о «Божественной комедии» Данте, мы попытались поговорить о том, как видит поэт судьбу человека, который не был христианином по той причине, что не слыхал о евангельской проповеди. Подчеркиваю: не в силу того, что он сознательно ее отверг, а в силу того, что о ней не слыхал. Мы говорили о том, что свет Христов, просвещающий всех, проникает и туда, куда не достигают ноги благовестника. Свет Христов, который просвещает всех, проникает через любые стены, включая тюремные, касается самых неожиданных сердец – сердец людей, еще вчера закостенелых в своем грехе и своей злобе, людей, казалось, абсолютно безнадежных. Данте – поэт, который удивительно почувствовал, чтó такое свет Христов, и описал этот свет в третьей кантике своей поэмы – в «Рае». Здесь он говорит о том, что свет, который исходит от Христа, может преобразить самое мрачное и вернуть жизнь самому закостеневшему в пороке.
Беседа восьмая12 декабря 1997 года
Среди античных писателей есть автор по имени Аполлодор. Как обычно, мы не знаем, кем был этот человек. До нас дошел только текст его сочинения «Мифологическая библиотека». Здесь изложены в краткой форме, но очень обстоятельно все греческие мифы. Действительно, фактически все, без исключения. Кончается «Мифологическая библиотека» рассказом об Одиссее. Одиссей – последний герой этой книги: он умирает – и на этом заканчивается греческая мифология. Начинается история с ее трудными дорогами и перепутьями, со множеством самых разных событий, но, подчеркиваю, не мифология, а история.
Одиссей – человек, который, как говорится в начале гомеровской поэмы, «многих людей городá посетил и обычаи видел»[84]. Одиссей – это путешественник, это мореплаватель, который посетил все острова и земли тогдашнего мира. Действительно, когда читаешь «Одиссею», то понимаешь, что ее авторы или автор хотели представить нам мир во всей его полноте.
Одиссей, последний герой греческой мифологии, через две с лишним тысячи лет после того, как «Одиссея» была написана, становится героем еще одной поэмы, опять-таки чрезвычайно известной, может быть, самой знаменитой и самой блестящей поэмы, но уже не древности, а Нового времени. Я имею в виду «Божественную комедию» Данте Алигьери. В XXVI песни «Ада» Данте встречает Одиссея, которого он называет по-итальянски Улиссом. Это имя, Улисс, взято из латинского языка. Так называли Одиссея римляне. Данте встречает Улисса, и как некогда в гомеровской поэме Одиссей рассказывал о своих странствиях царю Алкиною на острове феаков, так теперь он рассказывает о своих дальнейших странствиях Данте и Вергилию:
…«Когда
Расстался я с Цирцеей, год скрывавшей
Меня вблизи Гаэты, где потом
Пристал Эней, так этот край назвавший, —
Ни нежность к сыну, ни перед отцом
Священный страх, ни долг любви спокойный
Близ Пенелопы с радостным челом
Не возмогли смирить мой голод знойный
Изведать мира дальний кругозор
И всё, чем дурны люди и достойны.
И я в морской отважился простор,
На малом судне выйдя одиноко
С моей дружиной, верной с давних пор.
Я видел оба берега, Моррокко,
Испанию, край сардов, рубежи
Всех островов, раскиданных широко.
Уже мы были древние мужи,
Войдя в пролив, в том дальнем месте света,
Где Геркулес воздвиг свои межи,
Чтобы пловец не преступал запрета;
Севилья справа отошла назад,
Осталась слева, перед этим, Сетта.
“О братья, – так сказал я, – на закат
Пришедшие дорогой многотрудной!
Тот малый срок, пока еще не спят
Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!
Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и к знанью рождены”.
Товарищей так живо укололи
Мои слова и ринули вперед,
Что я и сам бы не сдержал их воли.
Кормой к рассвету, свой шальной полет
На крыльях вёсел судно устремило,
Всё время влево уклоняя ход.
Уже в ночи я видел все светила
Другого остья, и морская грудь
Склонившееся наше заслонила.
Пять раз успел внизу луны блеснуть
И столько ж раз погаснуть свет заемный,
С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,
Когда гора, далекой грудой темной,
Открылась нам; от века своего
Я не видал еще такой огромной.
