<…> Были и на берегу означенной реки некие обиталища, но до одних доходили поднимавшиеся оттуда зловонные пары, других же источаемое рекой зловоние вовсе не касалось. Мост сей служил для следующего испытания: если бы кто из неправедных хотел перейти по оному, он падал в мрачную и зловонную реку, праведные же, на коих не было вины, могли свободным и спокойным шагом проходить по нему в места приятные»[100]. Видел он, как рассказывает святитель Григорий Двоеслов, разных людей, которых он знал при жизни, видел, как одни мучились, а другие, наоборот, не испытывая никаких мучений, переходили через этот мост «с уверенностью, соответствовавшей чистоте их земной жизни»[101]. Так писал святитель Григорий Великий, живший в VI веке.
В первые годы революции известный филолог и историк Б.И.Ярхо подготовил замечательную книгу «Средневековые латинские видения». Книга эта была уже полностью готова и даже набрана, но по разным причинам – я всё же полагаю, что это были причины цензурного характера, ведь уже наступила революционная эпоха, – не увидела света. Полностью она не опубликована до сих пор, но фрагменты ее лет, наверное, десять тому назад увидели свет в сборнике «Восток – Запад», изданном Институтом востоковедения РАН. Ярхо собрал в своей книге самые разные свидетельства о видениях загробного мира и тексты, содержащие рассказы о такого рода видениях. С VI и вплоть до XII века они довольно часто появлялись в самых разных странах Европы. И весь этот материал, начиная с видений, которые описывают святитель Григорий или Беда Достопочтенный, и вплоть до XIII века, он собирает в своей книге. В XIII веке жила блаженная Матильда из Хакеборна, которая в своем видении рассказывает о Чистилище как о высокой горе, на которую поднимаются грешники и мало-помалу избавляются от своих грехов. Я подчеркиваю, что, говоря о Чистилище, имею в виду не позднейший римский догмат, а поэтический образ средневекового народного сознания, тот поэтический образ, который присутствует в «Диалогах» святителя Григория Двоеслова.
Итак, к рубежу XIII и XIV веков сложилось то представление о посмертной судьбе человека, которое в своей «Божественной комедии» переосмысливает Данте Алигьери. Гомер, Вергилий, Евангелие, святитель Григорий и многочисленные видения посмертной судьбы человека – огромная литература – были перед глазами у Данте и в его памяти, когда он взялся за «Божественную комедию». И не случайно именно тот поэт, который некогда подарил человечеству «Энеиду», именно тот поэт, который рассказал о том, как в Царство мертвых спускался Эней, становится провожатым Данте через его Ад.
Данте был не только блестящим поэтом, Данте был очень внимательным читателем книг своих предшественников. И если мы начнем вчитываться строчка за строчкой в «Божественную комедию», то увидим, как здесь обретают новую жизнь отдельные места из VI песни «Энеиды» Вергилия, из Овидия, Альбия Тибулла и других античных и средневековых поэтов, как здесь обретают новую жизнь рассказы из средневековых видений. Причем надо сказать, что Данте не первый, кто излагает такого рода видения в стихах. Стихотворных видений было довольно много написано также в IX–XI веках и даже несколько раньше. Данте рассказывает нам о том страшном путешествии, которое он совершил через Ад, о восхождении на гору Чистилища – совсем как у Матильды из Хакеборна, о путешествии по Раю. У святителя Григория в его книге «Диалоги» есть такое замечание: «Когда показуются [людям] адские казни, это совершается над одними для предупреждения, над другими для сведения: дабы те увидели зло, которого должны опасаться…»[102] Итак, этим видением адских мук и посмертной судьбы человека, иногда страшной, говорит Папа Григорий, живой человек предупреждается о том, что надо как-то изменить жизнь. Между прочим, об этом говорит уже Вергилий, у которого Флегий
Увещевает и гласом клянется великим меж теней:
«Не презирать богов на примере учитесь и правде!»[103]
На нашем примере, говорит мертвый из Аида, обращаясь к живым, учитесь правде: сделайте выводы из нашей судьбы и постарайтесь жить по-другому. Но именно такова основная идея у Данте. Поэт обращает свою «Божественную комедию» к живым, предлагая читателю задуматься над его собственной жизнью. «Чистилище» Данте – это не столько рассказ о посмертной судьбе человека, сколько приглашение подняться по лестнице. Поскольку Данте не знал греческого языка, он не читал «Лествицу» преподобного Иоанна, но он, думаю, знал книгу Зенона Веронского, который написал на латинском языке о лестнице добродетели, по которой необходимо подняться каждому. Правда, этот церковный писатель у Данте ни разу не упомянут, но думается мне, что Данте мог знать его сочинения. Тем более что те усилия, которые приглашает нас предпринять Зенон Веронский, поднимаясь по лестнице добродетели, именно таковы, как рассказывает и Данте, карабкаясь всё выше и выше по скалам Чистилища.
