Однако возникает вопрос, и вопрос очень серьезный: а почему Данте всё же предпочитает писать по-итальянски? Ведь большинство его читателей, а может быть, почти все его читатели знали латинский язык. Более того, Данте очень хорошо осознает (и много говорит об этом в начале «Пира»), что на латинском языке писать легче, потому что в латыни есть установившаяся терминология, потому что латинский язык разработан в литературном смысле, разработан философами, учеными и поэтами. Тексты на латыни древних, раннесредневековых и современных ему авторов представляют собой огромную библиотеку, и в общем Данте очень хорошо ее знает. Значит, писать на латыни ему было бы много легче. Но поэт считает, что есть вещи, о которых на латинском языке уже не скажешь, ибо латынь – это язык книжный, язык, который теперь, в его время, уже не развивается и не изменяется. Он навсегда остался таким, каким дан нам в книгах Вергилия и Лукана, Сенеки и других латинских мыслителей, Горация, Ювенала, Персия и других поэтов. И вот в силу того что латинский язык как бы застыл, перестал изменяться, он оказывается не связанным с реальной современной жизнью. Это язык ученых, язык, действительно объединяющий в одно целое людей из самых разных стран, но уже остановившийся в своем развитии. Он много лучше разработан, чем любой другой язык, но сердце живого человека открыто уже не латыни, а народному языку. Это и есть eloquentia vulgaris – народное красноречие. А в центре внимания поэта оказывается именно сердце, а не те или иные принципы – нет, именно сердце.
Что такое совершенное добро? – спрашивает Данте своего читателя и отвечает на этот вопрос примерно так: щедрость – вот добродетель, в которой заключено совершенное добро и которая окружает людей сиянием. Щедрость – это ключевое слово для того, кто хочет говорить о богатстве. Не богатство делает людей человеконенавистниками, а алчность, говорит Боэций, один из писателей раннего Средневековья, последний римлянин, как часто его называют, автор удивительной книги «Утешение философией» и святой мученик, прославленный под именем Северин. Итак, человека делает человеконенавистником не богатство, а алчность, когда обладание богатствами связано с отсутствием добра. Если же богатый человек проявляет щедрость, то в его богатстве уже нет ничего страшного. Размышляя над этой темой, Данте снова цитирует Боэция: «Деньги хороши лишь тогда, когда ими больше не владеешь и проявляешь свою щедрость, передавая их другим»[110]. Итак, деньги предназначены не для того, чтобы их накапливать, а совсем для другого – для того, чтобы их зарабатывать и тратить. И тогда окажется, что нет в богатстве ничего страшного, что нет в богатстве ничего преступного и аморального. Только очень важно, чтобы сердце прикладывалось не к богатству, а к возможности быть щедрым. Наша задача заключается не в том, чтобы быть бедными или, наоборот, богатыми. Она заключается в другом: надо быть щедрыми.
В «Пире» у Данте есть еще одно удивительное место, на которое я не могу не обратить ваше внимание. «Смех, – говорит Данте, – не есть ли вспышка душевной радости, отражение того, чтó происходит внутри?»[111] Конечно, смех этот не должен походить на «громкое куриное кудахтанье»[112]. Нет, он должен быть радостным, умеренным и спокойным. Но смех – это совсем не что-то дурное и греховное, смех – это признак того, что на душе у человека радостно. Радость выражается разными способами и в разных формах. Выражается радость и в поэзии, прежде всего в рифме. Благодаря рифмам стихи сверкают, искрятся, сияют, они излучают и несут свет и отражают, словно зеркало, солнце и его сияние.
Что такое радость, переживаемая от встречи с Богом, выраженная в стихотворной форме, показывает нам сам поэт в «Божественной комедии», в начале XI песни «Чистилища», где содержится необыкновенный поэтический вариант молитвы «Отче наш»:
И наш Отец, на Небесах царящий,
Не замкнутый, но первенцам Своим
Благоволенье прежде всех дарящий,
Пред мощью и пред именем Твоим
Да склонится вся тварь, как песнью славы
Мы Твой сладчайший Дух благодарим!
Да снидет к нам покой Твоей державы,
Затем что сам найти дорогу к ней
Бессилен разум самый величавый!
Как, волею пожертвовав своей,
К Тебе взывают ангелы «Осанна»,
Так на земле да будет у людей!
Да ниспошлется нам дневная манна,
Без коей по суровому пути
Отходит вспять идущий неустанно!
Как то, что нам далось перенести,
Прощаем мы, так наши прегрешенья
И Ты, не по заслугам, нам прости!