Сменилось плачем наше торжество:
От новых стран поднялся вихрь, с налета
Ударил в судно, повернул его
Три раза в быстринé водоворота;
Корма взметнулась на четвертый раз,
Нос канул книзу, как назначил Кто-то,
И море, хлынув, поглотило нас».[85]
Такова «Одиссея» внутри «Божественной комедии» Данте. Надо сказать, что Данте, который не знал греческого языка, не читал Гомера. Не читали Гомера в большинстве своем и его современники ни в Италии, ни в других странах Европы. Данте знал содержание гомеровских поэм из двух книг позднего времени, написанных об истории Троянской войны на латинском языке. Данте знал сюжет гомеровских поэм, в частности историю с троянским конем, из «Энеиды» Вергилия. Данте знал начало гомеровской «Одиссеи» из «Беседы об искусстве поэзии» Горация, в которой Гораций приводит несколько первых строк из «Одиссеи» в своем латинском переводе. Данте знал какие-то фрагменты гомеровских историй из элегий Овидия.
Таким образом, информация о том, что же нам рассказывают поэмы «Илиада» и «Одиссея», у Данте была, но взята она из вторых рук. И когда читаешь эту часть «Божественной комедии», вот эти терцины, только что мною прочитанные, то замечаешь буквально в каждой строчке скрытую цитату либо из Вергилия, либо из Горация, либо из Овидия. Данте очень хорошо помнит эти стихи, всё, что говорится об Одиссее у римлян, потому что, не зная греческого языка, он мог читать только римлян и не был в состоянии познакомиться с тем, что же говорили об Одиссее греки и, прежде всего, сам Гомер.
У Данте Одиссей не просто путешественник, у Данте Одиссей – это человек, главным содержанием жизни которого становится стремление постигать новое, жажда открывать неизведанное. Если мы просто вчитаемся в те слова, которые здесь употребляет Данте, то окажется, что речь постоянно идет о задаче человека размышлять, раскрывать, постигать новое, помнить, что в отличие от животных мы, люди, рождены, вернее, сотворены – Данте так прямо и говорит «сотворены» – для добродетели и познания. Мы, люди, всё время горим жаждой нового. Разум – вот чем отличается человек, и этот разум заставляет идти всё дальше и дальше. Если в древности Одиссей путешествовал где-то в восточной части Средиземного моря, то теперь Данте отправляет его на запад, заставляет его выйти через Гибралтарский пролив из Средиземного моря в Атлантический океан и двигаться куда-то по направлению к Новому Свету.
Напомню, что «Божественная комедия» написана в начале XIV века, задолго до Колумба, задолго до великих географических открытий, но тот порыв, который потом поведет корабли Васко да Гамы, Магеллана, Колумба и других великих путешественников эпохи Возрождения, уже чувствуется на страницах «Божественной комедии». И этот порыв объяснить можно не экономикой, не околополитическими причинами и не колонизаторскими идеями. Нет, этот порыв можно объяснить только жаждой постигать новое, стремлением открывать неизвестное – стремлением, которое носит чисто религиозный характер. Очень важно осознать тот факт, что рассказ об Одиссее, Улиссе, как называет его Данте в «Божественной комедии», теснейшим образом связан с целым рядом мест Дантова трактата «Пир» – трактата, в котором речь идет как раз о том, чем отличаются люди от остальных живых существ. «Все люди, – говорит Данте, – по природе своей стремятся к познанию. И поскольку человек имеет склонность к собственному совершенству, а знание есть высшее совершенство нашей души, то в нем заключено наше высшее счастье. И поэтому все мы от природы стремимся к нему»[86]. Итак, в знании Данте видит ultima perfezione – высшее, или последнее, совершенство нашей души. Высшее, или последнее, счастье, ultima felicitade, Данте видит в том, чтобы открывать – и не просто открывать новое, но открыть мир во всей его полноте. Увидеть мир не частями, не во фрагментах, а во всей его целостности.
Именно человеку показывает Бог сотворенный мир и человека призывает дать в этом мире имена животным, зверям, птицам и рыбам. Человек как открыватель мира появляется перед нашими глазами уже на первых страницах Библии. Человек именно как открыватель мира становится одним из центральных объектов философии Данте. Одиссей, Улисс – это, если хотите, символ той жажды открывать новое, о которой постоянно размышляет великий итальянский поэт. «Человека отличает от животных разум», – читаем мы в русском переводе Дантова трактата «Пир» (Convivio). Но если мы прочитаем эту совершенно удивительную книгу на итальянском языке, то увидим, что там употреблено не слово ragione, а другое итальянское слово – mente. Оно, как практически любое слово итальянского языка, пришло сюда из латыни. Это латинское существительное