В Евангелии богатый человек, обращаясь к Аврааму из Ада, восклицает: «Так прошу тебя, отче, пошли его [Лазаря] в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения»[104]. Богатый просит Лазаря рассказать живым о посмертной судьбе человека, чтобы они изменили свою жизнь, пока живы. В сущности, именно эту задачу выполняет Данте в своей поэме. Во II песни «Ада» Данте рассказывает нам о том, как объясняет ему Вергилий, почему он, поэт, при жизни оказался здесь, в подземном мире, и почему Вергилий сопровождает его теперь в путешествии по Аду. Вергилий говорит, что ему явилась Беатриче и сказала:
«Мой друг, который счастью не был другом,
В пустыне горной верный путь обресть
Отчаялся и оттеснен испугом.
Такую в небе слышала я весть;
Боюсь, не поздно ль я помочь готова,
И бедствия он мог не перенесть.
Иди к нему и, красотою слова
И всем, чем только можно, пособя,
Спаси его, и я утешусь снова».[105]
«Спаси его» – в русском переводе Михаила Лозинского. «Помоги ему», – восклицает Беатриче в итальянском тексте у Данте, обращаясь к Вергилию: помоги ему, живому поэту, увидеть посмертную судьбу человека и измениться, стать другим, выйти из Ада и начать восхождение по скалам Чистилища всё выше и выше. Именно в этом восхождении живого от греха к правде и состоит смысл поэмы Данте. Это не рассказ о посмертной судьбе человечества – это призыв измениться, призыв, который в силу красоты слова, его отличающей, может быть услышан очень многими, и прежде всего теми, кто никогда не брал в руки «Диалоги» святителя Григория.
Итак, мы размышляли сегодня о том, как у Данте появилась мысль о будущей поэме. Мы говорили об источниках Данте и о его предшественниках, начиная с Гомера, Одиссей которого тоже спускался в Аид так же, как впоследствии спускался в Ад Данте. Мы говорили об Энее, который спускался в Аид у Вергилия. И наконец о том путешествии в подземный мир и в царство усопших, о котором рассказал в своих «Диалогах» святитель Григорий Великий, или Двоеслов, как называем его мы по-славянски.
Беседа десятая19 декабря 1997 года
Сегодня мне хочется поговорить с вами о том, как Данте понимал свое призвание поэта и как рассказывал он в стихах и прозе о своей вере в Бога. «Никакой радости нет вне Бога, но вся она в Боге. И Сам Бог есть всецело радость»[106], – писал Данте в своем трактате «О народном красноречии», написанном на латинском языке. В этом размышлении о том, что «Сам Бог есть всецело радость», Данте говорит, что человек после грехопадения начал свою жизнь со слова «увы», в то время как до этого только появившийся человек начинал ее с радости. Первый человек, призванный к жизни, по мнению Данте, начинает свое бытие с восторженной молитвы. Если «Сам Бог есть всецело радость, – говорит поэт, – из этого следует, что первый заговоривший сперва и прежде всего сказал “Бог”»[107]. Райский сад, Адам и Ева среди деревьев этого сада, и первое слово на их устах – слово «Бог», – так представляет себе рай поэт позднего Средневековья, первый поэт и, может быть, первый человек Возрождения. «Радость» – вот слово, которое лучше всего определяет суть наших отношений с Богом. Не случайно же и ангел в Евангелии от Луки возглашает: «[Ныне] я возвещаю вам великую радость»[108]. Данте понимает это удивительно глубоко и по-настоящему серьезно.
В другом своем трактате, в «Пире», Данте говорит о том, что «Бог не требует от нас иной религии, кроме религии сердца»[109]. Религия сердца – ответ сердца на зов Бога, тот самый ответ, который описан поэтом в сцене, только что мною вам изложенной. Ответ сердца, но никак не что-то другое. Данте, один из образованнейших людей своего времени, блестяще знает латинский язык. «Монархия» – одно из его латинских произведений, другое – тот трактат, который я уже упоминал, De vulgari eloquentia, или «О народном красноречии»; также у Данте есть две эклоги на латыни, написанные гекзаметром в духе Вергилия. Эти эклоги представляют собой ответы на стихотворные послания Джованни дель Вирджилио. Во всяком случае, у нас достаточно текстов, написанных Данте по-латыни, и тексты эти показывают, что латинским языком поэт владел превосходно и мог говорить на нем о чем ему было угодно – практически на любые темы и действительно блестяще. Тем не менее Данте предпочитает писать по-итальянски. И не только свои стихи, канцоны, баллады и сонеты пишет он на итальянском языке – нет, пишет он на этом языке и трактаты, на итальянском же языке создает он и огромную «Божественную комедию». Причем если мы вернемся к «Пиру», то можно говорить, что Данте становится и создателем итальянской научной прозы, и в этом смысле – прямым предшественником Галилео Галилея.