И нашей силы, слабой для боренья,
В борьбу с врагом исконным не вводи,
Но охрани от козней искушенья![113]
Давайте попытаемся всмотреться как можно внимательнее в этот текст. «Наш Отец, на Небесах царящий», – это просто начало молитвы Pater noster, но только изложена она теперь уже не на латыни, а на итальянском языке. «Отче наш, иже еси на Небесех», или Πάτερ ἡμῶν ὁ ἐν τοῖς οὐρανοῖς по-гречески. Дальше, во второй строчке, в переводе Лозинского – «не замкнутый», а в итальянском варианте – non circunscritto. Circunscritto – это значит «описанный», «заключенный в круг при помощи описания». В другом месте «Божественной комедии», в «Рае», Данте говорит о том, что Бог не описан, или невместим, но всё в Себя вмещает. А царь Соломон, как известно, в Библии восклицает: «Небо и небо небес не вмещают Тебя!»[114] «Неописанным» называет Бога в евхаристической молитве Иоанн Златоуст – в той молитве, которая теперь входит в анафору его литургии. Итак, Бог не описан у Златоуста, non circunscritto, не описан у Данте. Как видите, здесь поэт не просто вводит в свою молитву, в свой поэтический вариант молитвы Господней какие-то новые слова. Нет, он следует святоотеческой традиции.
«Пред именем Твоим да склонится вся тварь» – это, конечно же, «да святится имя Твое».
«…Благодарим», – восклицает Данте в 6-й строке XI песни «Чистилища», и опять-таки не просто потому, что это слово пришло ему на ум, но цитируя Послание апостола Павла к Фессалоникийцам: «Всегда благодарим Бога за всех вас, вспоминая о вас в молитвах наших»[115]. Если мы сравним эти два места – из «Божественной комедии» и из латинской Библии, то увидим, что Данте просто цитирует апостола Павла в латинском варианте, только уже не на латыни, а по-итальянски.
«Мы Твой сладчайший Дух благодарим». Удивительно, но здесь употреблено не обычное слово spirito, а другое, довольно редкое в этом контексте слово vapore – al tuo dolce vapore. Но именно это слово, vapor, употребляется в значении Духа Святого в книге Премудрости Соломона[116]: «Премудрость – это дыхание (vapor по-латински. – Г.Ч.) силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя». Значит, опять-таки это слово присутствует здесь в тексте не случайно.
Следующее прошение – «да приидет Царствие Твое» – Данте выражает формулой «Да снидет к нам покой Твоей державы». В итальянском тексте, конечно, не «держава», а просто «царство». У Лозинского не хватило возможностей сохранить это более простое слово в своем переводе, но там стоит не просто слово «царство», но именно выражение «мир, или покой, Твоего Царства» – pace. «Воля Божия, – говорит Данте в другом месте, – это наш мир», nostra pace[117]. «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам», – говорит Христос ученикам в Евангелии от Иоанна[118]. Царство недостижимо, если нет мира: по-латыни мир – это pax, по-итальянски pace, по-гречески εἰρήνη. Мир – это то главное сокровище, которое оставляет нам Христос, произнося эти замечательные слова: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам», – или когда Он, уже воскресший, являясь ученикам, говорит то же самое: «Мир вам!»
На самом деле я знаю еще только один пример такого же переложения молитвенного текста на язык поэзии, и я думаю, что вы все тоже знаете этот текст. Это молитва Ефрема Сирина, стихами переданная Пушкиным[119].
Следующее слово, на которое я хотел бы обратить ваше внимание, читая дальше этот поразительный текст переложенной Данте молитвы, – «Затем что сам найти дорогу к ней бессилен разум самый величавый!» Здесь употреблено слово ingegno, которое очень трудно перевести на русский язык. Ingegno, латинское ingenium – это всё-таки не «разум», это нечто большее, чем разум. Это то, чтó человеку дано от Бога, то, чтó вложено в человека Богом с самого его рождения. Итак, «я как личность, призванная Богом из небытия, не в силах сам найти дорогу к покою Твоей державы. Поэтому вложи мне в сердце этот мир Сам», – вот что на самом деле, наверное, значат эти слова, если постараться вглядеться в них как можно более внимательно.
«Как, волею пожертвовав своей, к Тебе взывают ангелы “Осанна”, так на земле да будет у людей!» – вот еще одна терцина, в которой вы тоже легко узнаете прошение из молитвы «Отче наш»: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – говорится в тексте молитвы. «Да ниспошлется нам дневная манна», – восклицает Данте, отсылая своего читателя к 16-й главе книги Исход – к тому удивительному рассказу, где сообщается, как уставшие и отчаявшиеся люди получают от Бога ангельский хлеб, манну. Но у Данте это cotidiana manna – ежедневный, насущный хлеб-манна. То есть посылай нам хлеб насущный, но пусть его будет так же немного, как было манны у народа Божьего.